лядят совсем сухими, и даже картины, где молодые герои берут на абордаж суда испанских пиратов (Освальд тоже взял бы кого-нибудь на абордаж, подвернись ему хоть малейший шанс). На тех картинах испанские пираты дерутся в более неестественных и испанских позах, чем пираты любой другой нации. Странно, но в Расписном зале на всех картинах шторм, даже на тех, на которых нет кораблекрушений. А вот когда в книгах описываются пиратские абордажи, небо там безупречно голубое, а море – словно жидкий драгоценный камень.
Автор с сожалением понимает, что отвлекся от темы.
Мы прошлись по Гринвичскому госпиталю и расспросили, не видел ли кто-нибудь Пинчера, потому что я слышал, как отец однажды сказал, что собак крадут, продают в больницы, и они пропадают с концами. Красть нехорошо, но я думаю, врачи забывают об этом из жалости к бедным больным и приводят им собак, чтобы псы играли с больными и развлекали их на ложе страданий. Но в госпитале никто не видел нашего Пинчера, который, казалось, с каждой минутой становился нам все дороже.
Больничные сады очень просторные, здания госпиталя большие; мне там нравится, потому что везде много места.
Миновав сады, мы спустились на террасу над рекой у отеля «Трафальгар». На террасе, облокотясь на перила, стоял моряк, и мы задали ему обычный вопрос. Конечно, мы не сразу поняли, что он задремал, иначе не стали бы его беспокоить. Он очень рассердился, выругался, и Освальд велел девочкам уйти, но Элис отодвинулась от Освальда и обратилась к моряку:
– О, не сердитесь так. Скажите, вы не видели нашего пса? Он…
И она перечислила приметы Пинчера.
– Хо! Видел, – ответил моряк (у него было красное сердитое лицо). – Видел час тому назад с каким-то китайцем – они плыли в лодке через реку. Вам лучше поторопиться!
Моряк с ухмылкой сплюнул – мне он показался отвратительным типом – и добавил:
– Китайцы пускают щенков на начинку для пирогов. Если он вас поймает, щеночки, испечет такой большой пирог, на какой едва хватит корки. А теперь шпарьте отсюда, нахалы!
И мы пошпарили. Конечно, мы знали, что китайцы не людоеды, поэтому не испугались этой чуши; но еще мы знали, что китайцы и вправду едят собак, а еще крыс, птичьи гнезда и другую отвратительную гадость.
Эйч-Оу очень устал и заявил, что натер ноги, а Ноэль стал похож на дроздёнка – сплошные глаза и клюв. Он всегда таким делается, когда устаёт. Остальные тоже устали, но гордость мешала им в этом признаться.
Итак, мы подошли к лодочному сараю отеля «Трафальгар» и спросили человека в шлепанцах, можно ли нам взять лодку. Тот ответил, что пришлет лодочника, и разрешил нам войти внутрь.
Мы миновали полутемное помещение, до потолка забитое лодками, и вышли на то, что напоминало одновременно балкон и пирс. У пирса тоже стояли лодки, даже не знаю, кому может понадобиться такое множество лодок. Потом появился мальчик, и мы объяснили, что хотим переправиться через реку.
– Куда именно? – спросил он.
– Туда, где живут китайцы, – ответила Элис.
– Можете поехать в Миллуолл, если хотите, – сказал он и начал укладывать в лодку весла.
– А в Миллуоле есть китайцы? – спросила Элис.
– Не знаю, – ответил мальчик и добавил, что неплохо бы нам заплатить за поездку.
По счастливой случайности (думаю, отец хотел загладить те му́ки, которые мы претерпели, когда у нас жил кузен) на нас в ту пору дождем сыпались деньги. Освальд и Дикки смогли гордо продемонстрировать целые пригоршни монет; в основном там была медь, но это не ослабило произведенного эффекта.
Мальчик сразу подобрел и помог девочкам забраться в лодку, покачивающуюся у края плавучего неустойчивого плота с отверстиями, сквозь которые виднелась вода. Волны были прямо как на настоящем море.
Мальчик начал грести и отказался уступить нам весла, хотя я тоже умею с ними обращаться, и неплохо. Лодка подпрыгивала и раскачивалась, как морская яхта. Когда мы были примерно на полпути, Ноэль потянул Элис за рукав и спросил:
– Я очень зеленый?
– Да, милый, – мягко ответила она.
– А чувствую себя еще зеленее, – сказал Ноэль… И тут ему стало совсем плохо.
Мальчик засмеялся, но мы сделали вид, будто ничего не заметили.
Хотел бы я описать хотя бы половину того, что мы видели, пока нашу лодку гнали по бурной, неспокойной воде, по которой начинали ходить большие волны всякий раз, когда мимо проплывал пароход. Освальд отлично держался, но некоторые другие почти не раскрывали рта. Дикки говорит, что заметил всё, что заметил и Освальд, но я в этом не уверен. Там были причалы и всякие механизмы, и огромные ржавые краны, раскачивающие гигантские связки железных рельсов, а однажды мы проплыли мимо разбитого корабля. Все его надстройки смыло, и обшивка исчезла, и с него стекала красная ржавчина, окрашивая воду вокруг; казалось, будто судно истекает кровью и скоро умрет. Наверное, было глупо его жалеть, но я жалел. Мне подумалось: как ужасно, что оно никогда больше не выйдет в море, туда, где волны зеленые и чистые, не такие, как черные волны, бушующие вокруг нашей стойкой маленькой лодки. Я никогда раньше не знал, сколько бывает всяких кораблей! Наверное, я мог бы вечно смотреть на суда разных размеров и цветов, мечтая стать пиратом, но тут Элис сказала:
– Освальд, я думаю, Ноэль умрет, если мы в ближайшее время не причалим.
