– У нас осталось еще немало роскошной еды, – сказала миссис Бакс. – Может быть, пригласить их?
Мистер Красный Дом вышел из замка и позвал головы (вместе с телами, конечно). Дети пришли и съели всё, что осталось от обеда. Само собой, не булочки, потому что их нельзя было трогать до чаепития, но всё остальное, даже орехи и инжир. И мы очень радовались, что дети всё съели – искренне радовались, даже Эйч-Оу!
Наши гости не казались очень умными или даже просто теми, с кем захотелось бы подружиться, но я полагаю, надо радоваться играм с другими людьми, как бы мало у вас ни было общего. Поэтому после того, как они всё съели и миссис Красный Дом пригласила их присоединиться к нашим играм, мы поняли, что должны быть довольны. Но деревенских детей не учат играть в лапту. Сначала мы удивлялись, почему в школе их не потрудились этому научить, но вскоре поняли, в чём тут дело: попробуй, объясни им самые простые правила. Зато они умели играть во все игры, в которых надо водить хоровод, и в «Орехи и май», и в «Пришли три рыцаря», и ещё в одну, о которой мы раньше не слышали. В той игре хоровод водят под песню:
– Вдаль, по зелёной траве,
Под синими под небесами,
Пойдём, моя прелестница,
Прогуляйся с нами.
Будет у тебя селезень, моя дорогая,
Будет у тебя утка, моя дорогая,
А ещё у тебя будет красивый муж,
Если пойдешь ты с нами.
Дальше я забыл, и если кто-нибудь из моих читателей знает эту песенку и напишет мне слова, значит автор трудился не напрасно.
Взрослые играли с полной отдачей. Это неудивительно – им так редко удаётся поиграть, что они наслаждаются новыми впечатлениями.
Некоторое время спустя мы увидели, что из-за стены выглядывает ещё одна голова.
– Привет! – сказала миссис Бакс. – Вон ещё один. Сбегайте, попросите его к нам присоединиться.
Она обращалась к деревенским детям, но никто из них никуда не побежал.
– Ну, сходи ты, – показала миссис Бакс на девочку с рыжими косами со вплетёнными в них грязными голубыми ленточками.
– Простите, мисс, мне не хочется, – ответила рыжая. – Мама говорит, мы не должны с ним играть.
– А что с ним не так? – спросила миссис Красный Дом.
– Его отца посадили в тюрьму, мисс, потому что он браконьерствовал, и никто не дает его матери работы. Поэтому моя мама говорит, что мы не должны унижаться, разговаривая с ним.
– Но ребенок не виноват в случившемся, – сказала миссис Красный Дом, – разве не так?
– Не знаю, мисс, – ответила рыжая.
– Но это жестоко, – заявила миссис Бакс. – Как бы тебе понравилось, если бы твоего отца посадили в тюрьму, и никто не стал бы с тобой разговаривать?
– Мой отец всегда ведет себя достойно, – сказала девчушка с грязной голубой лентой. – Нельзя посадить в тюрьму того, кто ведет себя достойно, мисс.
– И никто из вас с ним не разговаривает?
Другие дети с глупым видом засунули пальцы в рот, ясно показывая, что не разговаривают.
– Неужели вам не жаль бедного малыша? – спросила миссис Бакс.
Ответа не последовало.
– Неужели вы не можете представить, каково было бы вам, если бы на месте его отца оказался ваш?
– Мой отец всегда ведет себя достойно, – повторила рыжая девочка.
– Хорошо, я сама попрошу его прийти и поиграть с нами, – сказала миссис Красный Дом. – Маленькие поросята! – добавила она так тихо, что её услышали только автор и мистер Красный Дом.
Но мистер Красный Дом сказал шепотом, которого тоже никто не услышал, кроме его жены и автора:
– Не надо, Кошечка, это плохая мысль. Бедному маленькому изгою это не понравится. А дети делают только то, чему их научили родители.
И если бы автор не знал, какой безупречный джентльмен мистер Красный Дом, он бы подумал, что слышал ещё одно слово, которое джентльмены не говорят.
– Давайте назначим посла доброй воли, – продолжал мистер Красный Дом. – Послушайте, наши дети, кто пойдет и поговорит с бедным маленьким мальчиком?
Мы все мгновенно сказали:
– Я!
В послы выбрали автора.
Когда вы думаете о себе, это такой «вы», каким вы не являетесь, но каким хотели бы быть (если бы хватило сил). Дядя Альберта говорит, что это называется «идеализировать себя». Я буду для краткости называть идеализированного Освальда своим «лучшим я». «Лучшее я» Освальда хотело бы пойти и поговорить с мальчиком, чей отец сидел в тюрьме, но настоящий Освальд терпеть не мог оставаться вне игры. И все-таки весь Освальд, и лучший, и обыкновенный, был доволен, что именно его выбрали послом доброй воли.
Выходя со двора под аркой, он услышал, как игра возобновилась. Это заставило его чувствовать своё благородство, и всё же ему было стыдно, что он так про себя думает. Когда позволяешь себе задуматься о своих чувствах, из этого не выходит ничего хорошего.
Вскоре Освальд увидел рваные ботинки мальчика, с которым никто не играл и чей отец сидел в тюрьме. Мальчик стоял на камнях у верхушки стены – в том месте она осыпалась и была обшарпанной, как его ботинки.
Освальд вскарабкался на стену и сказал:
– Привет!
– Привет, – ответил мальчик.
