– Гомер, – сказал Фредди, когда они шли назад в город. – А бабушка-то была права: ящик номер сто тринадцать, опыт номер тринадцать, растений тоже тринадцать… Кругом чёртова дюжина.
– Чепуха, – ответил Гомер. – Это всё одни суеверия. Мы-то ведь не суеверны, правда? Пойдём лучше за дядюшкой Одиссеем, поглядим, что будет дальше.
А дальше было вот что. Дядюшка Одиссей, шериф, зубной врач и наборщик из типографии вместе с подоспевшими мальчишками еле-еле уговорили парикмахера Биггза не укладывать свой чемодан, не запирать парикмахерскую, не класть ключ от двери в щель между стеной и вывеской – словом, не покидать их всех в тяжёлую минуту и не уезжать из города.
Послушавшись го́лоса своих сограждан, парикмахер поставил на место чемодан и пригласил всех войти и сесть.
Начавшаяся беседа вертелась, конечно, вокруг одного.
– Если от обыкновенной желтухи, или как её там… амброзии, бывает обыкновенная сенная лихорадка, – резонно заметил наборщик, – то представляете, какая лихорадка начнётся от этой великанской?!
– Мы просто вычихнем весь наш город из штата Огайо, – предположил шериф.
– Теплица Далси Дунера находится на западе от города, – сказал зубной врач. – А как вы знаете, чаще всего у нас дует западный ветер.
– Одиссей, – простонал парикмахер, – ты человек думающий. Скажи, что нам делать.
Дядюшка Одиссей немедленно оправдал данное ему определение: он глубоко задумался. В задумчивости он несколько раз прошёлся по комнате, потом остановился и заговорил:
– Мы, конечно, можем, – сказал он, – установить по всему городу машины для очистки воздуха, но это обойдётся в копеечку, и никто не даст нам таких денег.
Да и времени в обрез… Ещё, пожалуй, можно вызвать авиацию и устроить искусственный дождь, чтоб он прибил всю пыльцу…
– Ну, а ещё что? – мрачно спросил парикмахер.
Наступившее молчание нарушил наборщик.
– Может, Далси всё-таки передумает? – сказал он.
– Кто-нибудь другой, только не Далси, – ответил шериф. – Что, я его не знаю? Тем более в данном случае закон на его стороне. У нас никто не имеет права покушаться на частную собственность – будь то кошелёк или эта самая амброзия. Так что выход один – отправиться по домам и запастись как можно бо́льшим количеством сумажных балфеток и плосовых натков… то есть я хотел сказать – пламажных сатков… то есть… тьфу… босовых налфеток… то есть… ну, в общем, ясно…
Всем было всё ясно, и никто не знал, как быть.
На вокзале возле кассы уже стояла длиннющая очередь за билетами, а в витринах многих магазинов и на дверях учреждений запестрели такие объявления:
УЕХАЛ ИЗ ГОРОДА
ОТКРОЕТСЯ ПОЗЖЕ
НА РЕМОНТЕ
ДО ПЕРВЫХ МОРОЗОВ
Большинство жителей готовилось к отъезду, но никто всё-таки не уехал до начала чрезвычайного совещания городского управления, то есть раньше пяти часов пополудни.
Солнце склонялось всё ниже к горизонту, тени становились длиннее, и самыми длинными были тени от тринадцати гигантов, тринадцати полыннолистных амброзий Далси Дунера. Тени эти пересекали весь город и достигали центральной площади, где уже собрались унылые и озабоченные жители Сентерберга. Тени эти падали и на фасад городского кинотеатра, и на кафе дядюшки Одиссея, и на витрину парикмахерской, даже на остроконечную крышу церкви.
С одного конца площади послышались крики:
– Срубить их ко всем чертям!.. Сжечь их!.. Опрыскать каким-нибудь ядом!.. И самого Далси тоже!..
Но шериф был тут как тут.
– Тихо, ребята! – закричал он. – Уважайте закон! Никто в нашей стране не имеет права покушаться на частную собственность. А поэтому давайте заходите в ратушу, и попробуем решить все вместе, как нам быть и что делать.
И во главе унылых, озабоченных и даже частично озлобленных жителей Сентерберга шериф проследовал в зал ратуши, где уже и так плюнуть было некуда – столько в него набилось народа.
Здесь были все, буквально все. И Далси Дунер тоже пришёл. Он появился в последнюю минуту перед открытием совещания, и все головы сразу повернулись в его сторону, в конец зала, где он стал рядом с другими, которые тоже не могли найти себе места в переполненном помещении.
Видя, что сограждане всё своё внимание обратили на его скромную персону. Далси не стал попусту тратить время, а откашлялся и произнёс:
– Я вот тут подумал… Можно, по-моему, решить всё по-хорошему… Чтоб и волки были сыты, и овцы целы…
Насторожённый гул голосов был ему ответом.
– Да, – продолжал Далси, – разве я не знаю, что нашему городу ни к чему собирать урожай с моих деревьев…
Эти его слова встретили радостное одобрение. Кто-то крикнул:
– Правильно, Далси! Молодец!
– Ни к чему такой урожай, – повторил Далси. – Разве я не знаю?
Он остановился, набрал побольше воздуха и продолжал:
– И вот я о чём подумал… Когда наше правительство считает, что в стране слишком много хлопка, что оно тогда делает? Оно платит фермерам, чтобы те перепахали свои поля вместе с хлопчатником. Верно? А когда нашему правительству кажется, что у нас чересчур много картофеля, что оно тогда делает? Платит за то, чтобы этот картофель сбросить в море. Так или нет? – Далси обвёл глазами притихших сограждан и закончил свою мысль: – Ну, вот я и подумал: если город Сентерберг считает, что у него слишком много сорняков… если ему так кажется… если он хочет от них избавиться… что ж, пусть тогда он платит… Кому? Мне. – И, перекрывая поднявшийся ропот, Далси прокричал: – Я тут подсчитал… вот… все свои затраты, долги, время и труд… Получается одна тысяча триста тринадцать долларов и тринадцать центов.
Шум сделался ещё сильнее. Аптекарь вскочил со своего места и обратился к мэру:
– Господин мэр, – сказал он, – я считаю эту сумму несоразмерно большой за урожай каких-то там сорняков.
– Не «каких-то там», ваша честь, – скромно заметил Далси, тоже обращаясь к мэру, – а самых больших в мире.
– Я полагаю, – сказал юрист Гроббс, – что означенную денежную сумму должно уплатить правительство, а никак не наш город.
Но тут агент по продаже земельных участков вскочил с места и крикнул:
– Не согласен! Вношу предложение, чтобы наш город сам уплатил требуемую сумму. Потому что, пока мы станем заполнять все необходимые документы, отправлять их в Вашингтон и дожидаться ответа, будет уже поздно.
– Поддерживаю второе предложение, – сказал парикмахер.
Публика зашумела. Мэр постучал ладонью по столу, призывая к тишине, и, когда она в конце концов установилась, сказал:
– Поступило предложение, чтобы город уплатил Далси Дунеру одну тысячу триста тринадцать долларов и тринадцать центов в виде компенсации за его расходы и труд по выращиванию сорняков, а также за то, чтобы вышеуказанные сорняки были уничтожены. Ввиду отсутствия времени, так как в любую минуту созревшие бутоны могут лопнуть… – Мэр закрыл глаза и содрогнулся, но взял себя в руки, снова открыл глаза и продолжал: – Ввиду всего этого голосование будет открытым, а не тайным. Итак, все, кто «за», скажите «да».
– Да! – загремело в зале.
– Кто против? – спросил мэр. – Воздержался?
Воздержавшихся тоже не было.
– Большинство решает, – сказал Далси. – Как приятно, когда можно решать серьёзные проблемы свободным голосованием.
С этими словами он стал проталкиваться через весь зал к столу, где сидел мэр, чтобы вручить тому документ следующего содержания:
Мэр города громко зачитал эту справку, поднял её высоко над головой и потом сказал:
– Итак, решением городского управления при согласии всех граждан выдаётся подателю сего, Дунеру Далси, требуемая сумма в размере одной тысячи трехсот тринадцати долларов тринадцати центов!
– Ой, Гомер! – прошептал Фредди. – Ой, Гомер! Снова эти числа, слышишь? Кругом тринадцать! Чёртова дюжина!
– Тихо, Фредди, – ответил Гомер. – Лучше смотри: вон городской казначей вместе с заведующим банком пошли за деньгами. Наконец-то наш Дунер-Плюнер хоть немного разбогатеет…
Вскоре городской казначей вернулся из банка и в присутствии многочисленных зрителей вручил Далси Дунеру ровно одну тысячу триста тринадцать долларов и тринадцать центов, перед этим тщательно пересчитав все доллары и все центы.
Далси засунул деньги поглубже в карман своих залатанных штанов, а мэр города в это же время провозгласил, что считает собрание закрытым и одновременно объявляет о начале операции по вырубке и сожжению гигантских сорняков, или амброзии полыннолистной, – операции, в которой примет участие городская пожарная команда, а также все желающие. Мэр города просил обратить особое внимание на то, чтобы все без исключения ветви, листья и главным образом бутоны были сожжены и даже мало того – закопаны в землю.
Все присутствующие громом аплодисментов и радостными возгласами приветствовали заключительные слова мэра. На лица горожан легла печать успокоения: людям уже не грозила больше эпидемия сенной лихорадки, никто из них не должен был опасаться, что примется вдруг безостановочно чихать, кашлять или содрогаться от озноба. Их город уже никогда не будет «вычихнут» из состава штата Огайо, а их лавки и учреждения вновь откроются с завтрашнего утра ко всеобщему удовольствию.
Опять мэр поднял руку, чтобы успокоить публику.
– Пока мы не разошлись, – сказал он, – может, кто-нибудь хочет что-либо сказать?
– Да, – ответил городской казначей, – я хочу. Я хочу сказать, что в результате всей этой заварухи у нас в городской кассе почти не осталось финансов. Нужно срочно подумать, как восполнить недостачу, как увеличить городской бюджет.
– Чего тут думать? – сказал Далси. – Увеличивайте налоги, и всё тут… Нам разве привыкать?
– В самом деле, – обрадовался мэр. – Немножко на продажу мороженого, немножко на билеты в кино…
– Ой! – вскрикнули в один голос Гомер и Фредди.
– Немножко на это, немножко на то, – продолжал мэр, – глядишь…
– Если вы это правда сделаете, – с угрозой сказал Далси, – то имейте в виду, что и я в долгу не останусь. Не забывайте, что и у меня есть вклад в банке. Только не деньги, а семена… И на