-- а почему бы и нет?"
Новот так сразу соглашаться -- глупо.
-Нам нужны просто связные, вспомогательный персонал. Видите ли, в Дарайе нетСтратегии и Контрстратегии, это просто невозможно, мы только ведем разведку,иногда небольшие диверсионные операции... Но и это очень трудно, и нам всегдане хватает людей. Вы понимаете, что работать у нас опасно, очень опасно. И я несмогу предложить вам квалифицированную работу -- нам нужен вспомогательныйперсонал, повторяю, но вы понимаете, какая квалификация нужна и для этого. И скажемпрямо, необходимо мужество. Я не требую ответа прямо сейчас. Это простоматериал к размышлению. И это ваш выбор, у нас вообще работают толькодобровольцы. Негласная традиция. Приказа не будет, пока вы не согласитесь сами.Подумайте пока на досуге. Выздоравливайте спокойно, восстанавливайтесь. С вамисвяжутся позже.
Ивик думала, лежа на койке. Потом все повязки сняли, она из госпиталя переехалана Лимское море в санаторий "Теплый дом", и там снова думала.
Всанатории было хорошо. Четыре тысячи километров на юг. Ближе к Шим-Варту,родным местам Ивик. Субтропики, теплынь. Налетающие ливни, когда моревздувалось, заливая пляжи, а с неба неслись водопады -- а затем синее небо,парящие лужи, яркая вымытая хвоя. Санаторий, специализирующийся на боевыхтравмах и ранениях, оправдывал свое название -- здесь было по-домашнему уютно,вкусно кормили, персонал заботился о выздоравливающих, как о родных. Ивик всереже снился недавний ужас. Само воспоминание о том, как осколки входят в тело(как будто хватают железные клещи, впиваются в плоть, и потом темнота) --тускло, и она уже не вздрагивала во сне. Зато теперь мучили мысли о Шине, одругих погибших.
Ивик интенсивно занялась дарайским языком. В шемате Дарайи действительно людейне хватает. Вполне объяснимо, что ей предлагают перекондиционирование -- онотоже потребует времени и ресурсов, но если там так не хватает персонала... Иведь ее надо учить не с нуля. Она уже опытная разведчица.
ВДарайю люди шли неохотно. Это с Тримы можно возвращаться домой на выходные,хотя бы 1-2 раза в месяц. Из Дарайи -- немыслимо. Далеко, опасно, патрули,тотальная слежка. В Дарайю уходили -- навсегда, прощались с родными. Матерималеньких детей никогда не вербовались в шемату Дарайи.
ВДарайе очень опасно. Провал на Триме означает возможную смерть или плен -- нотак же, как и для любого гэйна, не более. Провал в Дарайе -- почти неизбежноепопадание в атрайд, "центр психологической реабилитации", а хужеэтого нет ничего.
Но ей-то чего терять? В Дейтросе -- нечего. Ивик любила Дейтрос, но -- каккошка. Кошки привязываются к дому, собаки -- к людям. Да, жаль, что с Кейтой неувидишься уже. И неизвестно, удастся ли хотя бы переписываться. А кроме Кейты,в общем-то, и некого терять. Марк только обрадуется скорее всего...Шевельнулось еще знакомое беспокойство -- а может, все-таки она должна"спасать семью"? И сменилось безразличием -- это уже не спасти.
Кстати, в Дарайе где-то Женька...
После квенсена Женя недолго повоевала в патруле, а потом, как и ожидалось,пошла в разведку. Семьи не получилось -- вышла замуж, но не забеременела, авскоре муж ее погиб, как это бывает у гэйнов. В разведку, однако, Женькаотправилась не на Триму, а -- в Дарайю.
Что ж, на Триме она хоть и была хорошо кондиционирована, но была так же хорошоизвестна дарайской контрразведке. Ее там поджидали. А в Дарайе людей нехватает. Женька же по внешности -- чистая дарайка, полукровка, точнее --четвертькровка. Так почему бы и нет? Ивик не знала, где она там работает, вкаком хотя бы полушарии, в каком отделе и какие функции выполняет. Ничего незнала. С Дарайской разведкой все так -- человек просто исчезает. С тех пор, вотуже почти шесть лет, Ивик ни разу Женьку не видела, та пару раз была вДейтросе, но тогда была занята сама Ивик...
Конечно, Дарайя большая, но как знать -- вдруг доведется встретиться?
Ивик много гуляла в хорошую погоду, воздух здесь можно было пить большимиглотками, как вино; видами любоваться до бесконечности. Гуляла одна или скем-то из новых знакомых. Комнату с ней делила девочка лет двадцати, маленькая,тоненькая. Патрульная гэйна. Девушка по ночам иногда шумно вздрагивала накровати и тонко протяжно кричала. Будила Ивик. По утрам не помнила, извинялась.Ивик молча обнимала ее за плечи. Девочка была ранена в одном из дарайскихпрорывов. Ивик она напоминала Миари. Хотелось обнять ее, поцеловать, прижать ксебе.
