– Лошадь покалечили, она охромела, – едва слышно проговорила мисс Хелспай. – Кто-то пытается нас задержать.
– Вы уверены? – так же тихо спросил я.
– Она не может сдвинуться с места – у нее перерезаны сухожилия, – произнесла мисс Хелспай таким гневным и печальным голосом, какого я больше не чаял услышать.
– Почему вы так думаете?
– Потому, что у нее на ногах кровь и ей больно. А мы не можем двинуться с места.
Я замолчал, прислушиваясь к шуму дождя и другим ночным звукам. Мне показалось, будто щелкнул взведенный курок; я тут же бросился на пол коляски, мисс Хелспай последовала моему примеру.
Раздался выстрел, лошадь снова заржала и попыталась тронуться с места, но вместо этого упала, запутавшись в сбруе.
– Все, хватит, – прошептала мисс Хелспай и сунула руку в муфту, намереваясь достать револьвер. – Гатри, готовьтесь бежать.
– У меня тоже есть револьвер, – мягко возразил я. – Если мы с вами будем действовать сообща, то, возможно, сумеем им помешать, кто бы они ни были.
Она одобрительно кивнула и вытащила револьвер.
– Готовы? Внимание, пошли!
Мы оба одновременно выскочили из экипажа, она с левой стороны, я – с правой, припали к земле и стали целиться в темноту; в шести футах от коляски маячила какая-то фигура в развевающемся плаще, она развернулась и побежала прочь.
– Стой! – заорал я и бросился в погоню.
Мы помчались по Сент-Мартинс-лейн в направлении Лонг-Акр, однако я так и не смог нагнать беглеца. Недалеко от Ковент-Гардена он скользнул в проход между двумя домами. Боясь оставить мисс Хелспай одну, я повернулся и бросился назад, к Театру герцога Йоркского, но, подбегая, услышал одиночный выстрел.
– Мисс Хелспай! – в ужасе крикнул я, однако, добравшись наконец до места, увидел, что она стоит над своей лошадью, а в глазах ее сверкают слезы.
– Она так мучилась, – пробормотала мисс Хелспай, отдавая мне свой револьвер.
– Дорогая мисс Хелспай, – сказал я и обнял ее за плечи, чтобы хоть как-то утешить. – Как это грустно…
– Одно дело – стрелять в нас, – слабым, сдавленным голосом проговорила мисс Хелспай, – ведь мы умеем за себя постоять. Но причинять вред безвинному животному только ради того, чтобы расправиться с нами, это настоящая трусость.
– Да, – ответил я, искренне соглашаясь с нею.
«Но что нам теперь делать? – спрашивал я себя. – Как отцепить коляску и снять с мертвой лошади сбрую? И как поступить с животным?» Все это представлялось мне крайне затруднительным.
– Не беспокойтесь, – произнесла мисс Хелспай, словно прочитав мои мысли. – Об этом позаботятся мои коллеги.
– Ах да, ваши коллеги! Только вот где они были, когда покалечили лошадь?
Мне очень не нравилось, что они постоянно следовали за нами, однако подобная нерадивость вызывала у меня еще меньшее одобрение.
– Они провожали домой мистера Холмса, – объяснила она. – Им показалось, что мы не нуждаемся в их опеке.
– Небольшое утешение, – заметил я, стараясь держать себя в руках.
– Да. Им придется ответить за свое упущение перед начальством.
Одной рукой мисс Хелспай взяла меня за руку, в другой по-прежнему держала муфту; она не упомянула о своем револьвере, и я положил его в задний карман брюк, отдельно от своего оружия.
– Пэлл-Мэлл не очень далеко. Мы можем дойти пешком, если вы не усматриваете в этом слишком большой опасности.
– Во всяком случае, можно рискнуть, – ответил я, больше не чувствуя прежней усталости, которая испарилась как по волшебству. – Если задержимся в пути, быть может, на поиски отправят Гастингса.
– Или моих коллег, – добавила мисс Хелспай. – Если мы пойдем налево по Сент-Мартинс-лейн, то доберемся до начала Пэлл-Мэлл, а оттуда и до дома мистера Холмса недалеко. – Она попыталась улыбнуться. – Здесь, верно, не больше полумили?
– Около того, – ответил я.
Мне было совершенно все равно. Этот невыносимо тяжелый день заканчивался самым чудесным образом. Я подумал, что еще несколько минут в обществе мисс Хелспай сумеют утолить все печали, выпавшие на мою долю, и вознаградить ее за потерю лошади. Я шагал вовсе не так быстро, как мог бы, и волновался лишь о том, чтобы мисс Хелспай не испачкала свое платье и не простудилась. Мимо нас проехало несколько экипажей и один-два всадника. Мы были уже напротив Кокспер-стрит, когда к нам подъехал верховой. Он окликнул мисс Хелспай по имени и спросил, где ее коляска.
– Увидите, когда подъедете к театру. Я поручаю вам с Лэнгфордом позаботиться о ней. – Она говорила резко, но я расслышал в ее голосе нотки страдания, которые она стремилась скрыть.
– Будет исполнено, мисс Хелспай, – ответил всадник, поднял в приветствии руку и поскакал в направлении Сент-Мартинс-лейн.
Пока они разговаривали, я вдруг понял, что она все еще держит меня под руку и не делает попыток отстраниться. Это было пьянящее ощущение, но я боялся, что придаю ему чрезмерное значение: день выдался тяжелым, и под конец его Пенелопе пришлось пристрелить свою лошадь. Вполне понятно, что она нуждалась в поддержке. Я решил не делать далеко идущих выводов и не воображать себе лишнего.
