А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Ну, это накладывается на современный контекст, на то, что Россия в окружении бесконечных врагов.
К. ЛАРИНА: Это да. Это…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Это неверный политический путь в XXI веке. Неверный политический путь. Мы сами себя через мифологию обрекаем на сегодняшнее неверное решение… Вот когда хоронили останки Деникина и философа Ильина, называли это примирением. Я очень рад, что останки выдающихся сыновей отечества на русской земле захоронены, но никакой это не день примирения. Если примирение, тогда давайте по образцу Испании, когда правые, левые, красные, черные – все тогда давайте примиряться с Троцким. Я, например, с Троцким примириться не готов. Поэтому я, как гражданин, не готов на это примирение. Примирение, когда мы договорились. Вот мы идем к этому будущему, идем все вместе.
К. ЛАРИНА: То есть что, мы всех прощаем? Это амнистия.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Амнистия – это не прощение. Это согласие выпустить на волю правых и виноватых в равной мере. А покаяние – это когда мы сказали: вот это было зло, но мы это зло готовы забыть ради будущего. Мы прощаем тем, кто это зло совершил.
К. ЛАРИНА: Саш, тогда должен начальник сказать. Что есть зло.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: А начальник должен слушать подчиненных в данном случае. Подчиненные должны между собой сначала договориться, а потом начальник должен озвучить совокупное мнение.
К. ЛАРИНА: Возможно договориться в нашем обществе сегодня?
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Если ничего не делать, невозможно. А если долго разговаривать и дискутировать… Вот на «Эхе» есть программа, связанная с историей. Там Киселев, Дымарский. Но таких программ должно быть не две, не пять, не только на радио. У нас в серьезных газетах невозможны большие дискуссии. Начинать, вообще говоря, надо не на телевидении, и даже не на радио, а в больших качественных газетах. Как во всем, как в Германии, там должны быть тетради дискуссий. Чтобы люди сначала в малом кругу, ну, в относительно малом кругу. Потом этот круг расширялся. Дискутировать всерьез. Не «за, против, воздержался», а в глубину идти. И это единственный путь на долгие годы.
К. ЛАРИНА: Но тут еще общая такая историческая безграмотность, которая нам, к сожалению, присуща.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Она всем присуща.
К. ЛАРИНА: Серьезно?
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Не преувеличивайте.
К. ЛАРИНА: Потому что мне все время кажется, что может быть, мы такие.
В. ХОТИНЕНКО: Понимаете, в чем дело. Как показывает опыт, и грамотность тоже ничего особенного не дает. Чем больше люди знают… многие знания – дальше начинаются многие печали. Дальше по Экклезиасту. И знания-то, оказывается, ничего не дают. История формируется не за счет каких-то даже личностей, во что мы когда-то бесконечно верили, а образуется неким мистическим образом. И может быть, даже в большей части своей она образуется, я, во всяком случае, и на твоей передаче неоднократно это делал заявление. Мистическим образом. Я больше верю в эту часть ее, то есть в некотором смысле в судьбу. Вот какая судьба у России, так оно на самом деле и произойдет. Мне понравилась логика рассуждений Александра насчет того, что праздник просто, что называется, не замотивирован, Но тут надо понимать, что праздники все назначены. И 8 марта – назначенный праздник. И прости Господи, даже Рождество Христово – это назначенный праздник. Буквально никто не знает. И Новый год – назначенный праздник. У нас раньше был в сентябре. Не в этом проблема. И этот праздник может прижиться. Я тут не согласен с Сашей. Он может прижиться вполне. И это вопрос, что называется, особенно в наши дни, раскрутки. И мотивации опять же.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Я даже готов подыграть.
В. ХОТИНЕНКО: Хотя с логикой с твоей согласен абсолютно. Она хорошая.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Я готов подыграть, я готов описать условия, при которых…
В. ХОТИНЕНКО: Но дело то не в этом. Понятно, для чего это сделано. А, наверное, умело это, не умело – другой вопрос. Но все равно это попытка примирения нашего чудовищно раздерганного и когда-то в 17-м разрезанного почти пополам общества нашего. Но вот смотрите, немцы – они были разделены, причем значительно более короткий период времени. Вот их сейчас соединили…
К. ЛАРИНА: Не соединяется.
В. ХОТИНЕНКО: А ведь по большому счету не соединяется, не слепливается.
К. ЛАРИНА: Там проблемы большие.
В. ХОТИНЕНКО: А проблемы остаются. Вот уже, казалось бы…
К. ЛАРИНА: Менталитет разный у одной нации.
В. ХОТИНЕНКО: И соединились. Оказывается, может, нужно, чтобы и поколения какие-то прошли. С одной стороны, меня незнание уже определенного количества людей о том, что такое 7 ноября, странным образом одновременно и огорчает и радует. Ты понимаешь, в чем дело? Значит, этого менталитета уже нет чудовищного. Но плохо, что нет знания. А уже хорошо, что нет вот этого рефлекса на этот праздник.
К. ЛАРИНА: Я хочу понять, сейчас, Володь, прости, пожалуйста, все-таки возвращаясь к самому началу программы, к этому тезису, который Владимир Хотиненко высказал по поводу того, что исторической правды вовсе не существует. Если мы это принимаем, как данность, то о каком примирении вообще может идти речь? Это будет вечно между нами такая пропасть. Белые и красные будут вечно друг с другом бороться.