Освальд не знал, о чём дальше говорить. Чем больше вы кого-то жалеете, тем труднее сказать ему об этом.
– Я только что узнал, что твой отец в… Там, где он есть, – наконец, проговорил Освальд. – Вот ведь не повезло! Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что мне тебя ужасно жаль.
У мальчика было бледное лицо и слезящиеся голубые глаза, а когда он услышал, что сказал Освальд, его глаза заслезились еще больше. Он слез на землю и ответил:
– Я-то ладно, а вот мама расстраивается.
Ужасно трудно утешать того, кто страдает. Освальд немного подумал и сказал:
– Знаешь что? Не обращай внимания, если эти мерзкие дети не будут с тобой играть. Ты же знаешь, что не виноват.
– Так и отец тоже не виноват, – ответил мальчик. – Он сломал руку, свалившись со скирды, и не заплатил взнос в охотничий клуб, потому что у матери новорожденный, на которого уходит много денег. Поэтому мы были на мели… Да и что такое пара зайцев или куропатка? Это ж не фазаны, которых так же дорого растить, как цыплят.
Освальд не знал, что ответить, поэтому вытащил новую ручку-карандаш и протянул мальчику.
– Вот! Если хочешь, можешь взять себе.
Бледноглазый мальчик взял ручку, осмотрел её и спросил:
– Без дураков?
Освальд ответил, что без дураков, но чувствовал себя очень неловко, и, хотя ему ужасно хотелось сделать что-нибудь для мальчика, ещё больше ему хотелось уйти. Он никогда в жизни не радовался так сильно появлению Доры, которая сказала:
– Возвращайся играть, Освальд. Я устала и хочу немного отдохнуть.
Она усадила мальчика рядом с собой, а Освальд вернулся к остальным.
Игры, даже самые великолепные, однажды подходят к концу. После игр мы пили чай, а потом деревенских детей отослали, и Освальд пошёл позвать Дору и сына заключенного. Но он нашел только Дору и сразу понял (уж такой он наблюдательный), что она недавно плакала.
Это был один из самых счастливых дней в нашей жизни, и дорога домой была хорошей, но Дора вела себя ужасно тихо, как будто её одолевали мрачные мысли.
И на следующий день она не повеселела.
Мы все копались на песчаном мелководье, но Дора не захотела к нам присоединиться и сидела поодаль одна. Вскоре Элис ушла к ней, и мы все поняли: что-то случилось.
Вернувшись, Элис сказала:
– Вытрите ноги и приходите на совет. Дора хочет кое-что вам сказать.
Мы вытерли розовые, облепленные песком ноги и собрались на совет.
– Не думаю, что Эйч-Оу стоит присутствовать, – сказала Элис. – Тут не будет ничего забавного. Лучше иди, развлекайся у моря и лови симпатичных маленьких крабов, Эйч-Оу, милый.
– Вы вечно не хотите, чтобы я участвовал, – надулся Эйч-Оу. – Я не хуже любого другого могу посидеть на совете.
– Пожалуйста, Эйч-Оу! – умоляюще сказала Элис. – А если я дам тебе полпенни, чтобы ты пошел и купил карамелек?
Эйч-Оу ушел, и Дора сказала:
– Просто не представляю, как я могла такое натворить, ведь вы мне так доверяли! Но я ничего не могла с собой поделать. Помню, что сказал Дикки, когда вы решили поручить это мне… Он сказал, что я из нас самая надежная. Я недостойна того, чтобы вы со мной разговаривали. Но тогда мне казалось, что я поступаю правильно, честное слово! А теперь я так уже не думаю.
– Да что ты натворила? – спросил Дикки.
Освальд уже почти догадался.
– Скажи им, – попросила Дора Элис, переворачиваясь на живот и пряча лицо частично в ладонях, частично в песке.
– Она отдала все деньги, заработанные для мисс Сандал, тому маленькому мальчику, отец которого сидит в тюрьме, – сказала Элис.
– Один фунт тринадцать шиллингов и семь пенсов, – всхлипнула Дора.
– Думаю, тебе стоило бы сперва посоветоваться с нами, – сказал Дикки. – Конечно, видно, что теперь ты сожалеешь, но тебе действительно стоило бы посоветоваться.
– Как я могла это сделать? – спросила Дора. – Вы все играли в кошки-мышки, а он собирался вернуться домой. Мне только очень хотелось бы, чтобы вы слышали, что он мне рассказал… О том, что его мать больна, и никто не дает ей работы из-за того, куда попал его отец, а его младший брат болен, бедняжка, и им не хватает еды… Вы не представляете, как у них всё ужасно. Я накоплю и верну вам все деньги из своих карманных. Только простите меня и скажите, что не презираете меня как мошенницу и растратчицу. Я ничего не могла с собой поделать.
– Я рад, что ты не могла, – внезапно сказал Эйч-Оу, который незаметно, по-пластунски, подкрался к нам. – Я буду отдавать тебе все мои деньги, Дора. Для начала вот полпенни, который мне дали на карамель.
Он сунул монетку ей в руку.
– Да, я подслушивал, еще как подслушивал, – продолжал Эйч-Оу. – Я имею такое же право, как и все вы, присутствовать на совете! И я думаю, что Дора совершенно права, а вы все просто звери, раз не говорите ей, что она права, когда видите, как она плачет. А если бы заболел ваш дорогой братик, и никто бы ничего вам не давал, хотя держал в карманах много фунтов?