– Может, заодно нарядимся во что-нибудь эдакое? – спросил Эйч-Оу.
Мы решили, что не стоит. Наряжаться всегда приятно, но я ни разу не слышал, чтобы фермерским жёнам продавали вещи разряженные торговцы.
– Мы должны выглядеть как можно потрёпаннее, – сказала Элис. – Почему-то одежда всегда истрёпывается сама собой, когда занимаешься в ней интересными делами, и нам есть что надеть, чтобы выглядеть бедно, но достойно. Что купим на продажу?
– Булавки и иголки, тесьму и шпильки для волос, – сказала Дора.
– Масло, – предложил Ноэль. – Это ужасно, когда нет масла.
– Хорошо бы мёд, – сказал Эйч-Оу. – А еще сосиски.
– У Джейка есть на продажу рубашки и вельветовые брюки, – вспомнила Элис. – Наверное, у фермера в любой момент могут порваться рубашка и брюки, и, если он не сможет купить новые, ему придется лежать в постели, пока старые не починят.
Освальд считал, что для ремонта амбаров и сельскохозяйственных инструментов часто бывают нужны гвозди, клей и бечёвка. А Дикки сказал:
– Думаю, хорошо будут идти картинки, на которых дамы посреди пенящегося моря вздымают к небесам крест. Джейк говорил, что продал таких картинок больше, чем всего остального. Наверное, у людей внезапно рвутся старые картинки, а дом – не дом без дамы, вздымающей крест.
Мы пошли в магазин Манна и купили иголки, булавки, тесьму, шпильки для волос, фунт масла, горшочек мёда и горшочек джема, а еще гвозди, бечёвку и клей. Но мы не смогли заполучить ни одной дамы с крестом, а рубашки и брюки оказались слишком дорогими, чтобы мы рискнули их купить. Вместо этого мы приобрели недоуздок за восемнадцать пенсов. Теперь мы сможем стать ниспосланными самими небесами тому фермеру, чья любимая лошадь сбежала и её не на чем привести обратно. Еще мы купили три открывашки для консервов (на случай, если на отдаленной ферме питаются исключительно консервами, а единственную на много миль открывашку уронили в колодец) и сделали ещё несколько других продуманных и дальновидных покупок.
Вечером мы сказали миссис Бакс, что завтра хотим уйти на весь день. За ужином она почти всё время молчала, но тут спросила:
– А куда вы собираетесь? В воскресную школу?
Поскольку был понедельник, мы почувствовали, что мозги отказывают бедняжке – скорее всего из-за отсутствия тишины. Почему-то в комнате пахло табачным дымом, поэтому мы подумали, что у неё побывал гость, возможно, слишком для неё шумный.
Освальд мягко ответил:
– Нет, мы собираемся не в воскресную школу.
Миссис Бакс вздохнула и сказала:
– Я сама завтра уезжаю, на целый день.
– Надеюсь, это вас не слишком утомит, – тихо, с осторожной вежливостью проговорила Дора. – Если вы хотите что-нибудь купить, мы с удовольствием сделаем это для вас, чтобы вы могли провести приятный, спокойный день дома.
– Спасибо, – коротко ответила миссис Бакс, и мы увидели, что она сделает, как решила, пойдёт ли ей это на благо или нет.
На следующее утро она встала раньше нас, и мы старались вести себя тихо, как мыши, пока пролётка, присланная из трактира «Корабль», не скрылась из виду, увозя миссис Бакс. Тогда мы устроили ещё одно соревнование по крику, и Ноэль выиграл его благодаря освоенному недавно воплю, похожему на гудок терпящего бедствие паровоза. Потом мы пошли за ослом и повозкой, сложили в неё наши тюки и отправились в путь – некоторые в повозке, некоторые бегом.
Вскоре наша одежда вовсе перестала быть приличной из-за дорожной пыли и брызг имбирного пива: безрессорная повозка так подпрыгивала, что из бутылки вышибло пробку.
На первой же ферме, у которой мы остановились, женщине действительно нужны были булавки – она шила розовую блузку и, даром что была недалёкой особой, понимала, что без пуговиц ей не обойтись.
– Возьмите тесьму для завязок! – предложили мы. – Никогда не знаешь, когда она может понадобиться.
– Я верю в пуговицы, – ответила та. – Никаких завязок, спасибо.
Но когда Освальд сказал:
– А как же вы будете завязывать салфетку с пудингом? Нельзя же застегнуть её на пуговицы, как подушку! – женщина все-таки согласилась прислушаться к голосу разума.
Но мы заработали всего два пенса.
На следующей ферме женщина обозвала нас ряжеными и сказала:
– А ну, проваливайте!
Она натравила на нас свою собаку, но отозвала её, когда Пинчер выскочил из дальнего угла повозки. Поздно! Потому что тот пес и Пинчер сцепились в лающей, рычащей, огрызающейся смертельной схватке. Когда мы разняли собак, фермерша вошла в дом и хлопнула дверью, а мы отправились дальше по зелёным плоским болотам, среди лютиков и майских кустов.
– Интересно, почему это мы «ряженые»? – спросил Эйч-Оу.
– Наверное, она разглядела под потрёпанной одеждой наши высокородные манеры, – ответила Элис. – Такое всегда случается, особенно с принцами. Труднее всего скрыть по-настоящему благородные манеры.
– Я тут подумал… А может, честность – самая лучшая тактика? – сказал Дикки. – Не всегда, конечно, только на этот раз. Если бы люди знали, для кого мы торгуем, может, они были бы рады помочь доброму делу. А?
