— Не слушайте его, девки,— закричала Елизавета,— тяните! Должна я в полном аккурате молодому двору предстать.
Девки поднатужились. Елизавета охнула и села на кровать.
Эскулап тут же подскочил с целебным питьём и, пока Елизавета пила, немного ослабил корсетную хватку.
Но вот Елизавету кончили затягивать под неусыпным наблюдением врача, надели на неё положенные одежды, стали обувать распухшие ноги. Туфельки не налезали. Елизавета злилась. Наконец с помощью лейб-медика кое-как втопталась в туфли.
— Всё, оставьте меня…
Горничные и лейб-медик неслышно вышли.
Появился канцлер Бестужев, склонился в глубоком поклоне.
— Здравствуй, Алексей Петрович. Иди за ширму,— она махнула рукой в сторону роскошной, китайской ширмы.— Тебе опросные листы писать.
— Вроде не по рангу, матушка,— слегка обиделся Бестужев.
— Ничего, не убудет. Дело-то… щекотливое…
Канцлер скрылся за ширмами.
Елизавета подошла к зеркалу, провела руками по пышным бокам. Мучнистое лицо, глаза с лиловыми клёцками, некогда ослепительные, а сейчас одряблевшие, с желтизной плечи и грудь. Императрица всхлипнула непроизвольно.
— Эк же поизносила ты свой земной образ, Елизавета Петровна!..
После секундной слабости она гордо вскинула голову, в фигуре её появилась прежняя значительность.
Скрипнула дверь за спиной, Елизавета повернулась неторопливо.
Перед ней стояли великая княгиня Екатерина и великий князь Пётр. Екатерина — скромно причёсанная, в чёрном платье, спокойная, хоть дорого ей далось это спокойствие. Пётр, видно, после перепоя, всклокоченный, испуганный, косит глазом на жену, словно ожидая подвоха.
— Что? Смерти моей ждали? Трон делили? — тихо начала императрица.— Заговоры устраивали,— голос её зазвенел.— А я вот она, живая… И помирать не собираюсь!
— Бог с вами,— Екатерина перекрестилась на образа.— Мы вам здоровья желаем. Храни вас царица небесная.
Лицо великого князя передёрнулось, и он закричал, спотыкаясь на словах от излишней торопливости:
— Не верьте ей, ваше величество! Она раньше не так говорила! Тётушка, она лгунья… лгунья и гордячка! — дальше он пошёл валить всё в кучу.— Вы не велели ей в мужском седле на лошади скакать, дескать, мешает деторождению, а она скачет! Вы указом запретили модные материи в одежду употреблять,— Пётр стал загибать пальцы,— шёлк китайский, тафту индийскую, грезет, изорбат, петинет, транцепель всякую и этот… как его… счир…
— Петруш, успокойся,— перебила его Елизавета, но тот её не слышал.
— Не‑ет, штоф, камку обычную и голевую камку… а она употребляет! На Троицу вообще в кокошник вырядилась. У… гордячка! Как спину прямо держит! — неожиданно он выхватил короткую шпагу и плашмя ударил жену ниже пояса.
Великая княгиня не пошевелилась, только слезы набежали на глаза.
— Давеча я образумить её хотел,— продолжал князь,— а она мне… «Я не рабыня, а вы не турецкий султан!» Мужа не чтит, негодница! — шпага в руках великого князя выписывала круги.
— Петруша, ты шибко шпагой-то не маши,— прервала его Елизавета.— Что несёшь-то? Ступай, мы с тобой потом поговорим.
Великий князь сунул шпагу в ножны и проворным шагом удалился.
Екатерина осторожно перевела дух, понимая, что сейчас начнётся самое трудное.
— А с тобой у нас другой разговор,— Елизавета пристально всмотрелась в Екатерину.— Жду от тебя только правду.
— Я никогда не лгала вам, ваше величество.
— Поклянись на иконах.
— Клянусь,— Екатерина истово перекрестилась.
— А теперь объясни мне, что значит это письмо,— императрица протянула маленький прямоугольник бумаги.
Екатерина спокойно взяла его в руки и принялась читать про себя, чуть заметно шевеля губами. Елизавета с напряжением ждала её ответа.
— Я догадываюсь, от кого это письмо,— сказала, наконец, Екатерина, возвращая императрице листок.— Это пишет моя бедная мать.
— Но при чём здесь королева Пруссии?
Екатерина могла играть в неведение, изумление, но она выбрала другой путь защиты.
— Ваше величество, королева Христина только посредник! Она моя родственница…
— Но ведь я запретила тебе переписку с Иоганной! Она служит Фридриху, недаром я выдворила её из страны!
— Плоха она или хороша, но она моя мать,— голос Екатерины задрожал, в этот момент она была почти искренна.
— Хорошо,— Елизавета поднесла к глазам записку,— тогда объясни, о чём ты переписывалась с Апраксиным и о каком подарке идёт речь?
— Я не переписываюсь с фельдмаршалом.— Екатерина прижала руки к груди.— Я только один раз поздравила его с днём рождения, а моя мать захотела сделать ему подарок. Она знает Апраксина с тех самых пор, как посетила Россию.
Елизавета усмехнулась, ей даже нравилось, как ловко Екатерина увиливала от правды.
— А кто такой «благодетель»?
— Думаю, что это очередной поклонник моей матери…
— И имя этого поклонника — Фридрих Прусский?
Екатерина сделала шаг вперёд и упала на колени.
