– Я это предвидел, – кивнул Ван Камп.
– Надеюсь, ты сделал то же самое.
– Нет, – вздохнул Ван Камп. – У меня не получилось.
– А что стряслось? – Маккомас с задумчивым видом вернул свое грузное тело в сидячее положение.
– Понял, что это бесполезно, – чуть помедлив, ответил Ван Камп. – Не знаю, какие места Кодман выбирал в Огайо, но если обстановка там такая же, как в Индиане, это нестоящая покупка. В этих двадцатитысячниках хороших магазинов скобяных товаров максимум по два. Хозяин одного не желает продавать из-за местного оптовика, хозяин другого продал магазин Мактигу – все, что осталось, это лавчонки на углу. Хочешь хороший магазин – строй его сам. Не стоит труда, я это сразу понял. – Он замолк. – Сколько магазинов купил Кодман?
– Восемнадцать или девятнадцать.
– Я купил три.
Маккомас смерил его нетерпеливым взглядом.
– На что у тебя ушло время? Неужели на эту покупку понадобилось все две недели?
– Покупку я провернул за два дня, – нахмурился Ван Камп. – Потом мне пришла в голову идея.
– Какая? – Вопрос Маккомаса прозвучал иронически.
– Ну… все хорошие магазины оприходовал Мактиг.
– Да.
– Вот я и подумал: не лучше ли купить через голову Мактига всю его компанию.
– Что?
– Купить через его голову всю его компанию. – Без видимой связи с предыдущим Ван Камп добавил: – Я ведь слышал, что у него вышла крупная ссора с его дядей, который владел пятнадцатью процентами акций.
– Да. – Маккомас склонился вперед, лицо его уже не выражало сарказма.
– Самому Мактигу принадлежало только двадцать пять процентов, сорок оставалось за владельцами магазинов. Итак, уговорив дядю, мы могли бы завладеть большей частью акций. Прежде всего я ему внушил, что его вложения будут в лучшей сохранности, если Мактиг займет пост заведующего отделением в нашей организации.
– Минутку… минутку. Я не успеваю. Ты говоришь, дяде принадлежало пятнадцать процентов – а как тебе досталось сорок?
– От собственников. Я им рассказал, что дядя больше не верит в Мактига, и предложил лучшие условия. Все они доверили мне свои голоса при условии, что я буду голосовать, имея большинство.
– Ага, – заинтересованно кивнул Маккомас. И неуверенно продолжил: – Но ты сказал, это не сработало. Как так? Ошибочный план?
– Да нет, план очень даже верный.
– Верные планы всегда срабатывают.
– Этот не сработал.
– Почему?
– Дядя умер.
У Маккомаса вырвался смешок. Но вдруг он смолк и задумался.
– Так ты пытался через голову Мактига купить его компанию?
– Да, – с пристыженным видом подтвердил Макс. – И у меня не получилось.
Внезапно дверь распахнулась, и в комнату влетела Гонория.
– Папа! – крикнула она. При виде Макса она прикусила язык, помедлила, но, не сдержавшись, продолжила: – Папа, ты когда-нибудь рассказывал Расселлу, как сделал предложение маме?
– Постой… ну да, рассказывал.
Гонория застонала.
– Так вот, он использовал со мной тот же прием.
– О чем это ты?
– Все эти месяцы я ждала… – Она едва не плакала. – Ждала и гадала, что он скажет. А когда… когда он заговорил, слова оказались знакомые… словно я слышала их прежде.
– Может, это была одна из моих формулировок, – предположил Ван Камп. – Я ведь использовал разные.
Гонория тут же обернулась к нему:
– О чем это ты? Ты делал предложение не только мне?
– Гонория… ты что-то имеешь против?
– Против? Да что мне за дело? Я с тобой больше вообще не разговариваю.
– Говоришь, Кодман объяснился с тобой теми же словами, какими я объяснялся с твоей матерью? – спросил Маккомас.
– В точности, – жалобно подтвердила Гонория. – Он выучил их наизусть.
– В том-то все и дело, – задумчиво протянул Маккомас, – он вечно слушает меня, а не самого себя. Выходи-ка ты лучше за Макса.
– Как? – Гонория переводила взгляд то на отца, то на Макса. – Как, папа… мне и в голову не приходило, что тебе нравится Макс. Ты никогда этого не показывал.
– На то мы и разные люди, – отозвался ее отец. – Ты ведешь себя по-твоему, а я по-моему.
Лестница Иакова[25]
I
Это был самый что ни на есть жалкий и банальный процесс об убийстве, и Джейкоб Бут, ерзая потихоньку на зрительской скамье, чувствовал себя ребенком, который хоть не голоден, но глотает – просто потому, что дают. Газеты пригладили эту запутанную историю, свели ее к понятной расхожей проблеме, и оттого пропуск в зал суда добыть было затруднительно. Джейкобу пропуск предоставили накануне вечером.
Джейкоб оглянулся на двери, где сотня зрителей, тяжело дыша, взвинчивали обстановку уже самой своей страстной заинтересованностью – тем, что в пылу азарта забыли о себе и собственной жизни. Стояла жара, и толпа потела; пот выступал на лицах крупными каплями, и если бы Джейкобу понадобилось протиснуться к дверям, он попал бы под душ. Кто-то сзади предположил, что присяжные появятся не раньше чем через полчаса.
