– Если ты имеешь в виду дополнительную зубрежку, благодарю покорно, – сказала Элис. – Я и так сыта по горло Гомером.
– Я не имею в виду зубрежку, – возразил опытный Освальд. – Я хочу знать всё о реальных вещах, а не о книжных. Если бы вы, малыши, разбирались в электричестве, вы бы не…
Освальд помолчал, прежде чем продолжить:
– Больше я ничего не скажу, потому что отец говорит: джентльмен не должен подкреплять свои аргументы ссылками на ошибки и глупости других.
– Сам ты ошибочный и глупый! – выпалил Эйч-Оу.
Когда девочки восстановили мир, Освальд заключил:
– Давайте постараемся стать умнее и учить друг друга.
– Я против! – заявил Эйч-Оу. – Не хочу, чтобы Освальд и Дикки постоянно ко мне приставали и называли это обучением.
– Мы могли бы назвать наше общество «Познающие», – поспешно сказал Освальд.
– Неплохо, – кивнул Дикки. – Давайте выслушаем следующего, прежде чем принять решение.
– Ты и есть следующий, – напомнила Элис.
– Ой, и вправду, – ответил Дикки, пытаясь выглядеть удивленным. – Ну, моя идея заключается в том, чтобы основать что-то вроде Общества Трудолюбивых Бобров и дать торжественную клятву каждый день что-то мастерить. Можно назвать общество Будем Мастерами.
– Не успели бы мы оглянуться, как стали бы Мастерами-Ломастерами, – заметил Освальд.
А Элис заявила:
– Мы не всегда сможем мастерить хорошие вещи, и тогда придется мастерить что-нибудь не слишком хорошее, и всё закончится ужасно. Да, я знаю, что теперь моя очередь… Эйч-Оу, ты разнесешь стол на куски, если будешь и дальше его пинать. Ради бога, посиди спокойно. Единственное, что я смогла придумать, это общество Будем Мальчиками.
– С тобой и Дорой в качестве членов.
– И с Ноэлем… Поэтов нельзя считать настоящими мальчиками, – сказал Эйч-Оу.
– Если ты не заткнешься, ты вообще не будешь участвовать, – упрекнула Элис, обнимая Ноэля за плечи. – Нет, я имела в виду, что все мы будем состоять в этом обществе, а вы, мальчики, не будете твердить, что мы всего лишь девочки, и позволите нам заниматься теми же делами, какими будете заниматься вы.
– Я не хочу быть мальчиком, спасибо, – сказала Дора. – Я-то вижу, как они себя ведут. Эйч-Оу, прекрати шмыгать носом, у тебя же есть носовой платок… Ну тогда возьми мой.
Настала очередь Ноэля обнародовать свою задумку, и она оказалась самой ужасной.
– Давайте создадим общество Будем Поэтами и торжественно поклянемся, что станем писать каждый день по одному стихотворению до самой смерти.
Большинство из нас эта кошмарная идея лишила дара речи. Но Элис сказала:
– Ничего не получится, Ноэль, дорогой, потому что у тебя единственного из нас хватает ума писать стихи.
Отвратительная и унизительная идея Ноэля была отложена в долгий ящик, и Освальду не пришлось говорить то, что довело бы юного поэта до слез.
– Наверное, вы не хотите узнать, что я придумал, – сказал Эйч-Оу, – но я все равно расскажу. По-моему, вы все должны вступить в общество Будем Добрыми и дать торжественные обеты не обижать своего младшего брата.
Мы тут же объяснили ему, что он не сможет вступить в такое общество, потому что у него нет младшего брата.
– И можешь считать, что тебе повезло, – добавил Дикки.
Изобретательный и удачливый Освальд как раз собирался созвать новый совет, когда по садовой дорожке под кедрами энергичной походкой прошел наш индийский дядя.
– Привет, разбойники! – воскликнул он в своей обычной жизнерадостной манере. – Кто хочет в этот ясный день поехать в цирк?
Мы сразу же все захотели. Даже Освальд – потому что, в конце концов, совет можно созвать в любой день, но в цирк попадёшь не в каждый.
Мы вылетели из дома стремительно, как пустынный вихрь, и отправились в путь с нашим добрым дядей, который так долго прожил в Индии, что сердце у него гораздо мягче, чем можно сказать по его виду.
На полпути на станцию Дикки вспомнил о своем патентованном корабельном винте. Он возился с ним в ванне, ожидая, пока Освальд освободит умывальный таз, и в спешке пустынного вихря забыл вытащить. Дикки побежал обратно к дому, потому что знал, что картон размокнет, если оставить его в воде.
– Я догоню вас! – крикнул он.
Дядя взял билеты, и вот уже пришел поезд, а Дикки всё не было.
– Несносный мальчишка! – сказал дядя. – Вы же не захотите пропустить начало? Гм, да? А, вот и он!
Дядя вошел в вагон, и мы тоже, но Дикки не увидел, как Освальд помахал ему дядиной газетой. Дикки бегал взад-вперед по перрону, высматривая нас, вместо того чтобы поступить разумно и просто сесть в любой вагон, как сделал бы Освальд. Когда поезд тронулся, опоздавший попытался открыть дверь вагона, но она не подавалась, а поезд ускорял ход. Наконец, дверь открылась, но тут большой грузный носильщик схватил Дикки за шиворот и вытащил из поезда, сказав:
– Нет уж, юный плут, никаких безбилетников на этой линии.
Дикки ударил носильщика, но ярился напрасно: поезд ушел – вместе с нами. У Дикки не было денег, а билеты лежали в кармане дядиного мехового пальто.
