— Как я понимаю, вам удалось познакомиться с Чарльзом Эбернетти.
— Именно так. В обществе «Огни рампы» он настоящая звезда. Тщедушный вертлявый человечек, Ватсон, но в его чертах, цвете кожи и оттенке волос есть нечто неописуемо стандартное, вот почему он, вероятно, может играть множество различных ролей. Пожалуй, он чересчур актерствует, но здесь имеется несколько тонких и довольно любопытных нюансов.
— Касающихся его личности или его выступлений на сцене?
Холмс усмехнулся:
— Ваши прагматические замечания всегда бьют в самую точку. Об этом и речь: где кончается актер и начинается человек? Я посмотрел репетицию и упросил председателя общества, моего знакомого, представить меня нашей звезде. Я превознес до небес актерское мастерство мистера Эбернетти и, похоже, вполне очаровал его. Вероятно, в нем взыграло тщеславие вкупе с потребностью все время поддерживать уверенность в себе. Мы достигли с ним столь полного взаимопонимания, что он пригласил меня в один из ближайших вечеров отправиться с ним в театр Друри-Лейн, где выступает артист, которым он восхищается. Почему-то речь у нас зашла о висте. Когда я сообщил, что играю, он тут же пригласил меня на партию завтра днем. «У вас есть друг-картежник?» — поинтересовался он. «Есть», — ответил я. Ну а его сестра, мисс Сабина Эбернетти, сядет с нами четвертой.
— Итак, вам удалось проторить для нас дорогу к ним в дом. Отлично проделано, Холмс.
Мой спутник пожал своими узкими плечами.
— Не знаю, насколько отлично я это проделал. — Он вдруг переменил тему: — А как ваши успехи с доктором Ройсом Майлзом?
— Я опасался, что он не захочет особенно распространяться о своей бывшей пациентке, но он оказался довольно разговорчив, когда речь зашла о леди Эбернетти. Он был только рад сбыть ее с рук и пожелал мне всевозможных удач. Видимо, она принадлежит к числу тех раздражительных пациентов, которых боятся лечить все доктора на свете.
— А что насчет ее заболевания?
— Легочная конгестия, дающая чрезмерную нагрузку на сердце. Затруднена работа левого желудочка. К счастью для ее детей, долго она не протянет. По словам Майлза, это холодная женщина, которая обращается и всегда обращалась с сыном и дочерью как со слугами, а не как с любимыми отпрысками. Майлз с большой похвалой отзывался о заботе и внимании, которыми они ее окружают.
— А небрежное обращение способно свести ее в могилу раньше срока?
— Какое грубое замечание, Холмс.
— Миссис Бертрам говорила, что боится именно этого.
— Доктора Майлза удивила ее тревога. По его словам, она лишь однажды поинтересовалась здоровьем мачехи — когда узнала, что от услуг доктора отказались. Во время своих многочисленных визитов на Гровнер-сквер он ни разу ее не заставал.
— Возможно, они просто посещали больную в разное время. Ну а сам доктор Ройс Майлз? Какое у вас о нем создалось впечатление?
— Добросердечный, прямой человек, довольно жизнерадостного вида. Не следует делать такое замечание о коллеге, но мне кажется, что он увлекается портером.
— Возможно, потому-то ему и дали отставку.
— Уверен, что он достаточно сведущ, — поспешил я защитить своего собрата.
Мой друг лишь хмыкнул.
— Должен признаться, я совершенно сбит с толку, Холмс. Вы считаете, миссис Бертрам тревожится искренне?
— Я считаю, что здоровье леди Эбернетти чрезвычайно тревожит нескольких человек. Вопрос лишь, по какой причине.
— Похоже, вы не придали значения подозрению миссис Бертрам, что ее мачеха подверглась насилию. После того как вы познакомились с Чарльзом Эбернетти…
— …представил ли я, что он способен на матереубийство, отвратительнейшее из злодейств? Могла ли Элис Эбернетти вообразить, что, подобно Клитемнестре, породила змею, высасывающую кровь из ее груди?[34] — Он отбросил мрачное настроение вместе с сигарой. — А теперь, Ватсон, раздавайте карты.
Дом в Мейфэре, наиболее сдержанно-изящном из лондонских районов, был выдержан в георгианском стиле, с оградой из железных прутьев, двойными дверями в обрамлении дорических колонн, большими эркерами, лестницей слева, ведущей вниз, к черному ходу, и отдельным двором, где располагались конюшня и каретный сарай.
— Как по-вашему, сколько может стоить эта недвижимость? — тихо проговорил Холмс. Он снова замаскировался как вчера — буйные локоны, усы.
— Себастьян Фуд и Джон Ватсон, — отрекомендовался он пожилому дворецкому, открывшему нам дверь. — Полагаю, мистер Чарльз Эбернетти нас ожидает.
Нас провели в небольшую гостиную, обставленную довольно старомодно: неоклассический мраморный камин, китайские обои, китайский же ковер, чиппендейловская мебель. Чарльз Эбернетти горячо нас приветствовал. Его сестра, одетая в темное кашемировое платье, поднялась с кресла, снабженного подголовником, и двинулась нам навстречу. Держалась она более скованно, чем брат, однако не менее любезно. По сравнению с единокровной сестрой оба они казались весьма бесцветными. По возрасту их разделяло не больше года. Чертами лица и хрупкостью телосложения они настолько походили друг на друга, что отличала их лишь принадлежность к противоположным полам да некоторая разность характеров. Скоро стала очевидна их глубокая привязанность друг к другу.
— Вы должны извинить нас за эту старомодную меблировку, — произнес Чарльз после взаимных представлений. — Так был обставлен дом, когда он перешел в собственность нашей семьи, и матушка всегда хотела, чтобы в нем все так и оставалось.
— Ах вот как, здесь живет и ваша мать, — отметил Холмс. — Будем ли мы иметь удовольствие познакомиться с миссис Эбернетти?
— Наша мать тяжело больна и не принимает гостей, — вмешалась Сабина. — К тому же холодная погода плохо на нее действует.
— Возможно, вы могли бы разрешить моему другу взглянуть на нее. — Заметив их удивление, он поспешно продолжал: — Ватсон — практикующий врач самой высокой квалификации. Я убежден, он будет рад в любое время сообщить вам свое профессиональное мнение.
Бормоча слова согласия, я заметил, как Чарльз глянул на сестру. Та сохраняла невозмутимый вид.
— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, но у нас есть свой домашний врач, который заботится о матушке.
— Может быть, вы его знаете, Ватсон. Как его имя?
— Доктор Халлиуэлл, — ответила она после секундной заминки. Похоже, она уже начала слегка раздражаться, что и немудрено: Холмс проявлял немалую настойчивость в своих расспросах.
— Уверен, это превосходный специалист, — примирительно отозвался я. — И прошу вас, не извиняйтесь за мебель. У вас прелестная комната.
— Вам очень повезло, — добавил мой друг, продолжая играть роль неугомонного и беспардонного визитера, — ведь вам принадлежит столь великолепное строение в таком богатом районе. Наверняка оно стоит целое состояние.
Чарльз густо покраснел.
— Матушка никогда не продаст его. Это совершенно исключено.
— Я задел ваши чувства, — проговорил Холмс. — Прямодушие во мне иной раз берет верх над деликатностью. О, я вижу на столике карты. Ничто не сравнится со славной партией в вист с друзьями.
— Так давайте сыграем? — с готовностью предложил Чарльз, подвигая кресло.
Во время этой дружеской партии я с восторженным изумлением наблюдал за тем, как умело Холмс сохраняет личину Себастьяна Фуда. И очевидно, Чарльз Эбернетти от всей души восхищался им и внимал каждому его слову. Но столь же очевидным казалось и то, что Сабина Эбернетти не спешит выносить суждение о новом знакомце. Она держалась вежливо, однако подчеркнуто холодно.
В четыре часа она поднялась из-за столика и дернула за шнурок звонка, висевший возле камина.
— Хочешь попросить, чтобы принесли чай, Сабина? — осведомился Чарльз. — Самое время.
Встав, мисс Эбернетти увидела, что пламя в камине почти погасло.
— Надо позвать Минтера, пусть подбросит еще угля, — произнесла она.
— Незачем беспокоить Минтера. У него и так много работы. Я сам займусь очагом, — возразил ее брат.
Где-то в глубине дома раздался еще один звонок. По лицу Чарльза Эбернетти скользнуло выражение досады.
— Это матушка, — бросил он.
— Я схожу, — безмятежно откликнулась его сестра. — Ей пора принять лекарство.
— Мне кажется, — рассеянно произнес Холмс, глядя, как наш хозяин управляется с камином, — чтобы вести такое обширное хозяйство, требуется немало слуг. — Похоже, Чарльз его не слышал, но Холмс упорно продолжал: — Достойно восхищения, что мисс Эбернетти взяла на себя роль сиделки.
— Она сама на этом настояла, — пояснил Чарльз. — А пока моя сестра в отлучке, господа, мы могли бы отведать чудесного портера.
Он подошел к графину, стоящему на буфете.
— Портер не просто чудесный, — оценил Холмс, отпив глоток, — он поистине великолепный.
Чарльз покраснел от удовольствия.
— Из моих собственных погребов. Я принесу вам бутылочку.
— Ну что вы. Мы уже скоро уходим.
— Простите, что оставила вас одних, — проговорила мисс Эбернетти минуту спустя. — А где Чарльз? Сейчас Минтер принесет чай.
— Кажется, ваш брат пошел в винный погреб.
Из очага выскочил кусок угля и упал на ковер. Сабина вздрогнула всем телом, схватила щипцы и кинула уголь обратно на решетку. Некоторое время она осматривала ковер в поисках возможных повреждений, а мой друг, в свою очередь, изучал ее, сидя в кресле.
Вскоре вернулся Чарльз, держа под мышками по бутылке. В нем произошла разительная перемена: побледневшее лицо покрылось испариной, а руки тряслись, когда он ставил бутылки на стол.
— Слушайте, Эбернетти, да вы больны! — воскликнул Холмс.
— Чарльз, иди сюда, присядь. — Сестра подвела его к креслу с подголовником и печально взглянула на нас через плечо. — Мой брат страшно боится тесного замкнутого пространства. Чарльз, тебе следовало послать туда Минтера.
— Конечно, ты права. — Чарльз промокнул лоб платком. — Но он терпеть не может спускаться в погреб.