[14]. Поэтому Освальд сказал:
– Пошли на пустошь, поиграем во что-нибудь тёплое. Спичками не согреешься, даже если они не твои.
Вот и все, что он сказал о спичках. Великий герой не опустился бы до споров о каких-то там спичках.
– Ладно, пошли, – согласилась Элис.
На пустоши они с Освальдом сыграли в гольф отцовскими тросточками, но Ноэль и Эйч-Оу предпочли остаться у камина в общей комнате. Поэтому Освальд, Элис, а также Дора и Дикки, с которых снимали мерку на ботинки, совершенно не участвовали в дальнейших событиях, и автор может только вообразить, что именно произошло.
Когда Ноэль и Эйч-Оу согрели ноги у огня так, что даже чулки их обжигали, один из них, должно быть, сказал (я так и не узнал, кто именно):
– Пойдем еще раз взглянем на подвал.
Второй по глупости согласился. И они взяли потайной фонарь Освальда в отсутствие владельца и без его разрешения. Эти двое вошли в первую дверь и обнаружили за ней еще одну, которую мы раньше не заметили.
Ноэль утверждает, будто он говорил:
– Лучше туда не входить.
Но как бы то ни было, они всё равно вошли.
Они оказались в небольшом сводчатом помещении, которое, как позже выяснилось, использовалось для выращивания шампиньонов. Но в тёмном убежище уже давно не распускался ни один светлый гриб. Там всё было убрано, установлены новые полки, и автор уверен: когда Ноэль и Эйч-Оу увидели, что лежит на этих полках, они побледнели, хоть они и говорят, что ничего подобного. Ибо они увидели катушки, металлические банки и провода; и один из них сказал голосом, который, должно быть, дрожал:
– Это динамит, я уверен! Что же делать?
Я уверен, что другой ответил:
– Отца хотят взорвать, потому что он участвовал в выборах в Люишеме и победил.
Первый, без сомнения, заявил:
– Медлить нельзя, мы должны действовать. Надо перерезать запальный шнур… Все шнуры, а их десятки.
Освальд считает, что это было неплохо. Двое малышей – потому что Ноэль вполне может сойти за малыша, из-за его стихов и бронхита – стояли в заминированном склепе и не визжали, не убегали, чтобы рассказать мисс Блейк, слугам или еще кому-нибудь, а просто делали то, что до́лжно. Вряд ли нужно упоминать, что их поступок потом оказался неправильным, но они-то думали, что поступают правильно. Освальд не может считать, что кто-то поступает неправильно, если этот «кто-то» думает, что поступает правильно. Надеюсь, я объясняю понятно.
Думаю, малыши пытались перерезать провода перочинным ножом Дика, который нашли в кармане его запасной куртки. Но провода не перерезались, как бы бестрепетно к ним ни прикасались юные герои. В конце концов они все-таки перерезали все провода ножницами и кусачками. Запальные шнуры были длинными, извилистыми, проволочными, в зеленой шерстяной обмотке и походили на шнурки для штор.
Затем Ноэль и Эйч-Оу (Освальд считает, что они продемонстрировали изрядную смелость, полицейских объявляли героями и за меньшие дела) наполнили несколько бидонов водой из крана у теплицы и обрушили водопады ледяной жидкости на механизмы подрывной машины… Ну они считали ее подрывной.
Потом, мокрые насквозь, но с ощущением, что спасли отца и дом, они пошли переодеваться. Они слегка заносились из-за своего поступка, полагая, что совершили подвиг беспримерной преданности, и оба очень нам надоели, весь день толкуя о какой-то тайне и не признаваясь, что у них за секрет.
Но когда отец чуть пораньше вернулся домой, эти чванливые, но, по мнению Освальда, совершившие вполне оправданный поступок малыши узнали ужасную правду.
Конечно, Освальд и Дикки сразу поняли бы, что к чему. Если бы Ноэль и Эйч-Оу не скрытничали так нагло, мы открыли бы им правду во всей ее неприглядной наготе.
Надеюсь, теперь читатель приготовился к грядущему потрясению. Всё выяснилось в диком вихре темноты, когда обнаружилось, что газ не зажечь, света нет, и отец ругается почем зря.
Катушки, банки и провода в подвале вовсе не были адской машиной. Это был… Я знаю, вы очень удивитесь – это был механизм для подачи электрического света, отец установил его, пока мы гостили в Красном Доме.
Эйч-Оу и Ноэль получили по полной, и, по мнению Освальда, это один из немногих случаев, когда отец вел себя неподобающим образом. Дядя тоже, но ведь с его детства прошло гораздо больше времени, что его извиняет.
Каждый из нас послал рождественскую открытку миссис Красный Дом. Хотя её подвалы втянули Ноэля в неприятную историю, он нарисовал открытку сам и написал на ней длиннющий отрывок из своей бессмертной поэмы. В мае миссис Красный Дом прислала нам приглашение. Мы стараемся быть беспристрастными, поэтому признаём – она не виновата, что Ноэль и Эйч-Оу перерезали электрические провода. Поэтому мы приняли приглашение, но Альберта Моррисона с собой не взяли, ведь он, к счастью, уехал в Танбридж-Уэллс к престарелому крестному отцу своей матери.
