«Что у вас в этом свертке?» – спрашивает береговой охранник.
«Постиранная одежда, – говорит тот, – и пара старых ботинок».
Тогда охранник спрашивает: «Вам помочь донести сверток до дому?» – думая, что парень не согласится, если в свертке что-то неположенное. Но парнишка был слишком востёр. «Если я откажусь, он меня сграбастает, – подумал он. – А если соглашусь… Что ж, всё-таки есть шанс».
И вот он протягивает сверток, и береговой охранник думает, что всё в порядке, и помогает отнести свёрток в дом матери парня, раскаиваясь в своих низких подозрениях в отношении бедного старика. Но всё это произошло не здесь, нет, нет.
Дора раскрыла рот… Думаю, она собиралась сказать:
– Старика? Но я думала, он был молодым человеком с голубыми глазами, – но в эту минуту появился береговой охранник и довольно резко велел нам отвалить от лодки.
Он был ужасно неприятным. Как сильно он отличался от наших собственных береговых охранников! Он служил на другой станции.
Старик вставал очень медленно. И всё время, пока он распрямлял длинные ноги, охранник изо всех сил продолжал быть неприятным (громким голосом). Наш старик сказал, что еще никому не помешал избыток вежливости, и мы с ним ушли, очень сердитые.
Элис, державшая старика за руку по пути в деревню, спросила его, почему береговой охранник так ужасно себя вел.
– Чего они только не вбивают себе в головы, – ответил старик. – Подозревают невесть в чём даже самых невинных. Дело в том, что сейчас в этих краях нет контрабанды, береговой охране нечего делать, вот она и цепляется к честным людям.
Мы очень тепло распростились со стариком, пожав ему руку. Он жил в коттедже на отшибе и держал свиней. Мы не попрощались, пока не увидели всех свиней.
Осмелюсь предположить, мы не стали бы так сильно недолюбливать неприятного берегового охранника, если бы он не появился, когда мы разговаривали с нашими собственными береговыми охранниками, и не спросил, почему те пускают на лодочную станцию шайку юных мошенников. Мы ушли с молчаливым достоинством, но не забыли оскорбления.
Тем же вечером, лежа в постели, Освальд спросил:
– Тебе не кажется, что было бы здорово, если бы у береговой охраны было чем заняться?
Дикки зевнул и сказал, что не знает.
– Хотел бы я быть контрабандистом, – продолжал Освальд. – О, да, спи, если хочешь; но у меня есть идея, и если ты предпочитаешь не вмешиваться, я возьму вместо тебя Элис.
– Валяй, говори!
Дикки, теперь весь внимание, приподнялся на локте.
– Тогда слушай, – сказал Освальд. – Думаю, мы могли бы стать контрабандистами.
– Мы и так слишком часто в них играли, – напомнил Дикки.
– Но я не про игру, – сказал Освальд. – Я имею в виду – стать контрабандистами по-настоящему. Конечно, придется начать с малого. Но со временем мы должны раскрутиться. И мы могли бы неплохо заработать для бедной мисс Сандал.
– Вещи, которые провозят контрабандой, стоят дорого, – возразил Дикки.
– Ну у нас есть деньги, которые индийский дядя прислал в субботу. У нас бы точно всё получилось. Мы попросили бы кого-нибудь вывезти нас ночью на одной из рыбацких лодок во Францию, там купили бы бочонок, тюк или что-нибудь другое контрабандное и быстренько вернулись бы обратно.
– Да, и нас бы схватили и посадили в тюрьму. Я в этом не участвую, – сказал Дикки. – Кроме того, кто бы нас подвез?
– Тот похожий на викинга старик. Но, конечно, если ты боишься…
– Я ничего не боюсь, – сказал Дикки. – Кроме того, что выставлю себя на посмешище. Не злись, Освальд. Послушай – положим, мы повезём бочонок, в котором ничего нет… Или в нём будет обычная вода. Мы всё равно отлично развлечёмся, а если нас схватят, посмеёмся над тем грубияном из береговой охраны.
Освальд согласился с этим планом, но при условии, что мы будем считать, будто в бочонке бренди, что бы в нём ни было на самом деле. На том и порешили.
Контрабанда – занятие для мужчин, девушки по природе своей не годятся для такого дела. По крайней мере, Дора не годится; а если бы мы рассказали о своей затее Элис, она бы настояла на том, чтобы переодеться мальчиком и отправиться с нами, а мы знали, что отцу это не понравится. И мы решили, что Ноэль и Эйч-Оу слишком молоды, чтобы добиться успеха на контрабандном поприще. Поэтому мы с Дикки придержали нашу идею при себе.
На следующий день мы отправились навестить викинга. Мы не сразу втолковали ему, чего от него хотим, но когда викинг, наконец, понял, он много раз сильно хлопнул себя по ноге и заявил, что мы пошли в старинных контрабандистов.
– Но я не могу вам этого позволить, – сказал он. – Если вас сгрябчат, кинут в каменный мешок, благослови вас господь.
Тогда мы объяснили, что в бочонке на самом деле будет всего лишь вода, и он еще сильнее хлопнул себя по ноге – кому угодно стало бы больно, кроме закаленного старого морского волка.