Итак, на следующей ферме, наполовину затенённой деревьями, как на картинке в начале книжки «Разумная Сьюзен», мы привязали ослика к столбу ворот и постучались. На этот раз открыл мужчина, и Дора сказала:
– Мы честные торговцы и пытаемся продать товары, чтобы поддержать бедную даму. Если вы что-нибудь купите, вы очень ей поможете. Разве вам не хотелось бы ей помочь? Это доброе дело, и потом, когда вы будете размышлять, что вы в жизни совершили, вам будет радостно о нем вспомнить.
– Клянусь всеми святыми! – воскликнул мужчина, чьё красное лицо было обрамлено седыми бакенбардами. – Да ты прямо ходячая нравоучительная брошюрка!
– Она не хотела вас поучать, – быстро сказал Освальд, – просто у неё такие манеры. Но мы действительно пытаемся продать вещи, чтобы помочь бедной женщине… Без обмана, сэр… Поэтому будем рады, если вы найдете что-то нужное среди наших товаров. А если нет – что ж, за спрос не бьют, правда ведь, сэр?
Мужчине с пышными бакенбардами было очень приятно, что его называют «сэр» (на что и рассчитывал Освальд), он осмотрел все наши товары и купил недоуздок, две открывашки для консервов, горшок джема, клубок бечёвки и пару подтяжек. Всё вместе стоило четыре с половиной пенса, и мы остались очень довольны. Казалось, наш бизнес пускает корни и отращивает ветви.
Когда пришло время ужина – мы поняли это только потому, что Эйч-Оу заплакал и сказал, что больше не хочет играть – оказалось, что мы забыли захватить еду. Пришлось съесть кое-что из товаров, купленных на продажу: варенье, печенье и огурец.
– Я чувствую себя другим человеком, – сказала Элис, осушив последнюю бутылку имбирного эля. – В той уютной деревушке на вершине холма мы продадим всё, что у нас осталось, и вернемся домой, набив карманы деньгами.
Но удача нам изменила.
Как это часто бывает, наши сердца бились часто из-за мыслей, полных надежд, и мы веселились, как никогда. Жизнерадостный смех и обрывки песни раздавались вокруг нашей повозки, пока мы поднимались на холм. Вся природа улыбалась и радовалась. Деревья, дорога, всё остальное имело безмятежный вид и не предвещало беды.
Говорят, у собак есть инстинкт, предупреждающий о надвигающейся опасности, но Пинчеру в тот день он почему-то напрочь отказал. Наш пес весело бегал взад-вперед у живых изгородей, притворяясь, будто гоняется за крысами, а один раз так взволновался, что, наверное, начал играть в погоню за лаской или горностаем. Конечно, на самом деле нам не встретился ни один из этих диких обитателей леса, просто у Пинчера бурное воображение.
Мы добрались до деревни и, полные радостных ожиданий, постучали в первую же дверь.
Элис разложила на крышке корзины отборные сокровища – иголки, булавки, тесьму, рамку для картины, масло, уже довольно мягкое, и последнюю открывашку для консервов. Так рыбаки обычно раскладывают селедку, хек, сливы и яблоки. Почему-то в деревне никто не продает рыбу, не предлагая в придачу фрукты. Автор не знает, почему так происходит.
Светило солнце, небо было безмятежно-голубым. Когда открылась дверь, ничто не предвещало грома и молнии. Открыла нам женщина.
Она посмотрела на нашу корзину с вещами, которые любой мог бы с гордостью купить, и улыбнулась. Я видел её улыбку. Потом она предательски повернула голову и крикнула:
– Джим!
Ответом было сонное ворчание.
– Джим, кому говорят! – повторила она. – Живо иди сюда!
В следующее мгновение появился Джим. То есть, для женщины это был Джим, потому что она, наверное, была его женой, но для нас это был полицейский – в расстёгнутом мундире, со взъерошенными волосами, явно только что вставший с диванных подушек.
– В чем дело? – спросил он хрипло, как будто ему приснилось, что он простудился. – Неужели парень не может минутку в тишине и покое почитать газету?
– Ты сам велел тебя позвать, если кто-нибудь явится к нашей двери с товарами, – сказала женщина. – Сказал, чтобы я тебя звала, чем бы ты ни занимался.
Даже сейчас мы не понимали, какая надвигается катастрофа, готовясь поймать нас в свои гибельные сети.
– Мы уже продали много всякого-разного, – сказала Элис, – но кое-что у нас осталось… Очень хорошие вещи. Вот вязальные спицы…
Но полицейский, торопливо застегнув мундир, довольно свирепо перебил:
– Дайте-ка посмотреть на вашу лицензию.
– Такого у нас нету, – сказал Ноэль. – Но если вы сделаете заказ, завтра мы доставим вам несколько штук.
Он решил, что лицензия – это товар, о котором мы как-то не подумали.
– Не дерзи, – последовал неожиданный ответ теперь уже откровенно враждебного констебля. – Я спрашиваю, где ваша лицензия?
– У нас есть лицензия на пса, но она хранится у отца, – сказал Освальд. Он всегда быстро соображал, но на этот раз недостаточно быстро.
– Ваша лицензия разносчиков – вот что мне нужно, и вы это прекрасно знаете, неслухи! Лицензия торговцев, разрешение продавать товары! Не притворяйтесь слабоумными.