Сад Красного Дома был весь в цветах и зелени, его хозяева были милыми и веселыми, и мы прекрасно провели время.
Но что бы вы думали? Помните ту коробчатую штуку, из которой Эйч-Оу хотел сделать клетку для кроликов? Мистер Красный Дом почистил ее и починил, и миссис Красный Дом отвела нас в комнату, где поставили нашу находку, чтобы мы могли еще раз на нее взглянуть. Невероятно, но оказалось, что у этой штуки есть полозья, и кто-то в темные, давно прошедшие века по причинам, неизвестным данному писателю, потратил уйму времени и сил на резьбу по дереву, чтобы превратить штуковину в колыбель. Больше того, за время нашего отсутствия мистер и миссис Красный Дом удалось раздобыть маленького, но вполне настоящего ребенка, чтобы положить в эту колыбель.
Наверное, они решили, что иметь колыбель без ребенка – бессмысленная трата времени. Но ведь ёмкость можно было использовать для чего-то другого. Например, из неё вышла бы отличная кроличья клетка, а с детьми гораздо больше хлопот, чем с кроликами, и, по-моему, держать их вовсе не так выгодно.
Турок в цепях или месть Ричарда
Расцвело безоблачное великолепное утро. Небо было бледно-кобальтового цвета, как на картинках со швейцарскими пейзажами. Ярко светило солнце, вся зелень в саду сверкала в чарующих лучах монарха небес.
Автор этой книги не любит долго читать о погоде, но обязан поместить этот кусочек, потому что пишет правду; к тому же такая погода нечасто бывает в середине января. Честно говоря, я просто не помню, чтобы такая погода была зимой, кроме того единственного дня.
Конечно, сразу после завтрака мы все пошли в сад. (Примечание: я сказал «зелень» и вы, возможно, решили, что я обмолвился, ведь зимой нет никакой зелени. Но она есть. И не только вечнозелёные растения. Желтофиоли, анютины глазки, львиный зев, примулы и многое другое остается зелёным круглый год, если не слишком морозно. Век живи – век учись).
Было так тепло, что мы смогли посидеть в беседке. Птицы пели как сумасшедшие – наверное, решили, что пришла весна. А может, они всегда поют при виде солнца, не обращая внимания на даты.
Когда все братья и сестры расселись в беседке на деревянных скамьях, проницательный Освальд понял: пришло время начать совет, о котором он давно уже думал. Поэтому он встал в дверях беседки на тот случай, если кто-нибудь вдруг решит оказаться в другом месте, и сказал:
– Кстати, о совете, который я хочу созвать.
– А что с ним такое? – спросил Дикки.
Освальд объяснил (подробно) что мы были Искателями Сокровищ, были Послушариками, а теперь он считает, что пора нам стать еще кем-нибудь.
Он заключил свою речь словами:
– Потому что когда ты кто-то, это заставляет тебя думать.
– Да, – зевнув, сказал Эйч-Оу. Он не поднял руку перед тем, как взять слово. Это невежливо, мы ему так и сказали. – Но я могу думать, даже когда я никто. Помните, как я придумал стать клоуном и поехать в Рим?
– Вряд ли ты хочешь, чтобы мы об этом помнили, – сказала Дора.
Отец и вправду был не в восторге от выходки Эйч-Оу. Но Освальд никогда не одобряет придирок Доры, поэтому терпеливо проговорил:
– Думать-то ты думаешь, да только не о том, о чем надо. Я предлагаю, чтобы каждый из нас сказал, какое общество мы создадим… Как создали общество Искателей Сокровищ… В смысле, когда придумывали разные способы, как разбогатеть. Давайте попридержим языки… Нет, не надо держать язык грязными пальцами, Эйч-Оу, старина, лучше попридержи зубами, если тебе и вправду надо его чем-то попридержать. Так вот, давайте помолчим, а потом расскажем наши идеи. Говорить будем по очереди, начиная со старших, – поспешно добавил предусмотрительный мальчик, чтобы все не загомонили сразу, когда мы закончим молчать.
Мы сидели молча, а птицы распевали среди голых деревьев нашего большого солнечного сада в прекрасном Блэкхите. (Автор с сожалением видит, что впадает в поэтический стиль. Этого больше не повторится. Но день был действительно прекрасным, и птицы действительно пели – такая красота).
Когда стрелки часов Освальда, которые после очередной починки всегда показывают точное время ещё три-четыре дня, отмерили три долгих минуты, он захлопнул крышку часов и сказал:
– Пора! Говори, Дора.
Дора начала так:
– Я думала изо всех сил, но мне ничего не пришло в голову, кроме:
– Будь благонравной, милая девица,
и пропусти вперед того, кто поумнее.
Вам не кажется, что можно попытаться найти новые способы быть благонравными?
– Еще чего!
– Я против! – разом воскликнули Дикки и Освальд.
– Ты не подобьешь нас на такое дважды, – добавил Дикки.
А Освальд внушительно проговорил:
– Никаких Послушариков, Дора, хватит, спасибо.
Дора сказала, что больше ей ничего не приходит на ум и что вряд ли у Освальда есть идея получше.
– А вот и есть, – ответил тот. – Мы не знаем даже половины того, что должны знать.