Я чуть было не вставил, что любой, кто знаком с сэром Камероном, мог бы об этом догадаться, но сдержался. Тем временем Холмс с шотландцем продолжали разговор.
– В том, что вы говорите, есть некоторый смысл, – признал Макмиллан. – Возможно, я слегка поспешил. – Он снова взял свой лист. – Постараюсь припомнить что-нибудь еще.
– Ваши показания, несомненно, станут большим подспорьем для полицейских.
Холмс вернулся к своим записям, но через несколько минут отложил карандаш и заметил:
– Как жаль, что мы не можем выпить чаю, пока ждем.
Все, кто был в комнате, уставились на него, на лицах читались разные чувства, от иронии до неприязни. Барон фон Шаттенберг откашлялся:
– Вероятно, полиция захочет осмотреть все чайные приборы. Все, что стоят на подносе?
– Да, – подтвердил Холмс. – Мы ведь не знаем, где находится яд. – Он указал на выпечку: – Насколько я понимаю, это тоже может представлять опасность.
Эгмонт Айзенфельд протянул Холмсу свой лист.
– Как вы думаете, нельзя ли прикрыть ему лицо? Оно просто… – Он не закончил фразу, лишь жестом выразив свое отвращение.
Холмс поразмыслил и сказал:
– Не думаю, что носовой платок, наброшенный ему на лицо, что-то испортит.
Он вынул из кармана свой платок, развернул его и накрыл лицо покойного.
– Благодарю вас, – ответил Айзенфельд. – Так лучше, да и он сохранит свое достоинство.
Я вспомнил недавние рассуждения служителя морга о смерти и достоинстве и сразу понял, что эти уступки действительно нужны лишь живым, а мертвецам уже ни до чего нет дела. Я был потрясен и все же не мог отрицать этой истины. Меня поразило, что я понял это лишь сейчас, хотя за годы работы на Холмса побывал в стольких переделках.
– Гатри! – произнес Холмс, вторгаясь в мои мысли.
– Сэр? – ответил я, немедленно переключив на него свое внимание.
– Прошу вас, соберите у присутствующих показания, чтобы мы могли вручить их полиции. – Холмс оглядел находившихся в комнате: – Это недолго. Полиция прибудет с минуты на минуту.
– Надеюсь, что так, – передернул плечами сэр Камерон. – Пламя скоро погаснет, а дров здесь нет. Как думаете, мы можем позвать дворецкого, чтобы он снова разжег огонь? – Он опять сделался грубым и раздражительным.
– Полагаю, было бы разумнее сначала дождаться полиции, – ответил Холмс.
Сэр Камерон страдальчески вздохнул и посмотрел на барона:
– Где моя жена, сэр? Давайте обсудим хотя бы это, раз уж мы здесь застряли. – Мне был хорошо знаком этот тон: Макмиллан искал повод для ссоры.
– Мы для этого и собрались, – сказал Холмс, изумив меня и подыграв сэру Камерону. – Попытаемся извлечь пользу из нашего непростого положения.
Шотландцу только это и требовалось:
– Итак, сэр? Где же она?
– Она в Голландии, – ответил барон фон Шаттенберг с готовностью, которая показалась мне подозрительной. – С нею ее дядюшки. Если вы сумеете убедить Адмиралтейство допустить их в страну, она сможет приехать уже послезавтра.
– В Голландии, – задумчиво промолвил сэр Камерон. – Давно она там?
– Со вчерашнего дня. Прошлой ночью я получил телеграмму, уведомлявшую меня, что она уже в отеле. И очень хочет свидеться с вами.
– А еще она хочет, чтобы дядюшки приехали вместе с нею. В чем тут загвоздка, Холмс? Адмиралтейство не возражает против того, чтобы она путешествовала с родственниками, а?
– Дело не в этом, хотя степень ее родства с некоторыми из них вызывает сомнения, – грубовато ответил Холмс. – У нас есть достоверная информация о том, что вышеупомянутые «дядюшки» принадлежат к организации, которую правительство… – Он запнулся. – Возможно, эти «дядюшки» планируют доставить в Лондон не только вашу супругу, но и кое-что еще.
Барон фон Шаттенберг покачал головой:
– Это просто смешно. Дяди леди Макмиллан – достойные, порядочные люди.
– Вы в этом уверены? – скептически возразил Холмс.
– Уверен так же, как и в том, что один из моих секретарей лежит на полу мертвый, – парировал барон.
– И в чем тогда трудность, Холмс? – спросил сэр Камерон. – Что такого сделали эти «дядюшки», что вы не хотите позволить им сопровождать племянницу, мою жену, в Англию? – Он воинственно упер руку в бок в радостном предвкушении назревающей перебранки.
Холмс терпеть не мог, когда его вынуждали открывать свои карты, однако он знал, как ответить:
– Повторяю, Адмиралтейство беспокоит вовсе не ваша жена, а ее спутники, а также те, к кому они намерены присоединиться здесь, в Лондоне. Мы получили сообщение, весьма и весьма достоверное, о том, что «дядюшки» состоят в Братстве.
Я был поражен тем, что он в подобной компании вдруг взял и выложил все напрямик. Я надеялся, что это хитрая уловка, а не отчаянная попытка внезапной атакой вывести преступника на чистую воду. Заговорит ли он о Викерсе или Браатене или оставит эти сведения при себе? Мне невольно подумалось, что он уже сказал слишком много.
Сэр Камерон недоверчиво уставился на Холмса:
– В Братстве? Чушь! Это люди высокопоставленные и состоятельные. Им совершенно нет смысла связываться с бессовестными мерзавцами. У них все есть. Что может дать им Братство? – Он взглянул на барона фон Шаттенберга, желая найти у него поддержку.
– Возможно, им нужна власть, – спокойно ответил Холмс и обратился к барону: – Прошу простить меня за столь неожиданные откровения. Я не хотел вот так вываливать все это на вас.
– Вы меня озадачили, – ответил барон. – Я не могу поверить этому. Если вы толкуете о подрывной организации, известной под названием Bruderschaft[17], то я должен заявить, что ваша информация неверна. Их цель – свержение законной власти. По крайней мере, так считается. Члены Братства – все, без исключения – негодяи, беспринципные и коварные. Неужели родные леди Макмиллан могут участвовать в этой дикости? Верх нелепости – полагать, будто они сотрудничают с подобным сбродом. Ее дяди много сделали для Германии и для немцев – для всех немцев, а не только для своего класса. Они родовиты и богаты, пользуются блестящей репутацией и занимают видное положение в обществе. У них нет причин связываться со столь недостойной компанией. – Он медленно покачал головой. – Что вам наговорили, чтобы вы поверили в эту опасную ложь?
– Человек, рассказавший об этом, поплатился за правдивость своих сведений жизнью. Вскоре после того, как он связался с нами, его обнаружили мертвым. Он встретил ужасную смерть. – Холмс тяжело вздохнул. – Простите, но я высоко ценю жертву, которую принес наш агент. Он выслеживал этих людей больше года, прежде чем они разоблачили его и наказали за то, что он сделал. Если вы желаете иметь копию его отчета, я позабочусь о том, чтобы вы ее получили.
Предложение Холмса ошеломило меня. Я спрашивал себя, чего он добивается.
– Да, – сказал барон. – Я бы хотел взглянуть на этот ваш отчет.
– Завтра же непременно пришлю его вам, хотя будет воскресенье. Я знаю, что эти факты подлинные, и полагаю, что они заслуживают вашего неотложного внимания. Когда вы найдете время изучить их, то, возможно, поймете, отчего меня так беспокоит свита леди Макмиллан, а может быть, сами захотите принять меры в отношении этих людей. – Он бросил взгляд на окно: ставни были уже закрыты на ночь. – Возможно, вы не сочтете нужным разделить мое беспокойство, но я хотел бы, чтобы вы поняли мои резоны.
– Я кое-что знаю о Братстве, – вставил сэр Камерон. – В большинстве своем это низкие твари. Очень не хочется, чтобы они ошивались вокруг. Не думаю, что моя жена позволит такое…
Тут в дверь постучал дворецкий.
– Прибыл старший инспектор Прайс, – доложил он.
– Пусть войдет, – ответил Холмс, опередив барона фон Шаттенберга.
Патрон сделал мне знак подойти; я тут же повиновался. Откровенные заявления Холмса по-прежнему тревожили меня. Подобное было не в его стиле. Мне пришло в голову, что убийство может придать вес тому, что он узнал о предполагаемых спутниках леди Макмиллан. По крайней мере, он не обмолвился о поездке Браатена и Викерса в Ирландию: эти данные лучше было приберечь на потом.
Дверь распахнулась, и в гостиную вошел старший инспектор Вон Прайс. Среднего роста, худощавый, лет тридцати пяти, с мужественным лицом, он казался куда дружелюбней инспектора Лайонела Фезерстоуна. Оглядевшись кругом, инспектор произнес:
– Добрый вечер, господа. Я вижу, тут кое-что случилось. Как это произошло?
Он выделялся из общей массы полицейских хорошей речью и безупречным костюмом. Я слыхал, что его мать, чью фамилию он носил, была актрисой, а после вышла замуж за какого-то захудалого графа с Севера и вызвала в семье своего мужа единодушное осуждение. Это ли сказалось на мрачном выражении его лица или же циником его, как и многих других, сделала работа в полиции?
– Значит, вы – старший инспектор Прайс? – сказал Холмс. – Мой брат не раз упоминал о вас. Я – Майкрофт Холмс. Работаю на Адмиралтейство.
– Холмс, Холмс… – произнес инспектор. – Кажется, знаю я вашего братца: высокий, умный малый, сыщик что надо.
Обычно Холмс возражал против столь уничижительных характеристик, даваемых его брату, однако теперь он только заметил:
– Да, он именно таков.
– Он уже побывал здесь? – спросил Прайс. – Мне об этом не говорили.
– Увы, нет. Эта подозрительная смерть, возможно, имеет отношение к дипломатическим делам. Должно быть, именно поэтому расследование поручили вам, – многозначительно произнес Холмс. Он знал, что в последнее время старшему инспектору Прайсу доверяли дела, связанные с преступлениями в высших слоях общества.
– К дипломатическим делам? – переспросил Прайс. – Как это?
Ему снова ответил Холмс, опередив остальных:
– Видите ли, старший инспектор, этот дом принадлежит немецкому подданному Дитриху Амзелю. Покойный также немец. Он служил у барона фон Шаттенберга. Мы все собрались здесь, чтобы обсудить предстоящий визит леди Макмиллан… Вы, разумеется, знаете сэра Камерона?