— Как это мило с твоей стороны, — отозвался Лэниган. — Право, не стоит...
— Но мне хочется! — искренне воскликнул Торстейн. — Я проявляю интерес к людям, Том. Всегда, сызмальства. А ведь мы с тобой друзья и соседи.
— Это правда, — вяло пробормотал Лэниган. (Когда вам нужна помощь, самое неприятное — принимать ее.)
— Знаешь, Том, думается мне, что тебе не мешало бы хорошенько отдохнуть.
У Торстейна на все были простые рецепты. Так как он практиковал душеврачевание без лицензии, то остерегался прописывать лекарства, которые можно купить в аптеке.
— Сейчас я не могу позволить себе взять отпуск, — сказал Лэниган. (Небо приобрело красно-розовый оттенок; засохли три сосны; старый дуб превратился в крепенький кактус.)
Торстейн искренне рассмеялся.
— Дружище, ты не можешь себе позволить не взять отпуск сейчас! Ты устал, взвинчен, слишком много работаешь...
— Я всю неделю отдыхаю.
Лэниган посмотрел на часы. Золотой корпус превратился в свинцовый, но время, похоже, они показывали точно. Почти два часа прошло с начала разговора.
— Этого мало, — продолжал Торстейн. — Ты остался здесь, в городе. А тебе надо слиться с природой. Том, когда ты в последний раз ходил в поход?
— В поход? Что-то не припомню, чтобы я вообще ходил в походы.
— Вот видишь?! Старик, тебе необходима прочная связь с реальностью и прежде всего с природой. Не улицы и дома, а горы и реки.
Лэниган снова взглянул на часы и с облегчением убедился, что они опять золотые. Он обрадовался — ведь за них заплачено шестьдесят долларов...
— Деревья и озера, — декламировал Торстейн. — Трава под ногами, высокие черные горы, марширующие по золотому небу...
Лэниган покачал головой.
— Я был в деревне, Джордж. Эго ничего не дало.
Торстейн упорствовал.
— Нужно отвлечься от искусственностей.
— Все кажется искусственным, — возразил Лэниган. — Деревья или дома — какая разница?
— Люди строят дома, — благочестиво пропел Торстейн, — но Бог создает деревья.
У Лэнигана имелись сомнения в справедливости обоих положений, но он не собирался делиться ими с Торстейном.
— Возможно, в этом что-то есть. Я подумаю.
— Ты _сделай_. Кстати, я знаю одно местечко — как раз то, что нужно. В Мэне, у маленького озера...
Торстейн был великим мастером бесконечных описаний. К счастью для Лэнигана, кое-что его отвлекло. Напротив загорелся дом.
— Эй, чей это дом? — спросил Лэниган.
— Макелби. Третий пожар за месяц.
— Надо, наверное, вызвать пожарных.
— Ты прав. Я сам этим займусь. Помни, что я тебе сказал про то местечко в Мэне.
Он повернулся, и тут произошел забавный случай — асфальт под его ногами расплавился. Торстейн шагнул, провалился по колено и упал.
Том кинулся ему на помощь, пока асфальт не затвердел.
— Сильно ударился?
— Проклятье, я, кажется, вывихнул ногу, — пробормотал Торстейн. — Ну ничего, ходить можно.
И он заковылял сообщить о пожаре. Лэниган стоял и смотрел, полагая, что пожар этот — дело случайное и несерьезное. Через минуту, как он и ожидал, пожар так же, сам по себе, погас.
Не следует радоваться чужой беде; но Лэниган не мог не хихикнуть, вспомнив о вывихнутой ноге Тор-стейна. Даже неожиданное появление потока воды на Мэйн-стрит не испортило ему настроения. Он улыбнулся колесному пароходу, прошедшему по небу.
Затем он вспомнил сон и снова почувствовал панику. Надо спешить к врачу.
На этой неделе кабинет доктора Сэмпсона был маленьким и темным. Старая серая софа исчезла; на ее месте располагались два стула с кривыми спинками и кушетка. Но портрет Андретти висел на своем обычном месте на стене, и большая бесформенная пепельница была, как всегда, пуста.
В приоткрывшейся двери появилась голова доктора Сэмпсона.
— Привет, — сказал он. — Я мигом.
Голова пропала.
Сэмпсон сдержал слово. Все дела заняли у него ровно три секунды по часам Аэнигана. Еще через секунду Лэниган лежал на кожаной кушетке со свежей салфеткой под головой.
— Ну, Том, как ваши дела?
— Все так же. Даже хуже.
— Сон?
Лэниган кивнул
— Давайте-ка припомним его.
— Лучше не стоит, — произнес Лэниган. — Я еще сильнее боюсь.
Наступил момент терапевтического молчания. Затем доктор Сэмпсон сказал
— Вы и раньше говорили, что страшитесь этого сна; но никогда не объясняли _почему._
— Это звучит глупо...
Лицо Сэмпсона было спокойным, серьезным, сосредоточенным; лицо человека, который ничего не находит глупым, который просто физически не в состоянии увидеть что-нибудь глупое.
— Хорошо, я скажу вам... — резко начал Лэниган и замолчал
— Продолжайте, — подбодрил доктор Сэмпсон.
— Видите ли, я боюсь, что когда-нибудь, каким-то образом мир моего сна станет реальным. — Он снова замолчал, затем быстро проговорил — Однажды я встану и окажусь в _том_ мире. И тогда _тот_ мир станет настоящим, а этот — сновидением.
