– Что-то вроде живой мины-ловушки, – объяснил он после. – Как раз такое могло прийти в голову магу или ведьме.
Но то были только пыль и паутина, лежавшие на двери толстым влажным ковром.
Затем в подвал ворвались остальные. Эти легкомысленные люди не сознавали, к каким опасностям Освальд привел Денни… В смысле, через какие опасности Освальд его провел. Явились мистер Красный Дом и еще какой-то джентльмен, звучали громкие голоса, горели свечи, заляпывая воском руки и одежду, и одиночное заключение доблестного Освальда подошло к концу. Одиночное заключение Денни тоже подошло к концу, теперь он мог стоять на двух ногах и отпустить руку своего вожака, который был сама стойкость и сила духа.
– Вот так находка, – с довольным видом сказал мистер Красный Дом. – Знаете, мы прожили в этом доме целых шесть месяцев, и нам ни разу не пришло в голову, что здесь есть дверь.
– Возможно, вы не часто играете в «Короля горы», – вежливо объяснила Дора. – Эта игра всегда казалась мне довольно грубой.
– Да, как ни странно, мы никогда в нее не играли, – сказал мистер Красный Дом, начиная передвигать стулья. Конечно, мы все помогали ему.
– Нансен[12] в сравнении с вами никто! Вам следовало бы вручить медаль за дерзновенные исследования, – сказал второй джентльмен.
Но нам не вручили такой медали, и, конечно, мы не потребовали награды за то, что выполнили свой долг, каким бы трудным и запаутиненным он ни был.
В подвалах оказалось полно пауков и старой мебели, но не оказалось ни жаб, ни змей, о чем мало кто сожалел. Змеи – отверженные, лишенные человеческой любви. Освальду их, конечно, жаль.
Там нашлась огромная громоздкая штуковина из четырех частей (мистер Красный Дом назвал ее прессом), сломанная скамья, стулья и еще какая-то мебель из резного дерева, в которой мистер Красный Дом и его друг признали часть старой кровати с четырьмя столбиками. Еще там была деревянная штука, похожая на две соединенные коробки, и Эйч-Оу сказал:
– Из этого можно сделать отличную кроличью клетку.
Освальд и сам так думал. Но мистер Красный Дом сказал, что придумал другое применение для этой вещи, и позже велит перенести ее наверх.
Потребовалось все утро, чтобы затащить найденные штуковины по лестнице на кухню. Это была тяжелая работа, но мы знаем, что труд облагораживает. Главная служанка невзлюбила всё, что мы так предприимчиво обнаружили: наверное, понимала, кому придется отмывать наши находки. Но миссис Красный Дом была ужасно довольна и назвала нам умничками.
К тому времени, как мы закончили труды, мы были не очень чистыми умничками, поэтому, когда второй джентльмен спросил:
– Не хотите ли выпить чашечку чая под моей скромной кровлей? – не один юный голос откликнулся:
– В таком виде?
– А вы чувствовали бы себя лучше, будучи частично отмытыми? – спросил мистер Красный Дом.
Миссис Красный Дом (я как раз так и представляю себе хозяйку феодального замка) сказала:
– О, пойдемте, частично отмоемся! Я грязнее всех остальных, хотя ничегошеньки не исследовала. Я часто замечаю: чем больше восхищаешься вещами, тем больший отпечаток это на тебя накладывает!
Итак, мы все умылись, сколько захотели, и пошли пить чай в соседний дом – это был всего лишь коттедж, но очень красивый. Джентльмен, его хозяин, служил военным корреспондентом и знал очень много, а кроме того, у него имелось множество книг и альбомов с репродукциями.
Это была великолепная вечеринка.
Когда настало время уходить, мы поблагодарили миссис К.Д. и всех остальных. Миссис Красный Дом поцеловала девочек и маленьких мальчиков, а потом склонила голову набок, посмотрела на Освальда и сказала:
– Полагаю, ты слишком взрослый для поцелуев?
Освальду не хотелось говорить, что это не так. Уж если речь идет о том, чтобы его поцеловали, он предпочел бы получить поцелуй не потому, что он еще недостаточно взрослый, а по какой-то другой причине. Поэтому он не знал, что ответить. Но тут встрял Ноэль, который сказал миссис Красный Дом:
– Вы сами никогда не будете для этого слишком взрослой.
Это показалось Освальду очень глупым и неуместным, потому что леди точно была слишком стара, чтобы ее целовали не по ее просьбе. Но все как будто решили, что Ноэль сказал что-то умное, а Освальд чувствовал себя юным ослом. Но миссис К.Д. посмотрела на него так ласково и так царственно протянула руку, что не успел он опомниться, как поцеловал ей руку, как королеве. Потом, конечно, Денни и Дикки сделали то же самое. Освальд хотел бы, чтобы слово «поцелуй» никогда больше не произносилось в этом мире. Не то чтобы он был против того, чтобы поцеловать руку миссис Красный Дом, тем более что ей это явно понравилось, но всякие там поцелуйчики – презренная чушь.
Нас проводил второй джентльмен (который не мистер Красный Дом): он заказал со станции Блэкхит великолепный экипаж, запряженный белой лошадью с глазами навыкате. Так закончилось одно из самых захватывающих наших приключений.
Как справедливо заметил автор, закончилось приключение, но не его последствия. Так всегда бывает в жизни – самые безвредные поступки, которые даже взрослые одобрили бы целиком и полностью, часто приводят к тому, чего никто не может одобрить… Даже вы сами, когда поразмыслите на досуге, как пришлось поразмыслить Ноэлю и Эйч-Оу.
Разве удивительно, что после пережитого юные исследователи прониклись нежностью ко всему подземному, даже к трубам водостоков, и весь следующий день читали книгу мистера Гюго? Это французская книга, она называется «Отверженные», и ее великолепный герой (каторжник, грабитель и вообще человек разносторонний) спускается в канализацию, где живут большие крысы, а потом чудесным образом вылезает на свет божий, нетронутый добрыми грызунами. (Примечание: крысы и есть грызуны).
Когда мы закончили читать о канализации, пришло время обедать, и Ноэль, пережевывая кусок баранины, внезапно сказал:
– Красный дом вовсе не такой красный, как наш. Почему же в нашем доме подвалы не могут быть еще подвалистее, чем там? Заткнись, Эйч-Оу, – добавил он, потому что Эйч-Оу попытался заговорить.
Дора объяснила, что не всем одинаково везет, но Ноэль не обратил внимания на ее слова.
– В книгах всё происходит не так, – уверял он. – У Вальтера Скотта было бы не так, да и у Энтони Хоупа[13]. Я думаю, тут действует такое правило: чем дом краснее, тем он подвалистее. Если бы я решил написать об этом стихи, я бы написал о том, что в наших подвалах нашлось что-то гораздо более замечательное, чем просто деревянные штуковины. Эйч-Оу, если ты будешь перебивать, я тебя больше никогда и никуда не возьму!
– А дверь, к которой надо спускаться по ступенькам? – вспомнил Дикки. – Мы за нее никогда не заглядывали. Если бы мы с Дорой не собирались идти с мисс Блейк снимать мерку на ботинки, мы могли бы проверить, что за той дверью.
– Как раз к этому я и вёл. (Заткнись, Эйч-Оу!) Пока вы, ребята, мыли руки перед обедом, я почувствовал себя очень подвально… На лестнице было очень холодно… Но я заставил Эйч-Оу тоже почувствовать себя подвально, и мы спустились вниз, и… Теперь та дверь уже не закрыта.
Понятливый читатель может легко догадаться, что мы побыстрее расправились с обедом, надели верхнюю одежду и, сочувствуя Дикки и Доре, которые из-за снятия мерки останутся не у дел, вышли в сад.
К двери вели пять ступенек. Когда-то из красного кирпича, они позеленели от времени и таинственности. Внизу, как и сказал Ноэль, была незапертая дверь. Мы открыли ее и вошли.
– Не похоже на пивной погреб, – сказала Элис. – Больше похоже на склад награбленной добычи. Посмотрите-ка!
Мы уже добрались до места, где лежали кучи моркови и других овощей.
– Стойте, люди мои! – крикнул Освальд. – Ни дюйма вперед! Грабители могут прятаться в каком-то ярде от вас!
– А если они на нас выскочат? – спросил Эйч-Оу.
– Они не станут опрометчиво выскакивать на свет, – сказал проницательный Освальд.
И он отправился за своим новым потайным фонарем, которым раньше у него не было шанса по-настоящему воспользоваться. Но кто-то взял припрятанные Освальдом спички, а потом мерзкий фонарь никак не хотел зажигаться. Освальд считал, что его долгое отсутствие не имеет значения, потому что остальные могли коротать время, гадая, выпрыгнет кто-нибудь на них или нет, а если выпрыгнет – когда и кто. Но, спустившись снова по красным ступенькам, войдя в открытую дверь и сверкнув своим великолепным фонарем, Освальд был сильно раздосадован: в подвале почему-то не осталось ни единой пары глаза, которую можно было бы ослепить этим фонарем. Все куда-то исчезли.
– Эй! – окликнул Освальд.
Если голос доблестного мальчика и дрогнул, в этом не стыдно признаться, потому что хорошо известно: в подвалах бывают колодцы, и на мгновение даже он не понял, куда все подевались. Но потом откуда-то издалека донеслось ответное «эй», и он поспешил на голос.
– Осторожно, – сказала Элис, – не споткнись об эту кучу костей!
Освальд и вправду был осторожен – ему, конечно, не хотелось ходить по чьим-то костям. Но он вовсе не отскакивал с воплем, что бы там ни говорил раздражённый Ноэль.
Куча действительно сильно смахивала на кости, забросанные землей. Чуть позже Освальд с радостью понял, что это всего лишь пастернак.
– Мы ждали тебя, сколько могли, – сказала Элис. – Но подумали, что, может, тебя арестовали за какое-то мелкое преступление, о котором ты забыл, и ты уже не вернешься. К счастью выяснилось, что Ноэль прихватил твои спички. Я так рада, что тебя не арестовали, милый Освальд.
Некоторые другие мальчики высказали бы Ноэлю все, что думают о похищенных спичках, но не Освальд. Кучи моркови, репы, пастернака и прочих овощей не очень интересны, если ты знаешь, что это не окровавленные кости воинов или паломников, и в подвале было слишком холодно, чтобы долго играть в Младших Претендентов