– Интересно, что там с Гастингсом? – Он принялся озираться в поисках кэба, бормоча: – Не люблю прибегать к услугам незнакомых извозчиков. Что за дурацкое положение!
– Хотите, я найду для вас кэб, сэр? Дойду до площади, поищу там.
Я предложил это неспроста: было куда разумней и безопасней нанять экипаж на Беркли-сквер, где всегда полно кэбов. Я уже знал, что, если мы пойдем пешком, портфель и саквояж непременно начнут оттягивать мне руки.
– Нет, – сказал Холмс. – Нет, думаю, нам лучше пройтись, чтобы я мог привести в порядок мысли.
Он запахнул плащ и шагнул в сгущающийся туман. Я последовал за ним.
– Почему вы так резко прервали беседу? – спросил я, когда мы дошли до Беркли-сквер.
Я знал, что нахожусь всего в нескольких кварталах от своего дома на Керзон-стрит, и тем не менее опять удалялся от него. Долго еще я не увижу своей квартиры.
– Это была не беседа, Гатри, и вы прекрасно это знаете, – ответил он, когда мы огибали площадь, направляясь к Кондуит-стрит и Сэвил-роу с намерением выйти оттуда на Виго-стрит, свернуть на Сэквилл-стрит, оказаться на Пиккадилли, дойти по Джермин-стрит и Дьюк-оф-Йорк-стрит до Сент-Джеймс-сквер и, наконец, добраться до Пэлл-Мэлл. – Это были в чистом виде маневры.
Я прибавил ходу, чтобы догнать его.
– Я так и подумал.
– Разумеется. Вы проработали у меня не один год и должны уже понимать, что к чему, – ответил он не то чтобы недовольно, но отнюдь не благодушно. – Этот барон фон Шаттенберг слишком уж миролюбив!
– Считаете, он состоит в Братстве? – не удержался я от вопроса.
– Если это так, то он глупец, потому что Братство стремится к краху всех европейских держав и захвату власти. Он, будучи бароном, окажется в числе тех, кого сотрут с лица земли. – Холмс пошел медленнее, подстраиваясь под шаг уличной толпы. – Однако ему, по-видимому, посулили какие-то выгоды в обмен на пособничество или попросту шантажируют. Как бы там ни было, он не прислушается к моим предложениям.
– Тогда зачем вы потребовали привлечь к обсуждению сэра Камерона? – спросил я. – Ведь он упрям, как призовой хряк, и себялюбив, как кот.
– Да вдобавок пьянчужка, – подхватил Холмс. – А если учует выгоду, то будет стоять на своем до конца, пусть даже земля разверзнется под его ногами. – Он дважды кивнул. – Вот так. Все, что нам нужно сделать, это убедить его в злонамеренности барона фон Шаттенберга. Тогда сэр Камерон будет упираться, покуда Темза не потечет вспять.
– И правда! – воскликнул я, начиная постигать замысел своего патрона. – А если его угостят шнапсом, он, скорее всего, напьется и станет еще несговорчивей. – Я не сдержался и хихикнул. – Надеюсь, барон не слишком огорчится.
– А я, напротив, надеюсь, что он очень расстроится, проговорится и мы получим возможность судить о том, насколько опасна нынешняя деятельность Братства. Пока что мы действуем вслепую.
Он внезапно остановился и поднял руку, призывая меня к молчанию. Людской поток расходился, огибал нас и снова смыкался, словно мы были островами в стремнине.
– Что? – спросил я, невольно заволновавшись.
Холмс сердито тряхнул головой, и я прикусил язык. Наконец он опустил руку.
– Наверное, я ошибся. Мне на секунду почудилось, что где-то рядом опять идут две лошади, как прошлой ночью. Я как будто слышал звяканье плохо прибитой подковы.
– Боюсь, я не заметил… – проговорил я, но не окончил фразы.
– В таком шуме немудрено и ослышаться, – заметил Холмс, словно уговаривая себя.
На углу мы свернули к Пэлл-Мэлл и размеренным шагом направились домой, а над Лондоном тем временем уже спускалась ночь.
Прежде чем мы добрались до дверей его квартиры, Холмс дважды останавливался, прислушивался и дважды убеждал себя, что звук погони ему почудился; я от всего шарахался, как вышедший из спячки сверчок: за окном каждой проезжавшей по улице кареты мне мерещились зловещие лица убийц из Братства, совсем как недавно в Константинополе. Мысль о том, что нас преследует неведомый и невидимый враг, была весьма неприятна. У меня достало хладнокровия справиться с паническим беспокойством, но все же тревога ни на миг не унималась.
– Зайдете на чай и бренди, Гатри? Нам еще многое надо обсудить.
Не дожидаясь ответа, Холмс стал торопливо подниматься по ступеням, ничуть не утратив проворства после долгой прогулки. Я с трудом поспевал за ним, оставив свои мысли при себе.
Как я и ожидал, у двери нас встретил Тьерс.
– Вода только что закипела, сэр, – сказал он. – Я попросил Сида Гастингса вернуться, после того как он отвезет Саттона в театр.
– Отлично, – сказал Холмс, отдавая Тьерсу свой плащ. – Надеюсь, с дневным курьером ничего не случилось?
– Нет. В доставленном им пакете помимо прочего есть депеша из Амстердама. Возможно, это срочно.
Он взял у меня саквояж, однако портфель остался при мне.
– Из Амстердама? – встревожился Холмс. – Якоб Браатен?
