— Как хотите, — развел руками доктор. — Наше время заканчивается. Но если вы подождете в приемной...
— Нет, спасибо, пойду домой.
Лэниган встал, прошел по зеленому ковру к двери, оглянулся на пять картин и лучезарно улыбающегося доктора. Затем пошел через дверь в приемную, через приемную и наружную дверь в коридор к лестнице и по лестнице.
Он шел и смотрел на деревья с зелеными листьями, колышущимися слабо и непредсказуемо. Было транспортное движение — чинно, в одном направлении по одной стороне, а в другом — по другой. Было небо — неизменно голубое.
Сон? Лэниган ущипнул себя. Щипок во сне? Он не проснулся.
Он закричал. Воображаемый крик? Он не проснулся.
Лэниган находился в мире своего кошмара.
Улица на первый взгляд казалась обычной городской улицей.
Тротуар, мостовая, машины, люди, здания, небо над головой, солнце в небе. Все в норме. Кроме того, _что ничего не происходило._
Асфальт ни разу не вскрикнул под ногами. Вот возвышается Первый национальный городской банк. Он был здесь вчера, что само по себе достаточно плохо, но гораздо хуже, что он наверняка будет здесь завтра, и через неделю, и через год. Первый национальный городской банк (основан в 1982 году) чудовищно лишен возможности превращений. Он _никогда_ не станет надгробием, самолетом, костями доисторического животного. Он неизбежно будет оставаться строением из бетона и стали, зловеще настаивая на своей неизменности, пока его не снесут люди.
Лэниган шел по застывшему миру под голубым небом, дразняще обещающем что-то, чего никогда не будет. Машины неумолимо соблюдали правостороннее движение, пешеходы переходили дорогу на перекрестках, показания часов в пределах нескольких минут совпадали.
Город где-то кончался. Но Лэниган знал совершенно точно, что трава не растет под ногами; то есть она растет, безусловно, но слишком медленно, незаметно для чувств. И горы возвышаются, черные и угрюмые, но гиганты замерли на полушаге. Они никогда не промаршируют по золотому (или багряному, или зеленому) небу.
«Сущность жизни, — как-то сказал доктор Сэмпсон, — изменение. Сущность смерти — неизменность. Даже у трупа есть признаки жизни, пока личинки пируют на слепом глазе, и мясные мухи сосут соки из кишечника».
Лэниган осмотрел труп мира и убедился, что тот окончательно мертв.
Лэниган закричал. Он кричал, пока вокруг собирались люди и глядели на него (но ничего не делали и ни во что не превращались), а потом, как и полагалось, пришел полицейский (но солнце не изменило его форму), а затем по безнадежно однообразной улице примчалась карета «скорой помощи» (на четырех колесах вместо трех или двадцати пяти), и санитары доставили его в здание, оказавшееся именно там, где они ожидали, и было много разговоров между людьми, которые оставались сами собой, в комнате с постоянно белыми стенами.
И был вечер, и было утро, и был первый день.
ОПЕКА
В Бирме на той неделе разобьется самолет, но меня это не коснется здесь, в Нью-Йорке. Да и фиггов я не боюсь, раз у меня заперты двери всех шкафов.
Вся загвоздка теперь в том, чтобы не политурить. Мне нельзя политурить. Ни под каким видом! И, как вы сами понимаете, меня это беспокоит. Ко всему прочему я еще, кажется, схватил жестокую простуду.
Вся эта канитель началась со мной вечером 9 ноября. Я шел по Бродвею, направляясь в кафетерий Бейкера. На губах у меня блуждала легкая улыбка — след сданного несколько часов назад труднейшего экзамена по физике. В кармане позвякивало пять монет, три ключа и спичечная коробка.
Для полноты картины добавлю, что ветер дул с северо-запада со скоростью пяти миль в час. Венер» •находилась в стадии восхождения. Луна — между второй четвертью и полнолунием. А уж выводы извольте сделать сами!
Я дошел до угла Девяносто восьмой улицы и хотел перейти на ту сторюну. Но едва ступил на мостовую, как кто-то закричал:
— Грузовик! Берюшсь грузовика!
Растерянно озир>аясь, я попятился назад. И — ничего не увидел. А спустя целую секунду из-за угла на двух колесах вывернулся грузовик и, не обращая внимания на красный цвет, загрохотал по Бродвею. Если бы не это предупреждение, он бы меня сшиб.
Не правда ли, вы не впервые слышите нечто подобное? Насчет таинственного голоса, запретившего тете Минни входить в лифт, который тут же брякнулся в подвал. Или, быть может, остерегшего дядю Тома ехать на «Титанике». Такие истории обычно на том и кончаются.
Хорошо бы моя так кончилась!
— Спасибо, друг! — сказал я и огляделся. Но никого не увидел.
— Вы все еще меня слышите? — осведомился голос.
— Разумеется, слышу!
Я сделал полный оборот и подозрительно воззрился на закрытые окна над моей головой.
— Но где же вы, черт возьми, прячетесь?
— Грониш, — отвечал голос. — Эхо ли не искомый случай? Индекс преломления. Существо иллюзорное. Знает Тень. Напал ли я на того, кто мне нужен?
— Вы, должно быть, невидимка?
— Вот именно.
— Но кто же вы все-таки?
— Сверхпопечительный дерг.
— Что такое?
— Я... но, пожалуйста, открывайте рот пошире! Дайте соображу. Я — дух прошедшего Рождества. Обитатель Черной Лагуны. Невеста Франкенштейна. Я...
— Позвольте, — прервал я его. — Что вы имеете в виду? Может быть, вы привидение или гость с другой планеты?
— Вот-вот, — сказал голос. — На то похоже.
Итак, мне все стало ясно. Каждый дурак понял бы, что со мной говорит существо с другой планеты. На земле он невидим, но изощренные чувства позволили ему обнаружить надвигающуюся опасность, о чем он меня и предупредил.
Словом, обычный, повседневный сверхъестественный случай.
Прибавив шагу, я устремился вперед по Бродвею.
— Что случилось? — спросил невидимка дерг.
— Ничего не случилось, — отвечал я, — если не считать того, что я стою посреди улицы и разговариваю с пришельцем из отдаленнейших миров. Похоже, что я один вас и слышу?
— Естественно.
— О Господи! А знаете ли вы, куда меня могут завести такие штучки?
— Подтекст ваших рассуждений мне недостаточно ясен.
— В психовытрезвитель. В приют для умалишенных. В отделение для буйных. Иначе говоря, в желтый дом. Вот куда сажают людей, говорящих с невидимыми чужесветными гостями. Спокойной ночи, приятель! Спасибо, что предупредили!
В голове у меня был полнейший кавардак, и я повернул на восток в надежде, что мой невидимый друг пойдет дальше по Бродвею.
— Не желаете со мной говорить? — допытывался дерг.
Я покачал головой — безобидный жест, за который людей не хватают на улице, — и продолжал идти вперед
— Но вы должны! — воскликнул дерг уже с ноткой бешенства в голосе. — Настоящий контакт чрезвычайно труден и редко удается. В кои-то веки посчастливится переправить тревожный сигнал, да и то перед самой опасностью. И связь тут же затухает.
Так вот чем объясняются предчувствия тети Минни! Что до меня, то я по-прежнему ничего такого не чувствовал.
— Подобные условия повторяются раз в сто лет, — сокрушался дерг. Какие условия? Пять монет и три ключа, позвякивающие в кармане во время восхождения Венеры? Полагаю, что в этом стоило бы разобраться, но, уж во всяком случае, не мне. С этой верхъестественной музыкой никогда ничего не докажешь. Достаточно бедолаг вяжет сетки для смирительных рубашек, обойдутся и без меня.
— Оставьте меня в покое! — бросил я на ходу. И, перехватив косой взгляд полисмена, ухмыльнулся ему с видом сорванца-мальчишки и заторопился дальше.
— Я понимаю ваши затруднения, — не отставал дерг. — Но такой контакт будет вам как нельзя более полезен. Я хочу защитить вас от миллиона опасностей, угрожающих человеческому существованию.
Я промолчал.
— Ну, что ж, — сказал дерг. — Заставить вас не в моих силах. Предложу свои услуги кому-нибудь другому. До свидания, друг!
Я любезно кивнул на прощание.
— Последнее остережение! — крикнул дерг. — Завтра избегайте садиться в метро между двенадцатью и четвертью второго! Прощайте!
— Угу! А почему, собственно?
— Завтра на станции Кольцо Колумба толпа, высыпав из магазина, столкнет под поезд зазевавшегося пассажира. Вас, если вы подвернетесь!
— Так завтра кого-то убьют? — заинтересовался я. — Вы уверены?
— Не сомневаюсь.
— Вы и вообще разбираетесь в этих делах?
— Я воспринимаю все опасности, поскольку они направлены в вашу сторону и расположены во времени. У меня единственное желание — защитить вас.
— Послушайте, — прошептал я, — а не могли бы вы подождать с ответом до завтрашнего вечера?
— И вы мне позволите взять вас под опеку? — воспрянул дерг.
— Я отвечу, вам завтра. По прочтении вечерних газет.
Такая заметка действительно появилась. Я прочитал ее в своей меблированной комнате. Толпа смяла человека, он потерял равновесие и упал под налетевший поезд. Это заставило меня задуматься в ожидании разговора с невидимкой. Его желание взять меня под свою опеку казалось искренним. Но я отнюдь не был уверен, что и мне этого хочется. Когда часом позже дерг со мной соединился, эта перспектива уже совсем меня не привлекала, о чем я не замедлил ему сообщить.
— Вы мне не вериге? — спросил он.
— Я предпочитаю вести нормальную жизнь.
— Сперва надо ее сохранить, — напомнил он. — Вчерашний грузовик...
— Это был исключительный случай, такое бывает раз в жизни.
— Так ведь в жизни и умирают только раз, — торжественно заявил дерг. — Достаточно вспомнить метро.
— Метро не считается. Я сегодня не собирался выезжать.
— Но у вас не было оснований не выезжать. А ведь это и есть самое главное. Точно так же как нет оснований не принять душ в течение ближайшего часа.
— А почему бы и нет?
— Некая мисс Флинн, живущая дальше по коридору, только что принимала душ и оставила на розовом плиточном полу в ванной полурастаявший розовый обмылок. Вы поскользнетесь и вывихнете руку.
— Но это не смертельно, верно?
— Нет. Это не идет в сравнение с тем случаем, когда некий трясущийся старый джентльмен уронит с крыши тяжелый цветочный горшок.