Я не собираюсь рассказывать о цирке, потому что автор чувствует: с нашей стороны было слегка некрасиво так наслаждаться представлением, учитывая, какая неудача постигла Дикки. Вернувшись домой, мы старались не говорить о цирке в его присутствии, но это было трудно… Особенно трудно было не обсуждать слонов.
Наверное, Дикки провел весь день в горьких раздумьях после того, как высказал носильщику всё, что он о нем думает. По его словам, он высказывал это долго, пока в конце концов их не разнял начальник станции.
К тому времени, как мы вернулись домой, Дикки уже пришел в себя. Что бы он ни решил сгоряча, ему хватило времени, чтобы понять: мы не виноваты в случившемся.
Он отказался обсуждать это дело.
– Я собираюсь отомстить тому носильщику, – только и сказал он. – Не приставайте ко мне. Я скоро что-нибудь придумаю.
– Мстить очень нехорошо, – ответила Дора, но даже Элис любезно попросила ее умолкнуть.
Мы все чувствовали, что глупо читать прописные морали такому огорченному человеку, как наш несчастный брат.
– И все равно это нехорошо, – упорствовала Дора.
– Да чтоб мне провалиться! – фыркнул Дикки. – А кто первый начал, скажите на милость? Но станция – чертовски неудобное место, чтобы вытрясти из человека душу. Хотел бы я знать, где тот носильщик живет.
– Я знаю, – сказал Ноэль. – Давно узнал, еще перед Рождеством, когда мы ездили в Дом у Рва.
– Ну так что ж ты молчал? – свирепо спросил Дикки.
– Не набрасывайся на него, – попросила Элис. – Расскажи нам, Ноэль. Откуда ты знаешь, где он живет?
– Когда вы взвешивались, я не полез на весы, потому что мой вес не стоит того, чтобы его узнавать. На станции было множество корзин и индюшек, и подстреленных зайцев, и всякой всячины, а одна индейка была завернута в оберточную бумагу с биркой. А тот носильщик, которого ты ненавидишь, сказал другому носильщику…
– Ты можешь не тянуть? – поторопил Дик.
– Я вообще замолчу, если будешь меня шпынять, – сказал Ноэль, и Элис пришлось уговаривать его продолжить.
– Так вот, он посмотрел на бирку и сказал: «Ошибочка, Билл, адрес неправильный. Должно быть написано „Абель-Плейс, дом три”, верно?» Второй носильщик тоже посмотрел на бирку и ответил: «Да, имя и фамилия в точности, как у тебя. Прекрасная турецкая индейка, кстати, к тому же обмотанная сосисками. Жаль, что люди так небрежно надписывают адреса!» А когда они закончили смеяться, я посмотрел на бирку, и на ней было написано: «Джеймс Джонсон, Грэнвилл-Парк, дом восемь». Так я и узнал, что носильщика зовут Джеймс Джонсон, а живет он в Абель-Плейс в доме номер три.
– Старый добрый Шерлок Холмс! – воскликнул Освальд.
– Ты ведь не станешь сильно его обижать, правда? – спросил Ноэль Дикки. – Никакой корсиканской мести с поножовщиной или ядом в кубке? На твоем месте я бы сделал хорошую ловушку-сюрприз, и все.
Когда Ноэль произнес «ловушка-сюрприз», мы заметили, что лицо Дика приняло странное, счастливое выражение. По-моему, это называется «отсутствующим взглядом». Такой взгляд можно увидеть на картине, где женщина с распущенными волосами нежно держит альбом с фотографиями. Эта картина есть во всех магазинах и называется «Пробуждение души».
Как только душа Дикки закончила пробуждаться, он захлопнул рот, лязгнув зубами, и сказал:
– Придумал.
Мы уже это поняли.
– Любого, кто считает, что мстить нехорошо, прошу немедленно уйти.
Дора сказала, что Дикки очень грубый. Он что, действительно хочет ее выгнать?
– В отцовском кабинете горит замечательный камин, – сказал Дикки. – Нет, я не сержусь на тебя, но я собираюсь отомстить и не хочу, чтобы ты делала то, что считаешь неправильным. Ты же потом будешь без конца терзаться.
– Ну мстить и вправду нехорошо, поэтому я пойду, – ответила Дора. – Только после не говори, что я тебя не предупреждала, вот и все!
И она ушла.
– Есть еще совестливые несогласные? – спросил Дикки.
Никто не ответил, и он продолжил:
– Слова «ловушка-сюрприз» навели меня на мысль. Носильщика зовут Джеймс Джонсон, так? И он сказал, что посылку послали не по тому адресу, так? Что ж, я пошлю ему турка в цепях.
– Турок в цепях, – сказал Ноэль, и глаза его загорелись при этой мысли. – Живой турок… Или… Ведь он же не будет мертвым, Дикки?
– Турок, которого я пошлю, не будет ни живым, ни мертвым.
– Какой ужас! Полумертвый. Это хуже всего. – И Ноэль так позеленел, что Элис велела Дикки не валять дурака и рассказать, что же он такое придумал.
– Вы что, не поняли? – воскликнул он. – Я-то сразу понял, что делать!
– Осмелюсь заметить, – сказал Освальд, – легко понять свою собственную затею. Давай, не тяни.
– Ну я возьму корзину, набью ее пакетами и положу сверху список – начиная с турецкой индейки, и пошлю все это мистеру Джеймсу Джонсону. Вот будет дело, когда он откроет посылку, а внутри ничего нет!