встречаться... Но с ними тоже надо решать, и тоже в целях безопасности. Что жеэто значит -- почему вдруг слежка?
-Кельм, - спросила озабоченно Ивик, - так что с пленным-то теперь?
-А-а. Ну я передал свой план. Но план сырой, конечно, надо дорабатывать. Яторопился. Лучше подать такой, чем совсем никакого. В общих чертах всенетрудно: его надо только забрать ко мне в лиар, а там он может умереть --якобы, или бежать. Так же Гелан спас меня в свое время. Но беда в том, что этоопять же ставит под угрозу мою работу, а в нее много вложено. Это место тоженельзя терять. А такие ситуации у нас уже были.
-Тебе уже удавалось кого-то спасти?
Кельм некоторое время молчал, потом сказал негромко и будто через силу.
-Нет. Они, как правило, не разрешают. Это слишком... я ведь не для того здесь.Но бывают случаи. Полтора года назад была женщина. Мне удалось ее вытащить. Нона втором этапе, уже когда она была здесь, возникли подозрения, под меня началикопать. А Ренис снова забрали в атрайд, и там она то ли покончила с собой, толи умерла... может, от болевого шока, - выговорил он сквозь зубы, - короче,знаешь, как это бывает. Потом был еще один гэйн, но мне не дали разрешения...из-за этой истории. Через три месяца его признали безнадежным, видно взялисьслишком резво и быстро довели до необратимых изменений тела и психики. Потомскормили гнускам.
-О Господи, - вздрогнула Ивик.
-Потом был Холен, о нем ты знаешь. Потом еще двое, один из них согласился насотрудничество, но его увезли в другой лиар, не к нам. И женщина, она довольнобыстро умерла. И до того, еще до Ренис... словом, все время так. На самом делепочти никогда не спасают.. Прежде чем Гелан меня вытащил, я там тоже провел 5месяцев... уже был никакой. Все типично. Я теперь очень хорошо понимаю Гелана,- с горечью высказал он.
Ивик стала молча целовать его. Потом, когда они отлепились друг от друга,сказала.
-Значит, с Эрмином тоже все сложно на самом деле.
-Да, очень. Но я надеюсь, что дадут разрешение. Сейчас обстановка в общем-топозволяет, спокойная. Я думал, зачем это нужно психологам, чтобы я на негопосмотрел... может, конечно, хотели ему продемонстрировать -- вот естьдейтрины, которые согласились и работают на нас. Но по некоторым признакамподозреваю, что и я должен был его увидеть.
-О Господи, - пробормотала Ивик, - так страшно подумать, что пока мы тут... онтам, в атрайде.
-Не пугайся, - Кельм сжал ее плечи, - все сейчас не так плохо. По крайней мередва месяца -- на первый этап. Это еще ничего. По-настоящему за него возьмутсяпозже. Так у них всегда.
-Все равно, Кель... ему столько лет, сколько моим детям. Он ранен, избит,наверняка без обезболивания, может, ему не дают есть и спать...
-Он гэйн. Все мы знали, на что идем. Наша главная задача... то есть не наша, амоя, конечно. Добиться освобождения еще до того, как его переведут в корпус Ри.Не бери в голову, хорошая моя. Это наша жизнь. Привыкай. Это Дарайя.
Он повернулся, прижался к ней, вцепился. Ивик стала гладить его, и это былопохоже на отчаяние, и на поиск спасения, будто он искал в ней -- убежища, будтов нее пытался спрятаться от ужаса, в котором жил все это время... И чувствуя насебе горячую тяжесть, втискиваясь в него преданно всем телом, Ивик горькимослепительным прозрением осознала, какая малость, какая пошлая насмешка длянего весь этот шикарный дом, авто, все подаренное Дарайей благополучие -- длянего, вынужденного пять лет уже ходить по краю самого дикого из кошмаров ибалансировать на этом краю, и видеть сорвавшихся в пропасть.
Телевизор у Хэлы не выключался никогда. Ивик так и не озаботилась покупкойэтого рупора цивилизации, к местной сети легко подключиться через эйтрон ипосмотреть основные телепрограммы. В Дейтросе вообще нет телевидения кактакового -- никто не видел в этом смысла; вся информация идет черезкомпьютерную сеть, фильмы, документальные передачи -- все лежит в свободномдоступе. Включай, выбирай и смотри, что хочется, а не то, что предлагают мудрыесоставители программ.
Но телевизор -- это любопытно. Ивик знала этот феномен по Триме, тамтелевидение еще более независимо от сети; дарайское же обладало многимивозможностями сети.
УХэлы был недорогой, старый монитор -- но красивый, плоско-вогнутый,полутораметровый. Ивик загляделась. Шла передача по поводу Дней Демократии.Этот праздник отмечался в Дарайе уже лет восемьдесят -- в честь свержениядиктатуры Готана.
Готаном в Дарайе пугали детей. Это было ругательное слово. Готан установилтоталитарную власть. Знак его партии -- Национальной Белой партии -- золотойкосой крест на белом фоне -- был запрещен, хотя хулиганы то и дело рисовали егона стенах; и существовали полулегальные Белые Рыцари, наследники идей Готана.Официально же диктатора проклинали. По крайней мере, в Дни Демократии.
Хотя если вдуматься, именно Готан создал Дарайю такой, какая она есть.
Демократически избранный президентом Гоара, самого мощного и техническиразвитого тогда государства Дарайи, он через несколько лет начал мировую войну.Еще пять лет победоносных маршей -- народы слабо сопротивлялись победителю, анепокорную Савайскую Империю дотла выжгли атомными бомбами -- и Дарайя обрелаединое правительство. Разумеется, тоталитарное и антидемократическое. Именнотогда изменился облик Дарайи, до тех пор пестрого, многоликого и неоднозначногомира. Генная инженерия, отбраковка-стерилизация всех, кто либо по состояниюздоровья, либо по степени пигментированности не являл собой образец истинногодарайца -- высокого могучего богатыря-блондина. Либо уничтожение, либопоголовная стерилизация "неполноценных" народов. Следующее поколениедарайцев уже все сплошь -- высокие, идеально здоровые блондины со светлымиглазами и светлой кожей.
При Готане построили Колыбели Покоя; при нем установился известный порядоквещей; при нем была окончательно запрещено христианство как вражеская, дейтрийскаяидеология.
При Готане началось активное наступление на Дейтрос и Триму, и был примененТемпоральный винт.
Потом уже нашелся молодой офицер, возглавивший переворот, лично застрелившийГотана. Национальный герой Дарайи, Герой Демократии, генерал Стауфен. Он и сампогиб во время переворота, но в результате к власти пришло первоедемократическое правительство.
Готана и Белую партию объявили вне закона, запретили. Были распущены тюрьмы илагеря -- уже через несколько лет повсюду остались одни лишь атрайды, гдепреступников не наказывали -- такой была изначальная идея -- а помогали имвернуться к здоровой общественной жизни. Наступила свобода слова, свободавыборов, свобода всего, чего угодно... Кроме, разве что, христианства, котороетак и осталось дейтрийской вражеской идеологией.
-В эти дни, - надрывался на экране молодой дарайский политик, - мы все должнызадуматься о том, как важна демократия! Тоталитарные режимы -- будь то режимГотана или режим Дейтроса, по сути, это одно и то же -- ведут наступление нанаши права и свободы! Мы не должны забывать, что хотя эти режимы и враждовалимежду собой, это была всего лишь грызня двух хищников, по сути они -- одно и тоже. Готана давно уже нет, а вот Дейтрос, к сожалению, остался! Но наши доблестныегерои в Медиане ведут борьбу за свободу Дарайи, и мы можем чувствовать себя вбезопасности! А теперь -- реклама!
Монитор вспыхнул блестящими радугами, загремел победный марш, из туманной дымкивозник силуэт дарайского офицера в старинной форме, Ивик с удивлением узналанационального Героя Демократии, Стауфена.
Актер, играющий великого покойника, сжимал в руке, словно скипетр, длинныйбокал с могучей шапкой пены над желтой жидкостью.
Где-то на периферии затрещали очереди, мощный одиночный выстрел, судя по звуку,из гранатомета -- и бокал в руке разлетелся, жидкость всплеснула красивымнереальным фонтаном. Стауфен лишь улыбнулся и выше поднял сверкающий обломокстекла.
-Крэйс "Золотой орел"! Живите вечно! - произнес замогильный голос закадром. Ивик захохотала. Бедный Стауфен!
-Чего хохочешь? - вяло спросила соседка, входя в комнату.
-Да смешно по телеку... Надо себе тоже купить, что ли...
-Купи. Можно подержанный взять, я поспрашиваю, может, кто продает... Так вот,смотри.
Хэлабросила на диван тряпки. Ивик подошла, неуверенно порылась. Все это быланенужная одежда, которую Хэле отдавали какие-то знакомые -- но ей самой неподошло. Ивик тоже даром не нужно это барахло, но Хэла прямо-таки горелажеланием "одеть ее прилично". Прилично в ее представлении -- это вдлинные тяжелые бежевые брюки и старушечью куртку до колен. Ивик посмотрела взеркало -- так она выглядит на все сорок. Нет, на сорок -- это как минимум.
-Теплые! На работу ходить, - уговаривала Хэла.
-Спасибо, - согласилась Ивик, - но куртка у меня есть, хорошая.
-Ну возьми хоть штаны...
-Спасибо, ты так обо мне заботишься.
-Да ладно!
-У тебя-то как дела?
-Не знаю, как! На работе, боюсь, сокращать будут...
-Ну есть же пособие, - сказала Ивик утешительно.
-Да знаешь, не хочется туда. В атрайд придется ходить, задолбают проверками. Анайду ли что-то другое -- неизвестно. Вон сколько наших сидят... Тебе ещеповезло. А у вас там нету мест больше?
-Нет. Но я буду иметь в виду, - пообещала Ивик. Присела на краешек дивана.Гостиная Хэлы была совершенно похожа на каталог, причем какой-нибудь дешевый,вроде "Источника", которым Ивик с Даной упивались в детстве. Изящнодрапированные бархатные шторы, бархатные чехлы мягкой мебели, все в синихоттенках, синий же ковролин и поверх -- голубоватый пушистый ковер с узорами,черная стенка с множеством зеркал, в которых отражались хрусталь, безделушки,посуда, художественно расставленные на полках. Люстра из сотен крошечныхстеклянных колокольчиков.
Имирно бормочущий телевизор.
-Почему ты телек никогда не выключаешь?
-Да как-то веселее с ним.
-Слушай, Хэла... а тебе бы не хотелось вернуться в Дейтрос?