По вечерам, когда за стеклом бушевали ливни, отдыхающие собирались в гостиной укамина, присоединялись дежурные медсестры, врачи. Кто умел и мог -- играли наклори, на флейтах. Пели. Ивик тоже заново попробовала струны. Рассказывали опережитом -- без надрыва, запросто, обычные рабочие ситуации, чего там. Ивиксмотрела на людей, она была одновременно с ними -- и вовне, одной из них -- исторонним наблюдателем. Любимцем санатория был маленький Геш, семнадцати лет,вчерашний квиссан. Он выглядел совершенным пацаном, с веснушчатым носом,оттопыренными ушами. Геш попал в Медиане в "котел" со своимотделением, десять человек там и полегли, а Геш -- выжил. Остальные былипостарше -- женщины, мужчины. Кто-то попал сюда после кошмара -- как Геш, Ивик,ее соседка по комнате. А кого-то задела случайная пуля, пожилой веселый дядькаМирим вообще свалился со строительных лесов -- его часть помогала строителямвозводить городок. Кому-то не давали покоя старые раны. Опыта здесь всем было-- не занимать. Ивик слушала рассказы и думала, что все они, наверное --чудовища. С таким ведь не живут. Такое нормальным людям и не рассказывают.Нормальные люди не знают, как на это реагировать. А это -- их жизнь. Норма.Свои переживания, погибший Шин -- все это казалось уже не таким острым. У всехведь так! Групповая психотерапия, думала Ивик. С психологом она тоже работала,но тот не считал ее состояние тяжелым, да оно таковым и не было.
Травили анекдоты, пели песни. Линс иль Тар читал собственные, весьма неплохиестихи. Он был красавец-гэйн, лет двадцати пяти, залюбуешься -- ровная трапецияплечи-талия, огромный, ладно скроенный, выразительные серые глаза на правильномлице -- только свежие шрамы его портили. Линсу они мешали, он то и дело касалсялица рукой, часто говорил, что шрамы должны зажить бесследно, неглубокие, врачиобещали. Ивик не сводила с него глаз, да и все женщины тоже, соседка Ивик покомнате, кажется, совершенно влюбилась.
Линс служил в Килне, в охране миссии. Был ранен и в бессознательном состояниизахвачен в плен. Несколько дней дорши мучили его, надеясь получить тактическуюинформацию. Избитый, искалеченный, гэйн сумел добраться до своего облачноготела, уйти в Медиану и там уже -- отбиться, и вернуться к своим.
Он чем-то напоминал Ивик Кельма. Хотя Кельм далеко не такой красавец. И нетакой атлет, хоть в триманском бодибилдинге выступать. Может быть, из-заотдаленного сходства историй.
ИГеш тоже напоминал Кельма. Ивик думала, что Кельм ведь после того, как с нимвсе случилось, тоже был в санатории, даже может быть, прямо в этом (точно онане знала), вот так же, как Геш. И почти в этом возрасте.
Человек похож на роман, думала Ивик, бродя по ровным аллеям недавно разбитогопарка, вглядываясь с высоты в морскую даль, отдыхая в ажурных беседках. Человек-- это история; это неповторимый узор мысли и чувства; иногда чувство в немпреобладает над идеологией и сюжетом, иногда преобладает идеология и мысли,иногда -- сюжет. Ты читаешь эту книгу, сочувствуешь, отвергаешь, соглашаешься,наслаждаешься красотой, испытываешь стыд за неудачные места. Но редко, оченьредко ты в эту книгу -- влюбляешься.
Она захватывает тебя так, что хочется свою жизнь вложить в ее страницы.Перестроить свою жизнь в соответствии с идеями автора, с его пожеланиями имечтами. Быть с ней единым целым -- так же вот верующий влюбляется в Евангелие.
Ты веришь этой книге.
Ты живешь ею.
Апотом интерес проходит. Как правило. В мире много книг, много интересныхсюжетов. Хорошо еще, если ты не успел вложить в книгу слишком много, если онане так уж сильно изменила твою жизнь -- в противном случае ее, ни в чем неповинную, можно и возненавидеть.
Ивсе же человек -- не книга. Книге все равно, а человеку - больно. С нимсвязывает другое -- присяга, обет, обязательства, верность. Как там сказалаКейта про Марка: "для тебя любовь -- присяга, для него -- чувство".
Ивик любила вечерние посиделки. Она мало говорила -- всегда как-то стесняласьвыставлять свою личность, свое вообще -- напоказ. Ей нравилось слушать других.Они рассказывали о своей жизни, о войне и смерти, о семьях. Все это было похожена жизнь Ивик. Она была среди них -- своей. Сколько лет прошло, думалось ей,даже десятилетий, сколько пришлось мучиться, прежде чем пришло наконец эточувство, для многих естественное с рождения. Это мои люди. Моя Родина. Я такаяже, как они, и как это прекрасно. Я люблю их. Я для них -- своя.
Двое здесь даже знали Ивик как писателя, и это было особенно приятно. Ее книгучитала Шани, подтянутая красавица-гэйна, возрастом уже за 50. И Линс ее читал иодобрил. Вообще роман "Господь живых", как оказалось, был для Ивикнекоей ступенью. А она-то и не знала. Ей книга казалась не лучше других, болееранних -- просто ее напечатали отдельным тиражом, и наверное, дело было всюжете, который неизменно интересовал дейтринов. О цене, которую заплатилаИвик, чтобы написать эту книгу -- не знал никто. Ивик этого не рассказываладаже Кейте. Слишком уж бредовые события. Если бы это была фантазия, сон иливидение -- рассказала бы.Но Ивик-то знала, что видела будущее -- на самом деле.Это невозможно, согласно научным представлениям просто невероятно -- но онаверила, что это так.
Мало того, тот фантастический прорыв заронил в душу Ивик новое зернышко -- раноили поздно из него поднимется другой роман, и это она уже понимала, и думала обэтом.
Мирим разлил по стаканчикам "варенку" - берется обыкновенная шеманкаи разводится перебродившим сладким соком. С нормальным спиртным в санатории был