– Дорогая, какой ужас! – сказала она Доре. – Мой бедный брат упал! Я должна немедленно ехать к нему.
И она послала Освальда заказать пролётку в отеле «Старый корабль», а девочек – узнать, сможет ли в ее отсутствие миссис Бил приходить и заботиться о нас. Потом она поцеловала нас всех и уехала, очень несчастная.
Позже мы узнали, что бедный достойный мистер Сандал взобрался на строительные леса, чтобы вручить рабочему брошюрку о вреде выпивки. Но мистер Сандал не знал, на какой части лесов нужно стоять (рабочий-то, конечно, знал), поэтому обрушил вниз полдюжины досок и рабочего, и если бы внизу случайно не проезжал фургончик с мусором, в который они упали, они бы простились с жизнью. А так мистер Сандал только сломал руку и разбил голову. Рабочий остался невредим, но разъярён. Рабочий был трезвенником.
Пришла миссис Бил и первым делом купила и приготовила баранью ногу. Мы поели мяса впервые с тех пор, как прибыли в Лимчерч.
– Наверное, она не может позволить себе хорошее мясо, – сказала миссис Бил, – но ваш папа, думаю, платит за ваше проживание и хочет, чтобы вы поели чего-нибудь посытнее.
Поэтому она приготовила еще и йоркширский пудинг. Вкусный.
После обеда мы уселись на дамбе, такие сытые, какими не были ни разу за последние дни, и Дора сказала:
– Бедная мисс Сандал! Я никогда не думала о том, что у нее проблемы с деньгами. Хорошо бы ей чем-нибудь помочь.
– Можно пойти и попеть на улице, – предложил Ноэль.
Но какой толк от этого предложения, если в деревне всего одна улица, и люди здесь слишком бедны, чтобы просить у них за пение деньги? А вокруг – поля, где живут только овцы, которым нечего дать, кроме своей шерсти, а когда дело доходит до стрижки, её берут без спросу.
Дора считала, что мы сможем уговорить отца дать денег мисс Сандал, но Освальд знал, что это дохлый номер.
Внезапно кого-то осенила мысль. Не буду говорить, кого именно.
– Ей бы следовало сдавать комнаты, как это делают все остальные люди в Лимчерче, – сказал этот «кто-то».
Это было началом дальнейших событий. Мы взяли крышку картонной коробки и, пустив в ход все взятые с собой разноцветные мелки, написали вот что:
ЖИЛЬЕ В АРЕНДУ!
СПРАШИВАЙТЕ В ДОМЕ!
Буквы мы написали по линейке, очень аккуратно, и перед тем, как лечь спать, приклеили объявление к окну нашей с Дикки спальни клейкой бумагой.
Когда Освальд утром поднял жалюзи, он увидел, что на картонку смотрит целая толпа детей. Миссис Бил вышла и шуганула их, как кур. Нам не пришлось объяснять ей, что это за картонка, она ни разу о ней не заговорила. Я никогда не знал другой такой женщины, как миссис Бил: она занималась только своими делами. Позже она сказала, что решила – картонку велела нам выставить мисс Сандал.
Что ж, два или три дня прошли без происшествий, если не считать того, что мы получили письмо от мисс Сандал, в котором она рассказывала, как стонет бедный страдалец, и письмо от отца с просьбами быть паиньками и не попадать в переделки.
Проходившие мимо дома люди смотрели на нашу картонку и смеялись. Но однажды джентльмен, проезжавший в экипаже, увидел радужную красоту нашего написанного мелками объявления, остановился, вылез и пошел по дорожке. У джентльмена было бледное лицо, седые волосы и очень яркие глаза, которые двигались быстро, как глаза птицы. Новый с иголочки твидовый костюм не очень ему шел.
Дора и Элис открыли дверь прежде, чем он успел постучать, и у автора есть основания полагать, что сердца их бешено колотились.
– Сколько? – коротко спросил джентльмен.
Элис и Дора были так удивлены его порывистостью, что смогли ответить только:
– Э-э-э…
– Именно, – быстро сказал джентльмен.
Тут Освальд скромно выступил вперед и предложил:
– Не зайдете ли в дом?
– Непременно, – ответил джентльмен и вошел.
Мы провели его в столовую и попросили извинить нас, дескать, мы выйдем на минутку. За дверью мы принялись шепотом совещаться.
– Всё зависит от того, сколько комнат ему нужно, – сказала Дора.
– Давайте назовем цену за каждую комнату, – предложил Дикки, – и еще сверху, если он хочет, чтобы миссис Бил ему прислуживала.
Мы согласились и решили, что фунт за комнату кажется справедливой ценой. Сойдясь на этом, мы вернулись.
– Сколько комнат вам нужно? – спросил Освальд.
– Все, какие тут есть, – ответил джентльмен.
– По фунту за каждую, – сказал Освальд, – и еще сверху для миссис Бил.
– Сколько будет всего?
Освальд подумал минуту и ответил:
– Девять комнат – значит, девять фунтов, и два фунта в неделю для миссис Бил, потому что она вдова.
– Договорились! – сказал джентльмен. – Поеду за своими чемоданами.
Он вышел, сел в свой экипаж и укатил. Только когда он скрылся в голубой дали, Элис вдруг спросила:
– Но если он снял все комнаты, где же мы будем спать?
– Он, должно быть, ужасно богат, – сказал Эйч-Оу, – раз хочет снять все комнаты.