Ноэлю и вправду уже некоторое время было худо, но мне казалось – любезнее не обращать на это внимания.
И вот наше судно прошло между всяких пиратских судов и пришвартовалось к месту высадки, откуда вверх тянулись ступеньки.
Ноэля теперь так тошнило, что мы поняли: нельзя брать его с собой на охоту за китайцем. Эйч-Оу украдкой снял в лодке ботинки и сказал, что у него слишком болят ноги, чтобы снова обуться. Поэтому мы решили, что эти двое сядут в сухом уголке лестницы и будут нас ждать. Дора сказала, что останется с ними.
– Думаю, нам пора домой, – сказала она. – Я совершенно уверена – отцу не понравилось бы, что мы оказались в этих диких, варварских местах. Пинчера должна искать полиция.
Но остальные не собирались сдаваться, тем более что у Доры хватило ума захватить с собой пакет с печеньем, и все, кроме Ноэля, теперь его жевали.
– Может, полиция и должна искать Пинчера, но не будет, – сказал Дикки. – Уф, как жарко! Я оставлю тебе свое пальто на тот случай, если ты замерзнешь.
Освальд как раз собирался сделать такое же мужественное предложение, хотя ему не было особенно жарко. Итак, он и Дикки оставили свои пальто Ноэлю и Доре и начали подниматься по ступенькам. Мы велели Элис не ходить с нами, но она все равно пошла. Оставив позади лестницу и узкий проход, мы смело отправились на охоту за китайцем.
В какой странный квартал мы попали! Улицы узкие; дома, тротуары, грязь на дороге и даже одежда как будто одного и того же тусклого коричневато-серого цвета. Двери домов были открыты, и мы видели, что внутри всё такого же цвета, что и снаружи. Некоторые женщины кутались в синие, фиолетовые или красные шали. Они сидели на пороге, причесывали своих детей и что-то кричали друг другу через улицу. Их, казалось, поразило появление трех путешественников, и порой они отпускали не очень приятные комментарии.
В тот день Освальд сделал открытие, которое позже не раз ему пригодилось. Как бы враждебно ни смотрели на тебя бедные люди, они мгновенно добреют, стоит их о чем-нибудь спросить. Думаю, они не так сильно ненавидят того, кому помогли, даже всего лишь подсказав, который час или как куда-то пройти. В общем, мы неплохо поладили. Вот только неприятно видеть таких бедняков, когда сам живешь в роскошном доме. Книжные герои в таких случаях ощущают неловкость. Я знаю, что это правильно, и все равно терпеть не могу ощущать неловкость. Еще хуже делается, если бедняки к тебе добры.
Мы расспрашивали, расспрашивали, расспрашивали, но никто не видел ни пса, ни китайца. Я уже начал думать, что все пропало (и попробуй продержаться целый день на печенье), но тут мы быстро завернули за угол и столкнулись с такой большой женщиной, каких я еще никогда не видел – она была как будто нескольких ярдов в обхвате. Не успела она как следует разозлиться, как Элис воскликнула:
– Ой, прошу прощения! Мне очень жаль, мы не нарочно! Надеюсь, мы не сделали вам больно?
Мы увидели, как злость женщины испарилась, и, переведя дыхание, та сказала:
– Мне ничуть не больно, дорогая. Куда же вы так торопитесь?
Мы обо всем рассказали. Женщина оказалась вполне дружелюбной, хотя и ужасно толстой, и сказала, что нам не следует разгуливать тут без взрослых. Мы ответили, что с нами все в порядке, хотя, признаюсь, Освальд был рад, что Элис второпях не нашла одежды понарядней и вышла в старом пальто и серой шерстяной шапке (хотя раньше кое-кто об этом жалел).
– Что ж, – сказала женщина, – если вы пойдете по этой улице до самого конца, потом повернете направо по следующей, после повернете налево, а потом снова направо и пройдете по переулку между стенами, вы попадете в Розарий. Там часто бывают китайцы. Если будете возвращаться тем же путем, высматривайте меня. Я найду нескольких парней, которые интересуются собаками, и, возможно, что-нибудь для вас разузнаю.
– Большое вам спасибо, – поблагодарила Элис, и женщина попросила разрешения её поцеловать. Всем всегда хочется поцеловать Элис, не понимаю, почему.
Мы попросили женщину повторить указания и узнали у неё, как называется эта улица – Найтингейл-стрит. А ступеньки, на которых мы оставили остальных, назывались дамбой Буллами. Мы всё это запомнили, потому что по натуре мы настоящие исследователи, а когда нельзя сделать на деревьях зарубки топором или пометить свой путь скрещенными ветками, как делают цыгане, остаётся запоминать названия.
Попрощавшись, мы пошли дальше по серо-коричневым улицам, на которых почти не встречалось магазинов, а те, что мы видели, были очень маленькими и захудалыми. Безо всяких приключений мы добрались до переулка – узкого, зажатого между высокими глухими серо-коричневыми стенами. Судя по запаху, за стенами находились кожевенная мастерская и газовый завод. Переулок был безлюдным, но впереди послышался топот ног, и Освальд сказал: