— Все равно неплохо. Рыцарское поведение от масти и породы коня не зависит. Это состояние души.
— На самом деле неплохое воспитание и, в определенной степени, призвание. Давайте лучше про что-нибудь другое поговорим. Например, про ваши вещие сны.
— Вы уже все слышали, — удивилась Катя.
— Я бы хотел вместе с вами проанализировать кое-какие детали. Не возражаете?
— Нисколько.
— Как вы смотрите на то, что я подброшу вас домой?
— Вообще-то мне на работу надо, хотя бы из вежливости.
— Я туда уже позвонил и уладил вопрос с вашим шефом. Он не возражает, если вы появитесь только завтра.
— Вы гений. Но…
— Я буду откровенен. Мне очень хочется увидеть вашу собаку.
— Сэма? Да нет проблем.
— Он пускает посторонних в квартиру?
— Если вместе с хозяевами, то да, не рычит и не кидается. А без хозяев пока никто проникнуть не пытался. У меня, если честно, не было случая проверить его телохранительские качества. И это к лучшему, потому что, если на хозяина нападают, собака — одноразовое оружие. Как правило, она погибает. А для меня Сэм уже член семьи.
— Понимаю. А вы как-то упоминали еще про негра. Вроде бы он вам тоже снился.
— О да!
— Действительно, всамделишный негр?
— Самый что ни на есть. Лиловый, курчавый, моим телохранителем работает.
— То есть он в черных очках, строгом костюме и с непременной рацией?
Катя задумалась. Ковалев вроде бы не иронизировал, расспрашивал с искренним интересом. И вообще, может, ему кажется, что негр как-то связан со всей этой кошмарной историей? А может, и не кажется, может, и в самом деле связан…
— Интересно, — с явным уважением сказал Ковалев, выслушав максимум подробностей про негра и странную овчарку-перевертыша. — Смешная вы девушка. Сны вещие смотрите, бракованных щенков для души заводите, хотя другой хозяин усыпил бы пса, на котором нельзя заработать.
А Катя поймала себя на мысли — на редкость привлекательный мужчина. Не модельный красавец, для подиума или фотостудии слишком квадратный, основательный. Но обаятелен — чертовски. Наверное, женат, грустно вздохнула она. Кольца нет, и телефонную трубку ночью снял сам, но это еще ни о чем не говорит. Такие мужчины холостяками не бывают, этих стараются присвоить в первую очередь.
— А вам не приходило в голову, что этот ваш негр из сна — не человек?
Катя нахмурилась:
— В каком смысле?
— Ну, не в расовом, само собой. В смысле, что это собака. — Не дождавшись реакции, пояснил: — Вот есть вервольф — человек, укушенный волком и превращающийся в зверя. А вам снится собака, очень любящая человека и оттого перекидывающаяся в него.
— Забавная версия. Та овчарка и негр — один и тот же оборотень?
— Именно.
— А вы упоминали, что Серый Мужик боится овчарок.
— Да-да.
— Но при чем тут Сэм?
— Вот и мне важно это выяснить.
Катя отвернулась и посмотрела в окно. «Мерседес» стоял на перекрестке, ожидая зеленого света, по тротуарам шли ярко одетые люди, кто-то вел на поводке амстаффа…
— Знаете, Сэм по собачьим меркам ужасно глупый, — зачем-то сказала Катя. — Я пыталась дрессировать его — бесполезно. Он не запомнил ни одной команды. Но при этом он прекрасно понимает русский язык. Его можно попросить о чем-то — он сделает. И знаете, ужасно смешно он выглядит, когда пытается понять просьбу! Просто видно, как он старательно думает! И сны ему снятся… И вообще. Тетка один раз на него разозлилась, сказала — сейчас отведу подальше, чтоб обратно дорогу не нашел, и брошу. Так Сэм потом две недели на прогулке ходил за нами, а не как обычно — срываясь с поводка в разные стороны! Следил, значит, чтоб мы его не бросили, пока он по своим делам отвлекается. Лужи и грязь обходит, брезгливый. На даче у него конура есть, он перед ней вырыл себе ямку, чтоб лежать на прохладной земле. Тут ливень пошел, и в ямку налило воды. Он смотрел-смотрел, потом сходил за сарай, а у нас там на верстаке — несколько листов фанеры. Так он встал на задние лапы, ухватил передними зубами самый толстый лист, аккуратно его вытащил из стопки, притащил к конуре, положил поверх ямки и только потом улегся.
— А кто-нибудь видел, как он это делал?
— Ну да! Мы с теткой у окна стояли и смотрели! Голубей на лету ловит… Прыгает с места и хватает. И дроздов ловит. Никогда не ест, только ловит. Еще ему обновки нравятся. Как в новом ошейнике на прогулку выйдет — не идет, а выступает, горделиво так. И компанию любит. Человеческую, я имею в виду. На даче когда собираемся, обязательно придет, сядет рядом и улыбается. Как все, так и он. Он даже смеяться пробовал!
— Думаете, шутки понимает?
— Я думаю, он смотрит, что все смеются, — значит, и ему надо. Иногда мне кажется, что он то ли людей считает собаками другой породы, то ли себя — человеком другого вида. Но по крайней мере подражает он людям, а не собакам.