Услышав про воду, он отнекивался уже не так сильно, и в конце концов сказал:
– Что ж, вот какое дело. У Бенендена есть лодка «Мэри Сара», и он часто берет одного-двух подростков на ночную рыбалку, если их папа с мамой не возражают. Напишите своему папе и спросите, можно ли вам на ночную рыбалку, или попросите написать мистера Чартериса. Он знает, что мальчишки, дети приезжих, частенько так делают. И если ваш папа разрешит, я договорюсь с Бененденом. Но имейте в виду, это всего лишь ночная рыбалка. Не нужно болтать ни о каких бочонках. Всё только между нами.
Мы сделали в точности, как он сказал. Мистер Чартерис – священник – был очень любезен и написал письмо, и отец ответил: «Можете поехать, но будьте осторожны и не берите с собой девочек и малышей».
Мы показали письмо девочкам, и оно погасило мелочные обиды, которые разгорались из-за того, что мы с Диком так много говорили о бочонке, не рассказывая остальным, о чем секретничаем. Само собой, мы ни разу не обмолвились о бочонке вслух, а разговаривали только друг с другом, сдержанным шепотом. Приказ отца не брать девочек и малышей убил в зародыше любые дикие идеи, которые могли возникнуть у Элис насчет того, чтобы отправиться с нами юнгой.
Старый викинг теперь так заинтересовался нашей затеей, что запланировал всё самым лучшим образом. Он выбрал очень тёмную ночь – к счастью, тёмные ночи как раз начались. Выбрал нужный момент начала прилива, и в сером вечернем свете, когда солнце садилось, а море почему-то казалось мокрее, чем в любое другое время, мы надели толстые рубашки, поверх них – самые плотные свои костюмы и еще футбольные куртки, потому что нам сказали, что будет очень холодно. Потом мы попрощались с сестрами и малышами. Сцена была прямо как на картинке: мы взяли с собой еду, завязанную в синие клетчатые носовые платки, простились с остальными у ворот, и девочки нас поцеловали.
– Прощайте, – сказала Дора. – Я знаю, что вы утонете. Надеюсь, вы прекрасно проведёте время, я уверена в этом!
– Просто безобразие, – проворчала Элис. – Вы могли бы попросить меня отправиться с вами или хотя бы позволить проводить вас и посмотреть, как вы отчалите.
– Мужчины должны работать, а женщины – плакать, – ответил Освальд с мрачной печалью. – И викинг сказал, что вообще нас не возьмет, если мы не сможем проникнуть на борт потихоньку, как безбилетники. Он сказал, что многие другие захотели бы с ним отплыть, если бы нас увидели.
Мы направились к берегу, стараясь прятаться везде, где только можно, но несколько человек все-таки нас заметили.
Добравшись до лодки, мы увидели, что кроме нашего викинга ею занимаются ещё какой-то рыжий мальчик и Бененден. Они скатывали лодку на берег на катках. Конечно, мы с Дикки бросились помогать, подталкивая с кормы.
– Йо-хо! Налегли, мои мальчики, все разом! – говорили мужчины (не совсем этими словами, но смысл был тот же) и мы налегали, как сумасшедшие.
Потом был момент гордости, когда нос лодки коснулся воды, и еще большей гордости, когда её корма почти отделилась от берега.
– Все на борт! – скомандовал мистер Бененден.
Рыжий мальчишка помог нам с Дикки, а после забрался сам. Двое мужчин в последний раз подтолкнули лодку, уже почти полностью погруженную в пучину, и, когда конец киля заскрежетал в воде по гальке, прыгнули за планшир и повисли на нем, покачивая высокими морскими сапогами. К тому времени, как они втянули ноги в лодку и смотали концы, берег уже порядочно отдалился. Мы плыли! Наша контрабандная вылазка из мечты превратилась в реальность.
Поначалу Освальд был слишком возбуждён, чтобы радоваться плаванию. Надеюсь, вы правильно поймёте и не решите, будто автор иносказательно дает понять, что страдал от морской болезни. Вовсе нет! Его не разу не замутило, в отличие от Дикки. Дикки сказал, что его мутит из-за запаха в каюте, а не из-за качки, и я уверен – он взаправду в это верил.
В каюте и вправду было тесновато, что слегка расстроило даже Освальда. В клетушку около шести квадратных футов были втиснуты койки и керосиновая печь, там валялись старые пальто, парусина, зюйдвестки и прочее барахло, пахло смолой, рыбой, керосиновым дымом, машинным маслом и комнатами, которые никогда не проветривают.
Освальд едва сунул туда нос и тут же вылез. Позже ему пришлось спуститься в каюту, когда приготовили рыбу, но к тому времени он обрел то, что называют морскими ногами. Уж не знаю, как там насчет ног – Освальд скорее чувствовал себя так, будто получил спасательный жилет, а не избавился от сухопутного жилета, слишком плотного и слишком тесного.
Не буду утомлять читателя рассказом о том, как забрасывают и вытаскивают сети, или о блестящих кучах кувыркающейся рыбы – она так рвется в сети за бортом лодки, что та кренится под весом улова, и начинает казаться, будто она вот-вот перевернется.
В тот вечер улов был очень хороший, и Освальд рад, что увидел рыбную ловлю, ведь она такая потрясающая. Дикки в это время спал в каюте и всё пропустил. Мы решили не будить его, не то его страдания возобновились бы.
Становилось жарковато, и Освальда, хоть он и был взволнован до глубины души, уже начало клонить в сон, как вдруг старый Бененден сказал: