– Но, доктор, – сказал Освальд, – он обещал заплатить девять фунтов за комнаты. Разве он не должен отдать нам деньги?
– Вы могли бы догадаться, что он сумасшедший, раз сказал такое, – ответил доктор. – Зачем ему платить, если это дом его родной сестры? Н-но!
И они уехали.
Было грустно узнать, что джентльмен, в конце концов, не вел возвышенную жизнь, а был всего лишь сумасшедшим. И я еще сильнее пожалел бедную мисс Сандал. Как сказал Освальд девочкам, им куда больше повезло с братьями, чем ей, за что им стоит благодарить судьбу.
Месть контрабандиста
Шли дни, а мисс Сандал всё не возвращалась. Мы продолжали очень сожалеть о её бедности. По-моему, мы не виноваты, что когда попытались сдать её дом в аренду, первый же жилец оказался абсолютно безумным. Мисс Сандал повела себя как порядочная женщина и не написала об этом отцу. Во всяком случае, папа не упомянул ни в одном из писем о том, что наши добрые намерения привели к встрече с маньяком.
Освальд не любит отказываться от задумок только потому, что однажды его план потерпел крах. Планы героев часто поначалу терпят крах – так случилось с Брюсом[19] и с другими великими личностями. Кроме того, взрослые всегда твердят: «Если сперва ничего не получится, не бросайте попыток, пытайтесь снова и снова!»
Если это справедливо для изучения теоремы Эвклида и других дел, которыми вы предпочли бы не заниматься, насколько лучше срабатывает такой подход, когда вы хотите воплотить в жизнь собственную идею, а не идиотскую идею жестокосердного Эвклида или неизвестного, но столь же бесполезного автора, придумавшего таблицу умножения. Поэтому мы часто обсуждали, что бы еще такое сделать, чтобы мисс Сандал разбогатела. В общем, нам было о чём поговорить, когда мы устраивали небольшой перерыв между великолепными играми с мокрым песком на берегу моря.
Если нам хотелось ещё более интересных бесед, мы шли в лодочный сарай и болтали с береговой охраной. По-моему, береговые охранники – просто высший класс. Они совсем, как моряки, они и были моряками в юности. Вот только с охранниками можно поговорить, а с моряками не поговоришь, ведь они всё время в море (или хотя бы в гавани) и на борту корабля. Даже если бы вам посчастливилось попасть на военный корабль, вряд ли вы смогли бы набраться безумной смелости и заговорить с экипажем. Хотя в книгах юный герой всегда способен бесстрашно взобраться на верхушку мачты, как только ему прикажут.
Береговые охранники рассказывали нам о южных портах, о кораблекрушениях, об офицерах, которые им не нравились, о товарищах по команде, которые им нравились, но когда мы спросили о контрабанде, они ответили, что в наши дни она не стоит того, чтобы о ней говорить.
– Наверное, они думают, что им нельзя разговаривать о таких тёмных преступлениях с невинными детьми вроде нас, – с ухмылкой сказал Дикки.
– Да, – согласилась Элис. – Им невдомек, как много мы знаем о контрабандистах, бандитах, разбойниках с большой дороги, грабителях и фальшивомонетчиках.
Она вздохнула, и всем нам стало грустно при мысли о том, что у нас теперь нет шанса поиграть в этих преступников.
– Можно поиграть в контрабандистов, – сказал Освальд.
Но в его голосе не было надежды. Хуже всего во взрослении то, что вам все больше хочется, чтобы в ваших играх присутствовало что-то настоящее. Теперь Освальд уже не мог довольствоваться игрой в разбойников и взять в плен соседского Альберта, хотя когда-то, в более счастливые дни, был доволен и горд, проделав такое.
О контрабандистах мы узнали не от береговой охраны, а от очень старого человека, которого встретили на берегу в двух или трех милях от лодочного сарая. Старик сидел на гальке, прислонившись к перевёрнутой лодке, и курил такой крепкий табак, какого нос юного Освальда никогда еще не чуял – наверное, «Блэк Джек».
– Как поживаете? – спросили мы.
А Элис добавила:
– Не возражаете, если мы присядем рядом?
– Не возражаю, – ответил старый моряк.
Что он моряк, мы сразу поняли по его фуфайке и морским ботинкам.
Девочки просто уселись на берегу, а мы, мальчики, прислонились к лодке, как и моряк. Мы надеялись завязать с ним разговор, но сперва он казался слишком гордым. Он смахивал на викинга, такого бородатого, важного, из-за чего трудно было с ним разговориться.
Наконец он вынул трубку изо рта и сказал:
– Вот так собрание квакеров! Вы уселись здесь для того, чтобы просто смотреть на меня?
– Вы кажетесь очень симпатичным, – сказала Дора.
– И вы тоже, мисс, – последовал вежливый ответ.
– Мы ужасно хотим с вами поговорить, – сказала Элис. – Не возражаете?
– Ну так говори.
Но, как это часто бывает, никто не мог придумать, что бы такое сказать.
Внезапно Ноэль выпалил:
– Я тоже думаю, что вы симпатичный, но, по-моему, у вас такой вид, будто вам известна тайная история. Это так?
