– Почему моя дочь такая тощая? – рявкнула она, сверля взглядом Вэл.
Агнес заморгала. «Она даже не со мной говорит».
Вэл с силой сжала ее плечо.
– Она всегда была тощей.
Беа обвела взглядом новые лица с разинутыми ртами. Ее выражение было укоризненным, но глаза наполнялись слезами.
– Здесь нет ни единого человека, который был бы таким же тощим, как она, – с трудом выговорила Беа.
– Никогда не замечала, – отозвалась Вэл.
Беа поддела согнутым пальцем подбородок Агнес.
– Почему ты так исхудала? Тебе не дают еды?
Ее голос казался в ушах Агнес щелканьем хлыста. Движение пальца – ударом.
Агнес отвернулась. Она застыдилась. Испугалась. Разозлилась. И продолжала молчать.
– Что за хрень здесь происходит, Карл? – продолжала Беа, отходя от Агнес.
– Да успокойся ты, мать твою, – забормотал Карл, растеряв всю душевность, с которой встречал ее. – Что ты прямо как психопатка. Агнес в полном порядке.
Мать понизила голос, как будто разговор не предназначался для чужих ушей, но на самом деле его слышали все.
– Если вы морили ее голодом, смотри у меня. А где Глен? Не хватало еще, чтобы он тоже зачах. Сукин ты сын, Карл.
Агнес оглядела себя. Ей казалось, что она выглядит нормально. Как всегда. В животе привычно урчало. А разве у кого-то не урчит? Она одернула одежду, прикрываясь ею.
Карл схватил ее мать за руку, придвинулся ближе, что-то шипел ей на ухо, приставив к шее палец, будто острый край оружия. На лице матери стремительно сменялись чувства, потом она ахнула, отпрянула от Карла, и на ее лице отразилось отвращение и вместе с тем печаль. Она проводила отошедшего Карла взглядом, ее рука слегка подрагивала. Оглядела глазеющих на нее людей, новые лица. Агнес заметила, что Оригиналисты сделали вид, будто заняты, опустили головы, но навострили уши, как сделала сама Агнес. А Новоприбывшие застыли столбами, отвесив челюсти, и откровенно пялились на Карла и ее мать.
Выпрямившись, Беа повернулась к Агнес. Кровь отхлынула от ее лица, она медленно шагнула к камню. Осторожно вздохнула, словно переводя дыхание.
– Ну ничего себе, – наконец выговорила она высоким от волнения голосом. – Совсем уже взрослая. Я уезжала от малышки, а ты, кажется, уже выросла.
Даже сквозь притворную ласку Агнес уловила упрек в ее голосе.
– Видимо… – начала Агнес и осеклась. Она старалась взять себя в руки, чтобы голос звучал ровно, но он спотыкался, будто она была готова расплакаться. В горле стало жарко, и она поняла, что вскоре зачастит, брызгая слюной, а этого она не хотела. – Видимо, тебя слишком долго не было здесь, Беа, – наконец пробормотала она и слегка успокоилась, заметив, как поморщилась мать. Даже Вэл резко втянула воздух. Или подавила смешок?
Мать опомнилась.
– Предпочитаю все-таки зваться мамой. – Она снова улыбнулась. – И потом, не так уж долго, разве нет? – Она посмотрела на Агнес, потом на Вэл и наконец огляделась, проверяя, все ли наблюдают за ними.
Наблюдали все.
Вэл отозвалась:
– Очень долго.
– Нет, – возразила Беа настойчиво и раздраженно. – Не настолько.
Но Агнес знала, что сразу после отъезда матери начались снегопады, потом цветение, потом появились и засохли летние травы, пожелтели листья, и теперь в воздухе снова запахло снегом. Раньше они называли это «год» – вот сколько отсутствовала ее мать. Но сама она ни за что бы это не признала. Скорее заявила бы, что погоде нельзя доверять. Агнес хотела было заговорить, но мать взглядом велела ей заткнуться. Нет никакого спора, нечего продолжать. Чувства, вызванные встречей, уже вспыхнули и погасли, когда их взгляды встретились. И если даже ее мать страдала или раскаивалась, сигнал об этом Агнес пропустила. А теперь он уже в прошлом.
– А твои волосы! – воскликнула мать. – Что стало с твоими прекрасными волосами? – Она протянула руку и провела ладонью по голове Агнес.
Агнес вынырнула из-под ее руки.
– Ну все, довольно. – Мать щелкнула пальцами. И Агнес нехотя подставила ей голову для осмотра.
– Кто их подстриг?
Агнес пожала плечами.
– Ну что ж, – мать подхватила затылок Агнес ладонью, – по крайней мере череп у тебя идеально ровный. Я не ленилась переворачивать тебя в колыбельке. Такой чудесный круглый череп не каждый день увидишь. Значит, матерью я все же была хорошей, да? – Рассмеявшись, она переглянулась с Вэл, которая сверкнула притворной, невеселой улыбкой. – Так что, – продолжала мать, – мне очень нравятся твои короткие волосы. Как раз в твоем духе.
– Я их отращиваю, – промямлила Агнес, собирая грязь между пальцами ног и катая из нее шарики.
Мать подступила к ней вплотную.
– Иди сюда, – скомандовала она, обхватывая ее обеими руками и стаскивая с каменного насеста так медленно, что ноги Агнес сами разогнулись и повисли по обе стороны от матери. Упираясь в мать руками, Агнес вытерла грязь, выковырянную из промежутков между пальцами, о ее бедро. Ей предложили нечто близкое к изъявлению любви, ее заученный вариант. Казалось, мать часто предлагала его. Агнес выскользнула из ее объятий обратно на камень, будто всегда на нем сидела. Она сложила руки на коленях и со скучающим видом оперлась на них подбородком. И засмотрелась на костер. У нее кружилась голова. Хотелось, чтобы мать ушла.
– Зачем ты вернулась? – скорее упрекнула, чем спросила Вэл.
– Вот и я как раз гадаю, – ответила мать. – А где Глен?
Этот вопрос ни к кому не был адресован. Где Глен, она знала.
Мать дернула Агнес за руку, и она свалилась с камня. Под ней подогнулись ноги. Никогда еще она не чувствовала себя так неустойчиво и растерянно.
Мать направилась прямиком к пещерам. Так естественно, словно они с Гленом давным-давно спланировали эту встречу. Она чуяла Глена, находила его будто по запаху. Нашла бы она и Агнес, если бы в пещере пряталась она? Агнес вспомнилось, с каким грозным видом мать обводила взглядом новые и старые лица членов Общины, пока не нашла ее. И как она обратилась не к ней, а к Вэл. Как глупо сжималось ее сердце. Как нелепо было желать чего-то или чувствовать хоть что-нибудь. Но Агнес не дала мысли развиваться и направила ее по обратному пути, вновь вспомнив момент, когда скрестились их взгляды. Неужели в них не было мгновенного затишья, когда буря вдруг утихла в душе обеих? «Если бы только можно было остаться там», – думала Агнес. Эта мысль, это стремление помогли ей восстановить равновесие и удержаться на ногах. От нее расслабились ее рука и плечо, и ладонь скользнула в руку матери, пока они шли к пещере.
Глен лежал ничком на шкуре у входа в пещеру, закинув руку за голову. И был похож на кучку брошенных веток. У Агнес снова защемило сердце. С ним в пещере она провела всего пару ночей, а потом он настоял, чтобы она вернулась в лагерь. Он не желал, чтобы она превратилась в изгоя. Вчера она к нему не заглядывала: слишком много накопилось дел. Но без нее он оставался совсем один. Пока они приближались к пещере, Агнес вглядывалась в лицо матери и пыталась распознать эмоции на нем. Будет ли она теперь составлять компанию Глену? Захочет ли он видеть ее? Агнес не могла припомнить, видела ли его злым после того, как мать уехала. И крепилась, готовясь к вспышке, какой бы она ни оказалась.
Ее мать пощекотала пальцем ноги подмышку Глена, он опустил руку и уставился на нее.
– Ты вернулась, – хрипло выговорил он.
– Вернулась, – сказала она.
– Я слышал радостные вопли.
Оба засмеялись.
Агнес нахмурилась. Никто не вопил. Она смотрела то на одного, то на другого, ее глаза метались туда-сюда, как кузнечики. Это было совсем не то, чего она ждала.
– Извини, что не встал. – Глен перекатился на бок.
– Ничего, – ответила мать.
– Ослабел.
– Знаю.
– Давно тебя не было.
– Да.
Он помолчал.
– Все хорошо, – наконец произнес он, и Агнес поняла, что он правда так считает.
Она удивленно заморгала. Почему он не злится? Мать даже не извинилась.
Глен приподнялся повыше, сел, прислонившись к камню.
– Вот уж не думал, что ты вернешься.
– Едва сумела. – Она повела взглядом в сторону Агнес, но в глаза ей не заглянула.
– Лучше бы не сумела, – сказал Глен. От этих слов Агнес вздрогнула. И от его голоса. Он звучал грустно.
Глен освободил место рядом с собой на шкуре, и мать легла с ним.
– Эх, бедняга, – сказала мать. – Ничего от тебя не осталось.
Она укрыла их обоих шкурой, Глен попытался отогнуть ее, но она не дала. Так они и лежали молча. И, кажется, забыли, что Агнес рядом. Она присела к их ногам.
Открытые глаза матери были настороженными. Поблескивали, отражали свет, блуждали по тощему и жалкому телу Глена. Потом она закрыла глаза, и оба затихли, будто заснули. И выглядели так мирно. Агнес даже представить не могла, что они вновь будут такими. Ее родители, окутанные тихим гулом, предвестником сна. У Агнес задергалась нога. Она изнывала от желания лечь с ними, но ее не покидало странное ощущение, что она будет лишней.
Выждав несколько минут, она юркнула под шкуру, к ногам родителей. Свернулась клубочком, нащупала щиколотку матери и схватилась за нее. Но мать выдернула ногу. Агнес приняла это как знак, что она и вправду лишняя, и уже была готова выбраться из-под шкуры. Но тут мать снова вытянула ногу, прижала ее к боку Агнес. И Агнес вцепилась в ее щиколотку так, чтобы больше она ее не выдернула.
Глен вздохнул.
– Все изменилось.
– Вижу.
– Нет, дело не только в этом.
Агнес затаила дыхание, чтобы услышать, в чем еще. Глен приподнял голову, будто чтобы посмотреть на нее. Она крепко зажмурилась.
Мать прокашлялась и сменила тему:
– И ты не спросишь меня, почему я уехала?
– Я знаю, почему. Твоя мать умерла. – Он понизил голос.
Несколько минут она молчала.
– Но, когда умерла твоя мать, ты не уехал, – наконец напомнила она.
– Я не любил свою мать, – сказал он.