Лэнигану хотелось узнать, какое впечатление произвело на Сэмпсона его безумное откровение. Но по лицу доктора ни о чем нельзя было догадаться. Он спокойно разжигал трубку тлеющим кончиком указательного пальца. Затем он задул палец и произнес:
— Ну, продолжайте.
— Продолжать?! Но это все!
На розовато-лиловом ковре появилось пятно размером с монету. Оно потемнело, сгустилось и превратилось в маленькое фруктовое дерево. Сэмпсон понюхал плод и печально посмотрел на Лэнигана.
— Вы ведь и раньше рассказывали мне о своем сне, Том.
Лэниган кивнул.
— Мы все обсудили, проследили его истоки, проанализировали значение... Мы поняли, верится мне, зачем вы терзаете себя этим кошмаром. И все же вы каждый раз забываете, что ваш ночной ужас — не более чем сон, который вы сами вызвали, чтобы удовлетворить потребности своей психики.
— Но мой ночной кошмар очень реалистичен!
— Вовсе нет,— уверенно заявил доктор Сэмпсон. — Просто это независимая и самоподдерживающаяся иллюзия. Человеческие поступки основаны на определенных представлениях о природе мира. Подтвердите их, и его поведение становится понятным и резонным. Но изменить эти представления, эти фундаментальные аксиомы почти невозможно. Например, как вы докажете человеку, что им не управляют по секретному радио, которое слышит только он?
— Понимаю, — пробормотал Лэниган.— И я?..
— Да, Том. С вами то же самое. Вы хотите, чтобы я доказал, что реален этот мир, а тот ваш ночной — вымысел. Вы откажетесь от своей фантазии, если я вам представлю необходимые доказательства?
— Совершенно верно!
— Но видите ли, я не могу их представить, — закончил Сэмпсон. — Природа мира очевидна, но недоказуема.
Аэниган задумался.
— Послушайте, доктор, я ведь не так болен, как тот парень с секретным радио?
— Нет. Вы более разумны, более рациональны. У вас есть сомнения в реальности мира, но, к счастью, вы также сомневаетесь в состоятельности вашей иллюзии.
— Тогда давайте попробуем, — предложил Лэниган. — Я понимаю сложность вашей задачи, но, клянусь, буду принимать все, что смогу заставить себя принять.
— Честно говоря, это не моя область,— поморщился Сэмпсон. — Здесь нужен метафизик. Не знаю, насколько я...
— Попробуем, — взмолился Лэниган.
— Ну хорошо, начнем... Мы воспринимаем мир через ощущения и, следовательно, при заключительном анализе должны руководствоваться их показаниями.
Лэниган кивнул, и доктор продолжал:
— Итак, мы знаем, что предмет существует, поскольку наши чувства говорят нам о его существовании. Как проверить точность наших наблюдений? Сравнивая их с ощущениями других людей. Известно, что наши чувства не лгут, если чувства и других людей говорят о существовании данного предмета.
— Таким образом, мир — всего лишь то, что думает о нем большинство людей, — после некоторого раздумья заключил Лэниган.
Сэмпсон скривился.
— Я предупреждал, что сила в метафизике. Все-таки мне кажется, что это наглядный пример.
— Да. Но, доктор, а предположим, _все_ наблюдатели ошибаются? Предположим, что существует множество миров и множество реальностей. Предположим, что это всего лишь одно произвольное существование из бесконечного числа возможных. Или предположим, что сама природа реальности способна к изменению и каким-то образом я его воспринимаю.
Сэмпсон вздохнул и машинально пристукнул линейкой маленькую зеленую крысу, копошащуюся у него под полой пиджака.
— Ну, вот, — промолвил он. — Я не могу опровергнуть ни одно из ваших предложений. Мне кажется, Том, что нам лучше обсудить сон целиком.
Лэниган поморщился.
— Я бы не хотел. У меня такое чувство...
— Знаю, знаю, — заверил Сэмпсон, отечески улыбаясь. — Но это прояснит все раз и навсегда, — разве нет?
— Наверное, — согласился Лэниган. Он набрался смелости и выдохнул: — В общем, начинается мой сон...
Его охватил страх. Он почувствовал неуверенность, слабость, ужас. Попытался подняться с кушетки. Склонившееся лицо доктора... блеск металла...
— Расслабьтесь... Успокойтесь... Думайте о чем-нибудь приятном...
Затем Лэниган, или мир, или оба — отключились.
Лэниган и (или) мир пришли в себя. Возможно, время шло, а возможно, и нет. Все, что угодно, могло случиться, а могло и не случиться. Лэниган сел и посмотрел на Сэмпсона.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Сэмпсон.
— Отлично, — сказал Лэниган. — Что произошло?
— Вам стало плохо. Ничего, все пройдет.
Лэниган откинулся на спинку и постарался успокоиться. Доктор сидел за столом и что-то писал. Лэниган зажмурился, сосчитал до двадцати и осторожно открыл глаза. Сэмпсон все еще писал.
Лэниган огляделся, насчитал на стенах пять картин. Внимательно изучил зеленый ковер и снова закрыл глаза. На этот раз он досчитал до пятидесяти.
— Ну, может быть, теперь можете рассказать? — поинтересовался Сэмпсон, откладывая ручку.
— Нет, не сейчас, — ответил Лэниган. (Пять картин, зеленый ковер.)