С заданностью стрелки компаса голова Джейкоба повернулась к скамье подсудимых, и он снова всмотрелся в большое белое лицо обвиняемой, украшенное красными бусинками глаз. Это была миссис Чойнски, урожденная Делаханти, и по воле рока случилось так, что в один прекрасный день она схватила мясницкий топор и порубила на части своего любовника – моряка. Пухлые руки, державшие орудие убийства, теперь безостановочно крутили чернильницу; временами обвиняемая с нервной улыбкой скользила взглядом по толпе.
Джейкоб нахмурился и проворно огляделся; ему попалось на глаза красивое лицо и тут же затерялось в толпе. Это лицо проникло в уголок его подсознания, когда он представлял себе миссис Чойнски за делом; но оно растворилось в неразличимой массе. Это было лицо темного ангела – с нежными сияющими глазами и белой, без румянца кожей. Дважды он обвел взглядом комнату, потом забыл о лице, принял напряженную неудобную позу и стал ждать.
Присяжные вынесли вердикт «убийство первой степени»; миссис Чойнски пропищала: «О боже!» Оглашение приговора было перенесено на следующий день. Медленно, ритмично покачиваясь, толпа повалила за порог, навстречу августовскому вечеру.
Джейкобу опять бросилось в глаза то же лицо, и он понял, почему раньше потерял его из виду. Это было лицо юной девушки, сидевшей у скамьи подсудимых, и за круглой, как луна, физиономией миссис Чойнски его не было видно. В ее ясных, блестящих глазах сейчас искрились слезы; девушку трогал за плечо, стараясь привлечь ее внимание, нетерпеливый молодой человек со сплющенным носом.
– Перестаньте. – Девушка с раздражением стряхнула его руку. – Оставьте меня в покое, понятно? Отвяжись, чтоб тебя!
Молодой человек с глубоким вздохом отступил. Девушка обняла застывшую в неподвижности миссис Чойнски, и какой-то задержавшийся зритель шепнул Джейкобу, что они сестры. Затем миссис Чойнски увели со сцены (как это ни нелепо, вид у нее был такой, будто она отправляется на какую-то важную встречу), девушка села за стол и стала пудрить себе лицо. Джейкоб ждал; ждал и молодой человек со сплющенным носом. Тут к Джейкобу подскочил полицейский сержант, и Джейкоб дал ему пять долларов.
– Чтоб тебя! – крикнула девушка, обращаясь к молодому человеку. – Когда же ты от меня отвяжешься? – Она встала. Ее раздражение распространялось непонятными вибрациями по всему залу. – Каждый день одно и то же!
Джейкоб переместился ближе. Молодой человек быстро заговорил:
– Мисс Делаханти, мы были более чем щедры по отношению к вам и вашей сестре, и я прошу только, чтобы и вы, со своей стороны, выполнили ваши обязательства по контракту. Наш номер идет в печать…
Мисс Делаханти в отчаянии повернулась к Джейкобу:
– Можете себе представить? Подавай ему фотку с моей сестрой в детстве, а там она вместе с моей матерью.
– Вашу матушку мы вырежем.
– Все равно фотография нужна мне самой. Это единственная, что осталась от матери.
– Обещаю, что верну вам снимок завтра же.
– Ох, как же мне все это надоело. – Девушка опять обратилась к Джейкобу, видя в нем, однако, не более чем представителя безликой, вездесущей толпы. – У меня даже глаза разболелись. – Она прищелкнула зубами, выражая высшую степень презрения.
– Мисс Делаханти, меня ждет на улице машина, – неожиданно произнес Джейкоб. – Хотите, я отвезу вас домой?
– Ладно, – согласилась она равнодушно.
Газетчик предположил, что эти двое знакомы; вполголоса продолжая спор, он двинулся вместе с ними к дверям.
– И так каждый день, – с горечью прокомментировала мисс Делаханти. – Ох уж эти газетчики!
На улице Джейкоб сделал знак шоферу, тот подогнал поближе большой открытый автомобиль яркого цвета, выпрыгнул наружу и распахнул дверцу; репортер увидел, что фотография уплывает, и, едва не плача, зашелся в мольбах.
– Да поди ты и утопись! – бросила мисс Делаханти, садясь в автомобиль. – Поди – и – утопись!
Этот совет был произнесен с таким необычайным напором, что Джейкоб пожалел об ограниченности словаря мисс Делаханти. Он не только представил себе, как злосчастный журналист бросается в Гудзон, но и проникся убеждением, что мисс Делаханти избрала единственно правильный и эффективный способ от него избавиться. Оставив журналиста, чье будущее было связано отныне с водной стихией, автомобиль тронулся с места.
– Ловко вы с ним разделались, – сказал Джейкоб.
– Ну да, – согласилась девушка. – Если меня разозлить, я никого не испугаюсь. Как вы думаете, сколько мне лет?
– Сколько вам лет?
– Шестнадцать.
Она глядела веско, ожидая удивления. Ее лицо, лицо святой – пылкой маленькой мадонны, несло свою хрупкость сквозь бренный прах вечера. Совершенный очерк ее губ не подрагивал при дыхании; Джейкоб никогда не видел ничего подобного ее коже – нежно-бледной и безупречно гладкой, ее глазам – сияющим и ярким. Собственная, хорошо организованная личность впервые в жизни показалась ему грубой и поношенной, когда он внезапно пал на колени перед этим средоточием свежести.