– Ну, как бы он ни был богат, он не может спать одновременно везде, – рассудил Дикки. – Мы можем подождать, пока он ляжет спать, а потом лечь в той комнате, которую он не выберет.
Но Освальд был тверд, как скала. Он знал: раз мужчина заплатил за все комнаты, они должны быть в полном его распоряжении.
– Он не будет спать на кухне, – сказала Дора. – Разве нельзя переночевать там?
Но остальные ответили, что мы не можем и не будем там спать.
И вдруг Элис сказала:
– Знаю! Мельница. Там кучи рыболовных сетей, и каждый может завернуться в одеяло, как индеец. Мы покинем дом под покровом ночи после того, как Бил уйдет, и вернемся до её утреннего прихода.
Это казалось рискованным поступком, и мы согласились. Только Дора сказала, что, по её мнению, там будет сквозить.
Конечно, мы сразу отправились на мельницу, чтобы составить план и подготовиться к тихим ночным дежурствам.
У ветряной мельницы три этажа, не считая цокольного. Первый этаж почти пустой, на следующем полно жерновов и механизмов, а верхний – то место, откуда зерно стекает на жернова. Мы решили отдать девочкам первый этаж, заваленный грудами сетей, а мы, мальчики, будем спать среди жерновов этажом выше.
Мы уже вытащили из дома тайком последнее из шести одеял, отнесли на мельницу и спрятали в корзине для белья, когда послышался стук колес, и к дому снова подъехал тот джентльмен. У него оказался всего один чемодан, очень маленький.
Вернувшись к дому, мы увидели, что миссис Бил приседает перед ним в дверях. Конечно, мы рассказали ей, что этот джентльмен снял комнаты, но не сказали, сколько именно, опасаясь, что она спросит, а где же мы будем спать. Мы чувствовали, что немногим взрослым понравятся наши ночевки на мельнице, хотя теперь мы и жили возвышенной жизнью, жертвуя собой, чтобы заработать деньги для мисс Сандал.
Джентльмен заказал на ужин баранью отбивную и свиные ножки, а обнаружив, что не может этого получить, сказал:
– Тогда окорок и шпинат!
Но в деревне не было шпината, поэтому пришлось ему ограничиться яйцами с беконом. Миссис Бил приготовила ужин, а когда джентльмен наелся, помыла посуду и ушла домой.
Мы остались одни. Мы слышали, как джентльмен напевает себе под нос, что хотел бы стать птичкой, чтобы к кому-то прилететь.
Тогда мы взяли фонарь, который брали всегда, выходя на улицу темными вечерами, и прокрались к мельнице. Было гораздо темнее, чем мы ожидали.
Мы решили не раздеваться, отчасти для того, чтобы было теплее, а отчасти на случай внезапной тревоги – вдруг рыбаки захотят вытащить свои сети посреди ночи, что иногда случалось при благоприятном приливе.
Мы оставили фонарь девочкам, а сами поднялись наверх с огарком свечи, который приберег Дикки, и попытались устроиться поудобнее среди жерновов и механизмов. Это оказалось нелегко, и Освальд не пожалел, когда услышал, как Дора дрожащим голосом зовет с нижнего этажа:
– Освальд! Дикки! Может кто-нибудь из вас на секундочку спуститься?
Освальд бросился на помощь расстроенной сестре.
– Просто тут немного неудобно, – прошептала она. – Я не хотела кричать из-за Ноэля и Эйч-Оу. Не хочу их пугать, но не могу выбросить из головы мысль о том, что если что-нибудь выскочит из темноты, я умру. Может, вы все переберётесь сюда? Сети удобные, и мне бы очень хотелось, чтобы вы все сюда пришли.
Элис сказала, что лично она не боится, но вдруг тут есть крысы, которыми, как говорят, кишат старые здания, особенно мельницы?
Мы согласились спуститься и велели Ноэлю и Эйч-Оу идти вниз, ведь там удобнее, и на ночь легче устроиться среди рыболовных сетей, чем среди механизмов. Время от времени что-то шуршало среди сломанных стульев, рубанков, корзин, лопат, мотыг и обломков корабельных рангоутов в дальнем конце нашей спальни, но Дикки и Освальд решительно заявили, что это ветер или галки вьют гнезда, хотя, конечно, знали, что ночью птицы гнезд не вьют.
Спать на мельнице почему-то оказалось вовсе не так весело, как мы думали. Во-первых, ужасно неудобно спать без подушки, а рыболовные сети настолько жесткие, что их никак не сложить на манер подушки. И если вы не родились краснокожим индейцем, вы не умеете заворачиваться в одеяло так, чтобы не продувало сквозняком. Когда мы погасили фонарь, Освальду не раз казалось, что в темноте по его лицу ползают уховертки и пауки, но, чиркнув спичкой, я ничего такого не увидел.
Пустые мельницы скрипят, шуршат и странно шевелятся. Освальд не боялся, но подумал, что с тем же успехом мы могли бы ночевать на кухне, ведь пока джентльмен спит, кухня ему не нужна. Видите ли, мы тогда думали, что он будет спать всю ночь, как все нормальные люди.
Наконец мы заснули, и ночью девочки перебрались к своим смелым братьям, поэтому, когда утреннее солнце «засияло пыльными золотыми полосами сквозь щели старого здания» и разбудило нас, мы все лежали уютной кучей, как выводок щенков.
– О, я так окоченела! – сказала Элис, потягиваясь. – Никогда раньше не спала в одежде. Меня как будто накрахмалили и выгладили, как воротничок.