– Не-а, – ответил незнакомец, похожий на викинга. – Не знаю я никакой истории, ни тайной, ни какой другой. Когда я был мальчиком, я не шибко-то много ходил в школу.
– О! – сказал Ноэль. – Вообще-то я имел в виду – может, вы когда-нибудь были пиратом или еще кем-нибудь в этом роде?
– Да ни в жизнь, – ответил незнакомец, совсем оживившись. – Я презирал такие делишки. Я служил во флоте, пока не посадил зрение, слишком пристально вглядываясь в горящий порох. Пираты – это змеи, и их следует убивать.
Нам стало немного жаль. Быть пиратом, конечно, очень нехорошо, но в то же время очень интересно. Так часто случается, и это одна из причин, почему так трудно быть по-настоящему хорошим.
Только Дора осталась довольна и сказала:
– Да, быть пиратом очень неправильно. Как и разбойником с большой дороги или контрабандистом.
– Не знаю, как насчет разбойников с большой дороги, – ответил старик, – они, к сожалению, исчезли ещё до моего рождения. Но двоюродный дед моего отца по материнской линии однажды видел, как одного из них повесили. Разбойник был прекрасным храбрым парнем и произнес речь, пока прилаживали веревку. Все женщины причитали, шмыгали носами и швыряли в него букетиками.
– До него долетел хоть один из букетов? – спросила заинтересованная Элис.
– Навряд ли, – ответил старик. – Женщины никогда не могут как следует прицелиться. Но я не удивлюсь, если эти букеты немного приободрили парня. А потом все дрались, чтобы получить на счастье кусочек веревки, на которой его повесили.
– Расскажите о нем ещё что-нибудь, – попросили все мы, кроме Доры.
– Больше я ничего о нём не знаю. Его просто повесили – всего и делов. В старые времена прямо-таки любили таких вешать.
– А вы когда-нибудь были знакомы с контрабандистом? – спросил Эйч-Оу. – В смысле так близко, чтобы с ним поговорить?
– Как знать, – ответил старик и подмигнул.
И мы сразу поняли: береговые охранники ошибались, когда сказали, что контрабандистов больше не существует, и этот храбрый старик не расскажет о своих товарищах даже таким дружелюбно настроенным незнакомцам, как мы. Конечно, он же не мог знать наверняка, насколько дружелюбно мы настроены. Так мы ему и сказали.
– Нам очень нравятся контрабандисты, – заявил Освальд. – Мы ни словечком не обмолвимся, если вы нам о них расскажете.
– На здешних берегах их было много, когда мой отец был мальчишкой, – сказал старик. – А отец двоюродного брата моего отца сам занимался контрабандой, и у него хорошо получалось. И что же он делает? Идет жениться, а таможенники хватают его в день свадьбы, уводят прямо от дверей церкви и сажают в тюрьму в Дувре.
– Ой, бедная его жена, – огорчилась Элис. – И что же она сделала?
– Она-то ничего не сделала, – ответил старик. – Женщина и не должна ничего делать, пока ей не скажут. Её муж так преуспел в контрабанде, что усердным трудом скопил достаточно денег, чтобы о нем прошел слушок. Итак, она ожидает его и обслуживает клиентов в «Звоне колоколов», потому что хорошо знает: не такой он парень, чтобы позволить какой-то там тюряге встать на пути его успеха. Ну и через три недели после свадьбы, день в день, к двери «Звона колоколов» подходит запыленный парень. В той гостинице сдавались номера, вы понимаете.
Мы сказали, что понимаем, и, затаив дыхание, попросили:
– Продолжайте!
– Запыленный парень и был тот самый контрабандист, он приклеил бороду, надел повязку через глаз и пришел в тот день, когда в гостинице не было никого, кроме нее.
«Привет, миссис, – говорит он, – у вас есть комната для тихого парня?»
«Я не беру в постояльцы мужчин, – говорит она, – от них одно беспокойство».
«Если я не ошибаюсь, со мной вы и вправду хлебнете беспокойства», – говорит он.
«Это мы еще посмотрим», – говорит она.
«Так возьми и посмотри», – говорит он, и срывает с глаза повязку, и отклеивает бороду, и целует ее, и хлопает по плечу. Она всегда говорила, что чуть не умерла, когда увидела под бородой своего мужа. Так она и сдала комнату собственному мужу, а он пошел работать на ферму Аптона с накладной бородой, а по ночам продолжал заниматься контрабандой. И в течение года или больше никто не знал, что это он. Но в конце концов его поймали.
– И что с ним стало? – хором спросили мы.
– Умер, – ответил старик. – Но, господи боже, все, кто жил в те далекие времена – все умерли. И таможенники, и контрабандисты, и знатные люди, все они легли в землю под маргаритки.
Нам стало очень грустно, и Освальд поспешно спросил, не занимается ли кто-нибудь сейчас контрабандой.
– В наших краях – нет, – ответил старик удивительно живо. – Выкиньте это из головы. Но я знавал одного парня – молодого, голубоглазого – в Сандерленде, вот там контрабандой занимались. Он перевозил немало табачка и всякой всячины, завернув в старую рубашку. И вот однажды, когда он причалил к берегу, на него выскочил береговой охранник. «На этот раз влип», – думает контрабандист, но вслух говорит: «Привет, Джек, это ты? Я думал, бродяга».