– Он такой же, как всегда, и даже ещё более, – сказал дядюшка Одиссей. – Наверно, весь день поливал себя этим веществом. Может, даже пил его.
А судья и шериф закивали головами.
Бам! – грохнула дверь, пропустив через себя Далси Дунера.
Гомер и его друг Фредди были тут же и с любопытством смотрели на ещё более сонного дядюшку Одиссея, ещё более важного судью, ещё более подозрительного шерифа и ещё более невыносимого из горожан по имени Далси Дунер и по прозвищу Дунер-Плюнер.
– А как себя чувствуешь ты, Гомер? – спросил дядюшка Одиссей.
– Очень хорошо, – ответил Гомер. – А вот у вас ужасно сонливый вид. Может, сенная лихорадка?
– Что ты сделал со своей банкой этого «иещёболее»? – спросил дядюшка Одиссей, с трудом отгоняя сон.
– А, с этим… – сказал Гомер. – Мы с Фредди побрызгали как следует радиоприемник, чтобы слышимость была лучше. Вроде немного помогло, но зато стало больше помех и избирательность хуже. Тогда мы взяли отвёртку и вскрыли эту банку с «иещёболее».
– Ну? – спросили все.
– Ну, и вот, – сказал Гомер.
– Она была пустая, – сказал Фредди и пожал плечами.
– Вещество невидимое, – напомнил судья.
– Она пустая была! – повторил Фредди с вызовом.
– Пустее пустого, – сказал Гомер. – И ещё более!
– Выходит, нас окунули, то есть обманули! – закричал шериф. – Я всё время так думал!
– Наше богатейшее воображение, – сказал судья, – увело нас немного в сторону.
– Профессор здорово облапошил нас, – произнёс дядюшка Одиссей несколько более оживлённо.
– Вот, судья, – сказал Далси, вручая ему свою банку с «и е щ ё б о л е е», – теперь мы в расчёте, и я больше не должен вам пятьдесят центов.
– Угощайтесь пончиками, ребята, – ласково предложил дядюшка Одиссей Гомеру и Фредди.
Чаще всего он делал это, прежде чем попросить о чём-нибудь.
– Вот что, ребята, – сказал он потом, – главное, смотрите, чтоб не узнал папаша Геркулес. А то нам всем житья не будет.
Гомер немного поколебался, но не очень долго, и как только он и Фредди запаслись пончиками в достаточном количестве, Гомер тихо сказал:
– Он уже знает.
– Что?! – вскричали шериф и дядюшка Одиссей.
– Ага. Когда мы приделали обратно крышку, я подумал, лучше отдать банку дедушке Геркулесу. Он ведь любит такие штуки, вы знаете.
– Ну, и что сказал этот чарый студак… то есть старый чудак? – спросил шериф.
– Он сказал… – ответил Гомер, – что, когда он был молодой, эта штука продавалась навалом и куда дешевле. И никому в голову не приходило собирать её в банки и закрывать крышкой…
– Так-так, продолжай, молодой человек, – сказал судья.
– Ещё он говорил, – продолжал Гомер, – что никогда в жизни не пробовал это самое «иещёболее» и что он хочет посмотреть, не сделалось ли оно слабее, чем раньше… Ну, я и продал ему свою банку за доллар…
– Да, ты мой племянник! – воскликнул дядюшка Одиссей. – И ещё более!
– Нас всех обманули! – повторил шериф. – Жаль, я не упрятал его за решётку!
– У нас нет такого закона, – сказал судья. – У нас свобода торговли.
– Привет всем! – услыхали они, и в дверях кафе появился сам папаша Геркулес.
– Как поживаете? – спросил его судья.
– Лучше всех, – ответил папаша Герк.
– Куда вы её девали? – спросил Далси.
Папаша Герк удивлённо посмотрел на него, а потом сказал:
– А, ты, наверно, про эту банку с «иещёболее». Я долго думал… Ведь такой старый человек, как я, не может израсходовать эту вещь как попало. Он должен истратить её на самое-самое-пресамое главное… И вот после долгих раздумий я понял, что же мне делать… И я вышел в сад и нашёл там свободный кусочек нашей доброй, старой земли. И я стал трясти эту банку над землёй, пока у меня рука не заболела. А потом я снял крышку и налил в банку воды, и эта вода была, конечно, и ещё более мокрая, и ещё более влажная, чем всякая другая…
– Ну, и что же? – спросил дядюшка Одиссей.
– После этого, – сказал папаша Герк, – я полил этой и ещё более мокрой водой кусочек нашей доброй, старой земли, и земля промокла почти насквозь, до Китая…
А потом я с трудом выпрямился и поглядел вокруг. И я увидел, как всё кругом прекрасно – как зеленеет трава, и цветут деревья, и поют птицы. И мне стало так радостно… так хорошо… И ещё более! И я подумал: в каком хорошем мире мы живём! Только сделать бы нам его ещё лучше… и ещё более… Привет всем.
И папаша Геркулес вышел из кафе.
Режьте билеты
Дядюшка Одиссей стоял почти у самого выхода из своего кафе, небрежно облокотившись на блестящий корпус новенькой автоматической музыкальной машины.
Пока он так стоял, глядя через витрину кафе на потонувшую в сумерках центральную площадь города Сентерберга, лицо его потеряло вдруг свой обычный розовый оттенок и сделалось багровым, как свёкла. Но и этот цвет продержался недолго, его сменил бледно-лиловый, который, в свою очередь, уступил вскоре место зелёному и сочному, как первая весенняя трава.