– Не знаю, сэр, – ответил Тьерс, открывая дверь в кабинет Холмса. – Я только что развел огонь. Скоро подам чай.
– Отлично, – повторил Холмс.
– Пакет на вашем столе, – добавил Тьерс перед тем, как закрыть за собой дверь.
Холмс тотчас подошел к столу, точно опасаясь, что пакет исчезнет.
– Вот те на! – промолвил он, заглядывая в пакет. – Сообщение касательно турецких дел и новости из Амстердама. Не нравится мне это, Гатри.
Он сел и стал открывать курьерский пакет, который в действительности представлял собой большой кожаный портфель с двойным замком.
– Могу вас понять, сэр, – заметил я, подходя к своему стулу.
Портфель оттягивал мне руку, будто его набили камнями. Я был рад наконец опустить его на пол.
Холмс вскрыл депешу, положил ее на стол и с изумительной быстротой прочел, затем хлопнул ладонью по столу и гневно выкрикнул:
– Не может быть!
Я испуганно уставился на него.
– Братство, сэр?
– Именно. А точнее, Якоб Браатен. Ему удалось уйти от слежки. Полагают, что теперь он находится на судне, следующем в Ирландию. А оттуда, скорее всего, направится в Манчестер. Возможно, он уже там. – Он шумно вздохнул. – Грош цена всем этим предупреждениям, которые мы посылали в Дувр. Они с Викерсом очутятся на английской земле еще до приезда леди Макмиллан – вот что меня беспокоит. Это попахивает не просто возвращением Братства в Британию. У них, возможно, уже созрел какой-то гнусный план. Не понимаю, почему меня это так удивляет, – иронически прибавил он.
– Но ведь еще не поздно сообщить в Манчестер? – предположил я.
Такой тревоги я не испытывал с тех пор, как в последний раз имел дело с Братством.
– Вероятно, – мрачно изрек Холмс.
– Тогда я подготовлю приказ, если желаете.
– Да. Подготовьте. Это мало, но все же лучше, чем ничего, – сказал он, задумчиво опуская голову. – Меня беспокоит, что Братство перешло в наступление так быстро и так коварно.
Я встал, чтобы достать тисненую бумагу, на которой обычно выпускались подобные приказы. Пока я возился у секретера, в кабинет вошел Тьерс с чайным подносом, на котором помимо чайника, сахарницы и сливочника помещалась корзинка со свежими булочками, плошка со сливочным маслом и банка ветчинного паштета.
– Поставьте сюда, Тьерс, – распорядился Холмс, не отрывая взгляда от лежавшей перед ним бумаги.
– Хорошо, – ответил Тьерс и добавил: – Только что вернулся Сид Гастингс. Попросить его зайти сейчас или вы поговорите с ним позже?
Холмс перевернул листок и отложил его в сторону.
– Скажите, пусть зайдет. У меня к нему срочное дело.
– Хорошо, сэр, – поклонился Тьерс и оставил нас вдвоем.
– Вы хотите узнать, почему его не оказалось в условленном месте? – спросил я.
– Да. Это очень на него не похоже. – Хмурый взгляд патрона был куда красноречивее слов. – Больше всего меня волнует, что ему могли угрожать. В конце концов, он человек семейный. Я не могу просить его ставить мои интересы или интересы правительства выше интересов его жены и детей. – Он грустно улыбнулся. – Необходимость делать подобный выбор заставляет людей, подобных Гастингсу, разрываться на части. Настаивая на выборе, я дурно вознаградил бы Гастингса за верную службу. – Холмс помолчал. – То, что он предан своей семье, свидетельствует в его пользу.
– Еще бы, – согласился я и подошел к столу, чтобы налить нам с Холмсом чаю.
– Да, Гатри, – продолжал патрон, – многие люди его сословия способны лишь зачать ребенка, которого потом воспитывает улица. Мы каждый день сталкиваемся с последствиями их безразличия.
– Некоторые представители высших классов обращаются со своими внебрачными детьми хуже, чем с собаками, – заметил я.
– К сожалению, это так. Но не все люди, к какому бы слою общества они ни принадлежали, таковы. Сид Гастингс всегда ставил интересы жены и детей выше собственных, и потому он являет собой похвальный образчик того, что даже бедный человек может действовать во благо своей семьи, – рассудил Холмс и взял чашку с чаем, которую я протянул ему. – Вот почему я не хочу навязывать ему решение – едва ли он способен сделать выбор.
– Не только он, но и любой человек, – поправил я.
Холмс покачал головой:
– Гатри, мой мальчик, хотел бы я согласиться с вами. Но, увы, не могу.
Он взял булочку, разломил ее надвое, намазал меньший кусок маслом и отправил в рот.
– Каждый человек чему-то предан, – заметил я. – Если не семье, то чему-то иному.
Я сказал, что думал, и Холмс, по-видимому, это понял.
– Вы до сих пор остаетесь идеалистом, мой милый, – промолвил он; в его словах слышалось некоторое самоосуждение. – Я рад этому.
Я сделал небольшой глоток, наслаждаясь горячим чаем.
– Почему вы так говорите, сэр?
Мне не довелось услышать его ответ, так как в дверь постучал Тьерс, сообщая, что с ним явился Сид Гастингс.
– Входите, входите! – крикнул Холмс. – Выпейте с нами чаю… Тьерс, принесите, пожалуйста, чашку для Гастингса.
– Сию минуту, – ответил Тьерс и вышел.