Я плавал в жидкости, свернувшись в позу эмбриона. Здесь было хорошо, здесь было тепло и не было никаких тревог. Я впитывал то, что давало мне это место. Я рос, как ребенок в чреве матери, вбирая ее силы, получая все, что для этого нужно. Я становился лучше, чувствовал, как менялось мое тело. Это было хорошо, это было правильно. А потом вдруг очнулся, придя в себя на дне фонтана. Попытался вдохнуть, но в легкие попала только вода. Рванулся, выпрыгивая вверх, в облаке брызг подлетая метра на три над полом и падая на него плашмя, что выбило воду из моих легких и она струей устремилась наружу. Я приподнялся на локте, продолжая изрыгать из легких воду, после чего судорожно вздохнул и закашлялся, избавляясь от остатков, и обернулся. Чаша фонтана больше не источала свет. Лишь слабый свет исходил от струйки воды, что стекала в чашу из ладоней статуи женщины в капюшоне. Я поднялся на ноги. Было странно, но у меня больше ничего не болело, а самочувствие было просто прекрасным, прошли жажда и голод. Сделал шаг к статуе, чтобы рассмотреть ее внимательней. Женщина, которую изображала статуя, была одета в длинную мешковатую одежду, было видно только тонкие руки с длинными пальцами и босые ступни, стоящие на пьедестале. Из-под капюшона статуи были видны подбородок и губы. Я попробовал наклониться, чтоб заглянуть под капюшон, но под ним ничего не было видно, только темнота…
— Спасибо, что спасла меня. — коротко поклонился в сторону статуи, выражая благодарность этому странному месту.
На миг мне показалось, что я слышал женский смех, но это, все же, только показалось. Мотнув головой, я пошел облачаться в доспехи. В противоположной стене зала виднелся еще один проход. До того, как «потух» фонтан, он не сильно выделялся. Если предыдущий туннель был весьма солидного размера — по нему бы спокойно проехала бы газель или большой внедорожник, то этот был весьма скромным — чуть меньше метра в ширину и в высоту чуть больше двух со сводчатым потолком. Идти тут мне было очень некомфортно — все время казалось, что я или притрусь боками, или черкану шлемом по потолку. Да только выбора у меня не было — туннель в другую сторону, откуда я вылез, исчез. В этот раз путь вышел не очень долгим — я вышел в круглый зал с еще тремя выходами, всюду по залу валялись кучки какого-то хлама. И около того выхода, откуда я вышел, сидел мертвец в доспехах. Он давно истлел, покрылся паутиной и каким-то налетом. Его меч был ржав, его доспехи утратили былой блеск, если он у них когда-то и был. В руке он сжимал кожаный тубус, который выглядел более-менее целым и я вытащил его из руки трупа. Скрутил пробку, что снималась с тубуса со скрипом, настолько была иссушена временем. Внутри оказался свернутый в трубочку лист бумаги в коричневых пятнах, по форме подозрительно напоминающие отпечатки пальцев. Я развернул его и уставился на незнакомые символы, что, спустя секунду, побежали перед глазами и сложись во вполне понятный текст:
«Писано в год тысяча триста двадцать третий от Краха, в восьмой день цветения. Братья, передайте мои бренные останки семье для погребения и проведения ритуалов. Я стойко выполнил долг, оставшись один, но защитив проход в купель Матери от поганых абисситов. Мои раны тяжелы, и я в скорости умру от потери крови. Сознание выполненного долга греет душу мою, братья. К несчастию, не далее, как вчера, мы опускали проклятую Врагами Настоятельницу в купель Матери и потому сейчас она для меня бесполезна — накопленных в ней сил не хватит и на десятую часть тех ран, что нанесли мне Враги рода человеческого. Но я верю, что найдется хотя бы тот, кто сможет передать весть обо мне в родные земли, если донести останки будет ему не по силам. Прощайте! Воин-храмовник Инвар Ферул.»
— Херотень какая-то — я почесал голову, забыв, что на мне шлем, пусть и с поднятым забралом. В итоге просто поскрежетал перчаткой по железке, — Хоть бы кто-то мне объяснил, что здесь происходит?
Озадаченный и раздосадованный, пнул одну из кучек в зале. Оттуда выкатился небольшой череп, похожий на крысиный. Но для крысы он был явно великоват. Его обладатель, скорее, был размером где-то с не очень крупную собаку, типа корги. Я разворошил кучку и нашел длинные, но довольно тонкие кости конечностей со здоровенными когтями, которые росли прямо от кости, что показалось мне очень странным. Насколько я знаю, когти — это ближе к волосам, чем к костям… И расти так они не должны точно. Я перешел к другой кучке — одной из трех, которые отличались размером и разворошил ее. Оттуда на меня глянул рассечённый наискосок череп с рядами ослепительно белых зубов и выдающимися клыками. Глазницы и нос были явно совершенно не той формы, что может быть у людей. Разве что у этого товарища были какие-то серьезные генетические отклонения. Я еще поворошил в куче, но ничего толком не нашел. Остатки какого-то амулета и кольцо брать не стал, помня о том, что вещи могут быть прокляты, как было с тем браслетом. Хотя конкретно от этих я никаких проблем не ощущал… Подумал, все-таки вернулся и, подцепив кольцо когтем из кучки, закинул его в тубус с бумагой. Разворошил следующую кучку и стал обладателем куска хрусталя в оправе на серебряной цепочке. Он отправился туда же. В последней же нашел, внезапно, набор инструментов из нержавейки или какого-то ее аналога в покрытом письменами кожаном чехле. Он, на удивление, выглядел весьма неплохо. Как и сами инструменты… скальпели, зажимы, небольшая пила и прочие игрушки юного полевого хирурга. Кроме того, еще пару колец и стремного вида амулет из кости, который брать, на всякий случай, не стал. Кольца же отправились в тубус. Чехол повесил на пояс, благо, у него был весьма удобный ремень. Обшаривать труп павшего воина я не стал из уважения к нему.
В правом проходе обнаружилась довольно большая комната, которая, похоже, была жилой. Во всяком случае, полуистлевшие остатки кроватей и шкафов с тумбочками тут присутствовали. Я пробовал покопаться тут, но находил только ветхие тряпки, которые рассыпались от времени. Левый проход, который был значительно больше и шире остальных, обрывался через метров пятнадцать завалом, из-под которого торчали чьи-то ноги в когда-то крепких, кожаных сапогах размера, эдак, сорок восьмого или сорок девятого. На пятке и на носке были мощные стальные набойки, так что пинаться обладатель такой «скромной» ножки наверняка мог очень больно. Лет двести назад, наверное…
Центральный проход уходил вдаль, но, вроде, не бесконечно далеко, как предыдущий, по которому я шел. Я видел где-то впереди отблески света. Через пять минут очень неспешного шага, с осматриванием каждого подозрительно камня, я вышел в очередной круглый зал. Он был вдвое больше предыдущего, но в нем не было больше ничего, кроме стоящего прямо посередине саркофага из белоснежного мрамора. Ну или как там называется большая белая прямоугольная хрень? А еще сверху падал свет, просто невообразимо поднимая мне настроение. Как, оказывается, я устал от этих сраных подземелий! Сейчас выберусь и…
«Подойди, юноша…» — раздался надтреснутый женский голос у меня в голове.
— Ты кто? — я начал озираться по сторонам, но никого рядом не было. А потом мой взгляд упал на саркофаг, и я сложил два плюс два: — А, очередная нежить… Ты не волнуйся, у меня большой опыт! Ты даже ничего не почувствуешь…
Я подходил к саркофагу, поигрывая топором и прикидывая, как мне его половчее вскрыть, чтобы потом сразу лихо рубануть.
«Не трогай святые мощи. Я достаточно сделала при жизни, чтобы хотя бы после смерти обрести покой» — снова раздался голос, который шел, кажется, прямо со всех сторон и одновременно изнутри головы.
— Да кто ты, мать твою, такая?
«Не упоминай имя Её всуе. Я первая святая Матери, Навинна Изгоняющая. И Она привела тебя сюда, ко мне. В то место, где я могу присутствовать в этом мире»
— Что это за место? — спросил я вслух.
«Первый чертог, где Мать стала той, кем она является сейчас. Она ныне покинула эти скорбные земли и не может вернуться. Но может помогать тем, кто привлек ее внимание»
— Где мы находимся? И кто такая эта мать? Чем я привлек ее внимание?
«Много вопросов, юноша… Но на один отвечу. Ты привлек ее внимание, когда использовал то, что было украдено у нее Спящим… Да… Ты понял. Надеюсь, наследие того шебутного мальчишки хорошо послужит тебе, Александр. Подойди, положи руки на саркофаг. Эти дары не из тех, что легко передать»
Я подошел к саркофагу. Было немного страшно, но, в целом, я не ожидал большого подвоха от начальства того паладина, которого я наблюдал в видениях. Мне, почему-то, казалось, что это не те люди… существа, которые будут мелко гадить. Руки опустились на саркофаг, и я даже через перчатки почувствовал, насколько он холоден. А потом сознание уже привычно упорхнуло от меня.
— Навинна! — окликнули меня сзади
— Натири? — повернувшись, я посмотрела на свою старшую сестру.
— Сестра-настоятельница велела передать тебе, что надо сделать уборку в хлеву! — сказала с улыбкой Натири и звонко рассмеялась, — Хорошее дело для такой замарашки!
— Ты злословишь потому, что я лучше тебя в грамоте, в чистописании, во врачевании… да во всем. А ты хороша только в кручении жопой перед стражниками на воротах. Что, хочешь пойти к Отреченным? А? Отречься от своей женской сути перед ликом Матери и можно прыгать к любому мужику в постель! Да только тогда не видать тебе места в обители!
— Сучка! Решила, что самая умная? Посмотрим, как ты запоешь, когда тебя подловят и разденут в темной подворотне!
— Глупая! Ни один разбойник не станет насиловать служку Матери! Даже если он твой дружок! Если не хочет стать неизлечимым бесплодным импотентом! — я рассмеялась и ушла, слушая вопли за спиной. Времени спорить не с безмозглой курицей не было. В конце концов, хлев сам себя не почистит…
Еще один без руки. Эти бароны не считаются ни с чем, когда устраивают свои разборки за очередную деревню, которая им приглянулась. Будто бы мало им тех врагов, что есть у людей, они ищут себе противника и среди своих! Послали бы свои отряды на границу к зеленым или к тем выпердышам бездны, раз такие храбрые! Я привычно обработала проверила жгут на ране, омыла ее Благословлённой водой из храма Матери и наложила малое заклинание лечения. Сделать больше у меня не выйдет — он не последний раненый за сегодня. Среднее исцеление изматывает слишком сильно, но оно закрыло бы рану вовсе, Большое мне недоступно, являясь вотчиной уже старших целителей, а оно бы запустило процесс восстановления руки. Да, это заняло бы месяц или два, в зависимости от питания, но все-таки, все-таки! А пока моя задача просто не давать людям истечь кровью или подхватить горячку, затворяя кровь их обрубков, разрезов, обрабатывая раздробленные пальцы и проткнутые животы.