– Скажите, Гатри, – спросила она, когда мы снова пустились в путь, – вы рады, что избавили мир от Якоба Браатена?
Этот прямой вопрос совершенно застал меня врасплох.
– Я рад, что его уже нет в живых и он больше не будет мучить невинных людей. Но я не рад тому, что мне пришлось его убить. Если бы я радовался этому, то уподобился бы ему самому.
– Подражание – лучший комплимент? Что ж, а я так очень рада.
Мне не хотелось этого признавать, но ее похвала подняла мне настроение.
– Вы очень добры, мисс Хелспай. Это не то, чем следует гордиться.
– Неправда, – ласково возразила она. – Мы награждаем солдат орденами, за то что они ежедневно убивают людей.
– Это совсем другое, – сказал я.
Мы были уже недалеко от дома Холмса, но мне не хотелось туда идти, хотя я понимал, что придется.
– Только вы так считаете, Гатри.
На лестнице она опередила меня. Мы стали подниматься на третий этаж. По дороге я спросил:
– А как вы сегодня собираетесь вернуться к себе… домой?
Меня внезапно поразило, что я понятия не имею, где и с кем она живет.
– Об этом позаботятся мои коллеги, – равнодушно ответила она, продолжая подъем.
Тьерс тотчас открыл нам:
– Он в кабинете. И Саттон тоже. – Вид у него был измученный. – Ладно, когда один из них постоянно цитировал Шекспира, но двое…
– Ради вас, Тьерс, мы постараемся положить этому конец, – пообещала мисс Хелспай, и мы направились в кабинет.
Там в кресле Холмса, накинув поверх халата одеяло и положив под голову подушку, сидел Саттон. Холмс, уже без грима, стоял перед камином с бокалом бренди в одной руке и кочергой в другой и делал вид, будто фехтует. Заметив мисс Хелспай, он опустил кочергу и сказал:
– А мы уж собирались выслать за вами ищеек.
– У нас возникли кое-какие трудности, – объяснила мисс Хелспай таким тоном, будто речь шла всего-навсего об отвалившемся колесе экипажа. – Пришлось прогуляться.
Саттон подался вперед, хотя это явно далось ему непросто. Одна половина его лица напоминала кусок сырого мяса. Он попытался выразить нам свое сочувствие, но не сумел выговорить ни слова.
– Что за трудности, Гатри? – спросил Холмс. Его серые глаза сузились.
– На нас напали, – сказал я, ради мисс Хелспай постаравшись, чтобы мои слова прозвучали не слишком грозно.
– Напали? – переспросил Холмс. – Кто?
– Какой-то человек в черном. Я погнался за ним, но около Ковент-Гардена ему удалось ускользнуть. Вы же знаете, там настоящий лабиринт. Хотя это не оправдание, – поспешно добавил я.
– По крайней мере, это объяснение, – заметил Холмс. – Садитесь оба. Тьерс тотчас принесет вам еду. Должен сказать, я тоже проголодался. – Он глянул на Саттона: – Не представляю, что значит ежедневно выходить на сцену. Я совершенно обессилел.
– К этому скоро привыкаешь, если нравится, – ответил актер. Голос его напоминал скрип несмазанной двери, но в нем самом уже узнавался прежний Саттон. Он успел стряхнуть с себя сонную вялость и апатию, мучившие и изнурявшие его.
– Да, вероятно, – задумчиво промолвил Холмс. Он обернулся, окинул нас долгим взглядом и наконец сказал: – У нас тоже новости. Инспектор Лайонел Фезерстоун мертв.
– Как?! – воскликнул я.
– А кто это? – в то же мгновение спросила мисс Хелспай.
– Видимо, он покончил с собой, – объяснил Холмс. – Судя по всему, Братство заставляло его шпионить. Старший инспектор Прайс прислал мне предварительный рапорт, пообещав позднее снабдить меня копией собственноручного отчета Фезерстоуна о своей деятельности.
– Его заставили? Но как? – Все это не укладывалось у меня в голове.
– Его мать была связана с ирландскими бунтарями. В борьбе с Англией эти люди не брезговали ничем. Они каким-то образом объединились с Братством и вынудили Фезерстоуна к сотрудничеству. Он больше не смог выносить обман и покончил со всем этим единственным доступным ему способом: лишил себя жизни. – Холмс остановился и немного отпил из своего бокала. – Должно быть, в полиции имеется еще один агент Братства, причем более высокого ранга, так как Фезерстоуну частенько поручали дела, которые интересовали эту организацию. Надеюсь, материалы инспектора Стренджа прольют на это свет.
– Значит, дело Керема специально поручили Фезерстоуну, чтобы он повлиял на его исход, – вставил я, догадавшись, что это многое могло бы объяснить.
– Да. Именно он организовал похищение трупа, а потом более двадцати часов скрывал пропажу. Он сам замел все следы с помощью сэра Мармиона. – Лицо Холмса помрачнело. – Я до сих пор виню себя за то, что вовремя не распознал роль Хэйзелтина. – Он прокашлялся и добавил: – Один Саттон почуял, что с ним что-то не так. Надо было к вам прислушаться, Эдмунд. Надо было.
– Дело не только в предчувствиях, но и в моем недоверии к науке, – признался Саттон и, не докончив фразы, запнулся и сдавленно захрипел, но жестом дал понять, что хочет добавить что-то еще. – Наука всегда стремится к высоким идеалам, но часто приводит к насилию и жестокости.