— О, ваше величество… Вы не верите мне. Самое страшное для меня — ваша немилость. Я не могу больше жить в страхе и подозрении. Ненависть великого князя, сплетни при дворе, наветы Бестужева!.. Это вечная пытка, это так унизительно!.. Умоляю, отпустите меня домой к моей бедной матери!
Елизавета никак не ожидала такого поворота в разговоре.
— Но у тебя сын!
— Бедный мальчик разделит участь своей несчастной матери.
— Ещё чего! — кровь ударила в голову Елизавете.— Он не бедный мальчик, а наследник престола!!!
Екатерина остро посмотрела на императрицу.
— В обход отца?
— Петруша — дурак и пьяница. Нешто удержать ему скипетр?
— А малый ребёнок удержит?.. Да продлит всемогущий Господь ваши дни, чтобы зрелым мужем взошёл он на престол.
— Ты что мелешь? Нешто столько люди живут? Нежным отроком он сядет на трон, при умном и преданном регенте.
— Нет! — вскричала со страстью Екатерина.— Не хочу я для своего мальчика ужасной доли страдальца и вечного узника Иоанна Антоновича!
Елизавета Петровна поднесла руку к груди и опустилась в кресло.
— Чур тебя, чур! И помыслить о том не смей! Я оставлю Павла Петровича в надёжных руках.
— Не графа ли Бестужева, этого хитрого лиса?
— У Павлуши небось отец с матерью есть,— Елизавета устала, пот градом катился по её лицу. Она промокнула его батистовым платком.
— Нет, ваше величество, негоже сыну идти впереди отца,— с силой сказала Екатерина.— Престолонаследие не терпит чехарды. Русский престол довольно от того натерпелся. Мне судьба Анны Леопольдовны не нужна, и Павлушу я вам не отдам!
— Ладно, разошлась больно! Как решу, так и будет,— Елизавета хотела, чтобы последнее слово осталось за ней, но было ясно, что это капитуляция.— А меня не обманешь, я тебя насквозь вижу и всю твою игру знаю. Ты стерва, но умная. Русскому престолу ума маленько не помешает. Только не умней зело, не то обратишься в круглую дуру. Ступай и помни: я с тебя глаз не сведу.
Екатерина склонилась в низком поклоне и удалилась, пятясь, даже промельком взгляда не выдав своего торжества.
Напряжение последнего часа тяжело далось Елизавете, она как-то осела, будто меньше ростом стала.
Из-за ширмы выскочил разъярённый Бестужев. В руках его дрожали опросные листы.
— Ваше величество, матушка! Неужто вы поверили ей? Сами же говорили: «Надо раздавить гадину!»
— Змея с вырванным жалом уже не страшна.— Елизавета опустилась на кровать, рука её судорожно искала колокольчик.— А на кого я престол оставлю? Петруша — дурак дураком, Павел Петрович — младенец. А у Катьки, что ни говори, характер и голова на плечах.— Колокольчик в её руках жалобно тренькнул.
— А как же с Апраксиным? — возопил Бестужев. Вбежавшие служанки приступили к своим обязанностям, императрица задыхалась.
— Рассупоньте меня, девки,— прохрипела Елизавета, затем из последних сил возвысила голос.— Выступать немедленно! Хватит Фридриху терзать Европу! Расшибить его в пух и прах. Пусть подадут мне Берлин на шпаге!
Екатерина вернулась в свои покои и посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на неё глянуло бледное, осунувшееся, заострившееся и словно возмужавшее лицо.
— Вы можете выйти, князь.
Оленев неловко выбрался из-за ширмы.
— Я не хотела отпускать вас без прощального слова.— Что-то высокомерное звучало сейчас в голосе Екатерины, не исключающее странного тепла.— Вы не выдержали экзамен на паладина, но выдержали на подданного. Что ж, честные люди по-прежнему нужны Отечеству.— Говоря так, она не казалась смешной, маленькая Фике обрела право на подобный тон, и Никита это с удивлением чувствовал.— Я не затаю на вас обиды. Но вы ещё молодой человек, и вас ждёт будущее. Поймите, России не нужен союз с прогнившей Австрией, за которую цепляется Бестужев. Ей нужно идти с Фридрихом — здесь бодрость, здоровье и будущее. Союз с ним сделает нас сильнее. Хватит таскать каштаны из огня для Габсбургского дома. Политика Бестужева одряхлела, как наша бедная императрица.
И вдруг она улыбнулась прежней лёгкой, шаловливой улыбкой маленькой Фике.
— Ступайте, князь, я освобождаю вас от клятвы.
Она протянула ему руку, Оленев склонился и почтительно поцеловал её — не как влюблённый, а как подданный…
Раннее осеннее утро, по лощинам, полям и перелескам тянулся туман.
Сквозь него был виден белый шатёр Апраксина с блестевшим золотым яблоком на шпиле. Несколько палаток окружало шатёр фельдмаршала.
Кони мирно хрумкали овёс. Солдаты чинили амуницию. Два повара в белоснежных колпаках готовили еду. Крутился на вертеле барашек.
Адъютант отсек от поджаренной туши аппетитный кусок, шмякнул на серебряное блюдо и на вытянутых руках понёс в шатёр.
Половину шатра фельдмаршала занимал огромный стол, крытый не по-походному скатертью, украшенный серебряными шандалами, драгоценным сервизом. Ливрейный лакей бесшумно поменял тарелки, другой поднёс Апраксину дымящийся кусок мяса. Генералы сидели несколько поодаль, вид у них был нахмуренный. Апраксин же, облачённый в парчовый халат,— само благодушие, сытость и довольство.