Нет, не подумайте, что дядюшка Одиссей почувствовал тошноту или что-нибудь в этом роде. Вовсе нет! Просто уже несколько дней, с тех пор как в кафе привезли и установили новейший музыкальный автомат, уже несколько дней дядюшка Одиссей почти не отходил от этого автомата… А в автомате всё делается автоматически: ставится и начинает вращаться пластинка, опускается на неё игла, а полукруглое стеклянное окошко, за которым всё это происходит, автоматически освещается разного цвета лампочками, свет от которых и падает на лицо дядюшки Одиссея, как, впрочем, и на все другие лица, находящиеся не дальше футов десяти от музыкальной машины…
Итак, дядюшка Одиссей не ощущал никакой тошноты, но зато чувствовал некоторое нетерпение, потому что ему давно уже хотелось отлучиться в парикмахерскую, но Гомера всё не было и не было. А ведь обещал прийти пораньше.
И только когда лицо дядюшки Одиссея в семнадцатый раз приобрело бледно-лиловый оттенок, только в этот момент, и ни на секунду раньше, отворилась дверь и в кафе ворвались Гомер и Фредди.
– Здравствуйте, – сказал Гомер. – Мы немного опоздали, извините. Были в библиотеке, набрали уйму книг. Она ведь закрывается на целых две недели.
– Библиотекарша уходит в отпуск, – объяснил Фредди. – Поэтому мы и взяли побольше. А пока выбирали…
– Я слышал, она уезжает в Йеллоустонский парк, – перебил его дядюшка Одиссей, который знал в городе всё и про всех. – Вместе с одной вашей учительницей, с той, что работает в шестых классах.
– Да, – сказал Гомер, – и они обещали прислать нам оттуда красивые открытки.
– Это очень хорошо с их стороны, – одобрил дядюшка Одиссей и, не теряя времени, добавил: – Вот что, ребята. Мне нужно ненадолго сходить в парикмахерскую. Так что вы тут орудуйте сами. Можете поесть пончиков… Только смотрите, чтобы всё было в ажуре.
– Не беспокойтесь, дядюшка Одиссей, – заверил Гомер. – В первый раз, что ли?
И он без видимого нетерпения стал наблюдать за тем, как, прежде чем уйти, дядюшка Одиссей прошёл по всему фронту своего автоматического войска: по нескольку раз включил и выключил каждую машину, начиная с пончикового автомата и кончая кофеваркой, похлопал их по блестящим бокам, что-то отвернул, подвернул. И все его действия были разноцветными: похлопывание – розовым, отвёртывание – синим, завёртывание – багровым.
У дядюшки Одиссея появилась эта немного раздражающая привычка всё проверять с тех самых пор, как его пончиковый автомат сошёл с ума и никак не хотел остановиться.
С трудом оторвав зелёную руку от зелёного бока кофеварки, дядюшка Одиссей подошёл к музыкальной машине, которая недолго думая сделала его лимонно-жёлтым, и погладил её особенно нежно. (Нежность дядюшки Одиссея была на этот раз оранжевого цвета.) Затем дядюшка Одиссей нажал кнопку № 5 (пластинка под названием «Симфония буги-вуги») и опустил в машину монетку (синего цвета). Раздался щелчок, и после этого медленно и важно пластинка № 5 выскользнула из кучи других пластинок, легла на диск и завертелась вместе с ним.
– Ух ты, – сказал Фредди. – Как живая!
Дядюшка Одиссей фиолетово улыбнулся, и все трое стали слушать «Симфонию буги-вуги» в исполнении знаменитого оркестра.
– Здо́рово! Просто гипнотизирует, – сказал Гомер, глядя словно заворожённый на чёрный вращающийся диск и на игру красок.
– А музыка как запоминается! – воскликнул Фредди. – В сто раз лучше, чем при одном цвете.
Дядюшка Одиссей с гордостью кивал головой, кивал почти всё время, пока играла музыка, и особенно когда она закончилась и автоматические пальцы медленно и важно подхватили пластинку № 5 и убрали на принадлежащее ей место среди других пластинок.
– Ну ладно, – сказал дядюшка Одиссей. – Работает прекрасно и останавливается тоже хорошо! Вот вам несколько монет, ребята, можете послушать музыку, когда я уйду. Только осторожней!
Гомер и Фредди сказали «спасибо» и, после того как дядюшка Одиссей направился в сторону парикмахерской, сразу пододвинули стулья поближе к музыкальной машине, уселись и некоторое время молча наблюдали за медленной сменой красок внутри автомата.
– Ух, – сказал Фредди, первым нарушив молчание, – ну и страшный ты в синем цвете!
– Сам не лучше, – ответил Гомер. – Посмотрел бы на свою зелёную рожу!.. Ладно, Фредди, хватит любоваться, давай бери пончик, и будем делить библиотечные книжки.
Ребята прикончили по паре пончиков и стали разбирать книги, в жарких спорах решая, какие интересней, что читать сначала, а что потом и какие именно каждый из них заберёт к себе домой.
Как вдруг дверь в кафе открылась, и сквозь неё проник незнакомый мужчина. Ребятам показалось, что вошёл он как-то крадучись, но это, наверно, им только показалось.
– Добрый вечер, – тихо сказал незнакомец, потрясая плоским бумажным свёртком, который он держал в руке, постепенно меняя свою окраску (вместе со свёртком) – с тёмно-фиолетовой на лимонно-жёлтую. – У меня тут с собой одна пластинка, – продолжал незнакомец, отчаянными усилиями распутывая верёвку и разрывая на свёртке бумагу. – Так вот, хочу её проиграть на вашей музыкальной машине. Это будет, увидите, лучшая пластинка сезона. Включишь – и будешь ты на волосок от…