— Это бывает… — философски заметил Ковалев. — Собаки понимают примерно двести пятьдесят слов, причем могут «выучить» несколько языков. Мимику человека они распознают и по мере сил подражают ей. И фокус с фанерой для опытного собаковода не покажется чем-то сверхъестественным. У вас замечательный хитрый песик, ни капельки не глупый, но, похоже, очень упрямый.
— Это да, — вздохнула Катя. — Костя, а можно дурацкий вопрос? Возможно, об этом знают все, кроме меня… А чем занимается ваш Комитет?
— Цензурой и занимается. Вычеркиванием, — сказал Ковалев благодушно. — И запрещением. Только не произведений искусства, а некоторых научных открытий и отдельно взятых объектов.
— Но Серый Мужик… Что вы с ним сделаете?
— Сначала запретим, а потом вычеркнем. — Ковалев говорил серьезно. — Наши термины кажутся издевательскими, но они наиболее точно описывают суть нашей работы. Видите ли… О, мы, кажется, приехали.
Катя даже зубами скрипнула от разочарования. Но подчинилась. Вышла из машины, пропустила Ковалева в подъезд вперед себя.
— Я не пользуюсь лифтом, но вы, если хотите, поднимайтесь. Четвертый этаж.
— Нет уж, я с вами.
— Боитесь, что обману и удеру?
Ковалев расхохотался.
— Нет, Катя. Просто я работаю под началом человека-лифта и, как всякий натуролог, побаиваюсь его родственников.
Сэм, конечно, выбежал встречать в прихожую. Увидав незнакомца, насторожился, но Ковалев быстро с ним поладил. Впрочем, погладить себя Сэм не позволил, и это было непривычно: обычно песик спокойно относился к человеческим ласкам.
— Вы ему не понравились.
— Да нет, просто мы оба самцы, а он слишком хорошо воспитан, чтобы проявлять свои территориальные замашки. Это все людское влияние — он видит, что люди, вторгаясь на территорию друг друга, гостям радуются. Он тоже изо всех сил изображает радость, хотя хочется ему меня прогнать.
Катя прошла в кухню, включила кофеварку. Ковалев и не думал отказываться от угощения. Он удобно уселся за столом, поглядев, куда пошла собака — а собака, конечно, пошла под стол, откуда ей было удобно следить за гостем, — и сказал:
— На чем мы остановились? На сути Цензуры. Суть в том, что мы вычеркиваем вновь возникающие мифы. А старые — ограничиваем в проявлении. Речь о таких мифах, как привидения, упыри, оборотни, псевдоживые вещи и полуразумные механизмы… Понимаете?
— А инопланетянами вы не занимаетесь? — с легкой иронией спросила Катя.
— Бывает. А что, они такой же объект, даром что не всегда земного происхождения… Но я хочу подчеркнуть: мы не запрещаем людям говорить об этих мифах. Мы делаем так, что говорить не о чем.
— То есть уничтожаете сам миф.
— Можно и так, хотя это довольно грубое приближение.
— А откуда они берутся, эти новые мифы?
— Как откуда? От людей, конечно. Люди порождают мифы, мифы меняют людей. Человеческая деятельность оставляет множество следов — сброшенная в воздух агрессия, обрывки мыслей, мечты, нерешенные проблемы, да и неупокоенные души тоже. Пока люди жили небольшими общинами, с этим не было проблем: весь этот мусор утилизировался растениями и грибами. И лишь там, где растений мало, но в достатке веществ, склонных сохранять информацию, этот мусор мог задержаться в мире. Мусор притягивал мусор, слипшаяся куча, поскольку произошла от людей, обретала псевдоличность — так и появлялись мифические существа. Жизнь их была недолгой. Как только разрушалось хранилище их информации, они погибали. Хранилищем может выступать камень, особенно большой, и металл. В наши дни люди живут ужасающе скученно, в окружении бетона и металла, и чтобы утилизировать их мусор, не хватит никаких зеленых насаждений. Каждый день в Москве образуется один-два объекта — так мы называем псевдоживые существа, рожденные из людского мусора.
— А оборотни — тоже объекты?
— Да, хотя они — старые мифы. И они образовались другим путем. Фактически на сегодняшний день оборотни — один из немногих уцелевших видов истинно биологических объектов. Мы не вычеркиваем, а только ограничиваем их.
Катя скосила глаза и заметила, что Сэм вылез из-под стола и внимательно слушает Ковалева. Ковалев тоже увидел и усмехнулся:
— Подслушивает.
— Да он всегда подслушивает. А что значит — ограничиваете?
— Оборотни делятся на дееспособных и недееспособных. Дееспособные — это люди, перекидывающиеся в животных. Они не очень любят городской шум, но даже в Москве их несколько сотен семей. Они стоят у нас на учете, но в целом мы стараемся не мешать им жить. Чаще помогаем. Проводим инструктажи, психотерапию в детстве, поддерживаем при социализации, если необходимо. Это, в сущности, такие же люди, как мы с вами, только немного особенные. Полнолуние на них не влияет, это детские сказки и к тому же не про них изначально, большинство московских особей ни разу в жизни не перекидывалось, и родители их не перекидывались. А недееспособные — это животные, перекидывающиеся в людей. Такие, как овчарка и негр из ваших снов. Они чрезвычайно умны в животном облике, но немы и социально беззащитны в человеческом. Без хозяина-человека прожить не могут. Увы, несмотря на то, что в подавляющем большинстве случаев такие оборотни, безусловно, лояльны к людям, обычному человеку не разрешается держать их дома.