В. ХОТИНЕНКО: Я хотел сказать, что примирение – это большая химера. Приведу в пример Испанию. Ничего там подобного не произошло. Единственное – что они примирились вокруг формы монархической, политической. А так потомки тех, кто пытал друг друга, друг друга ненавидят. То же самое в Чили не произошло. Нас учили с детства, что в Бельгии фламандцы и валлоны дружно живут. А оказалось, они ненавидят друг друга и хотят разделиться. И то же самое французы и англичане в Канаде.
К. ЛАРИНА: Ну, подожди, там это обсуждается, или как-то вообще лучше не трогать.
В. ХОТИНЕНКО: Там обсуждается, что они едва-едва не разделились. И это вроде бы цивилизованная Европа.
В. КАРА-МУРЗА: У нас наша империя советская, там армяне, азербайджанцы, якобы была дружба народов. Ничего подобного. Сразу же началась война. И масса таких примеров. То есть никакого примирения по большому счету не произойдет.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Нет, дело в том, что в Испании примирение – как государственная политика, а не как индивидуальное человеческое чувство. Это разные вещи. Индивидуальное человеческое чувство останется, каким было, но есть внутренний договор, что мы не даем выплескиваться вовне этому чувству. Никто не заставит любить красных или белых, но если мы договорились по поводу прошлого, мы должны думать о будущем и настоящем. Во имя чего мы договариваемся о забвении добровольном каких-то трагических моментов. К чему мы идем. Вы говорите: 4-е приживется. Может быть. Если мы будем монархией, если мы будем враждовать со всем миром, то, конечно, картинка, которая связана с 4 ноября, очень к этому подходит. Она сразу мотивируется. Вопрос в том, к чему мы идем, к какому обществу мы идем сейчас. Тогда ответ на вопрос про прошлое. Дальше история познаваема… Документированная история познаваема. Мифология надстраивается над познанной историей, а общество может согласиться не по поводу того, что было, чего не было, а как оно оценивает сегодня то, что было когда-то. Вы говорите – англичане, французы. Англичане, французы, да, а внутри Европы, которая объединяется, встает тот же самый вопрос, который встал и у нас. После объединения они должны были поставить вопрос об общей европейской истории. Уже нет французской, уже нет испанской, итальянской в головах людей. И возникла проблема новых учебников истории, где совершенно ни с точки зрения французов, ни с точки зрения итальянцев, испанцев. Да, Владимир Хотиненко правильно сказал – это путь для поколений. Вопрос в том, встаем мы на этот путь или в этой нулевой зоне остаемся навсегда. Или мы двигаемся, или нет…
В. КАРА-МУРЗА: Я постараюсь коротко-коротко сказать. Потому что очень важный момент – куда идти. Когда большевики захватили власть, у них была цель некая, они к ней шли. Да, потом не пришли. Это все рухнуло. Демократии куда-то идут, идут… Вообще-то говоря, если трезвым взглядом посмотреть на то, что сейчас творится с демократиями…
К. ЛАРИНА: Это не демократии.
В. ХОТИНЕНКО: Это кризис демократии совершенно очевидный.
К. ЛАРИНА: Ты имеешь в виду в Европе, в Америке?
В. ХОТИНЕНКО: Значит, на сегодняшний день ни у кого нет некоего идеала, куда идти, вот в чем дело. Поэтому я с полным правом могу предположить: может, мы так стихийно, иногда неловко, но нащупываем какую-то новую форму этой идеи. Цели, куда идти. Я не верю в демократию не потому, что я монархист. А потому что я вижу, что это такое на сегодняшний день. Это цирк, а не демократия. Это цирк.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Это потому что вы монархию не видите в ее настоящем виде.
В. ХОТИНЕНКО: Нет, это другое. Ну, правда. Может быть, в этом все дело. Просто ее нет вообще в глобальном смысле этого слова. И может быть, это нащупывается как-то нами. Во всяком случае, я в это очень хотел бы верить.
К. ЛАРИНА: Сейчас дадим слово Володе Кара-Мурзе. Пожалуйста.
В. КАРА-МУРЗА: Вообще, я не думаю, что общество должно быть едино. Потому что Гегель учил, что все держится на противоречиях. Обязательно должны быть различные партии, различные силы, не надо доводить до кровопролития, до стрельбы из танков на улицах. Но не должно быть примирения вот такого механического в обществе. И не надо и в России к этому стремиться тем более, в стране с такой историей.
К. ЛАРИНА: А не надо все-таки реабилитировать оболганных и уничтоженных людей в нашей истории?
В. КАРА-МУРЗА: Это покаяние. Это не примирение, это покаяние.
К. ЛАРИНА: Ну, как это может быть? Вот мы сейчас все говорим о возможном примирении. Оно, условно, какая-то моральная амнистия историческая, или забвение. Но мы же тем самым…
В. ХОТИНЕНКО: Фильм «Покаяние».
К. ЛАРИНА: Ну, мы же тем самым тем более предаем тех, кто лежит в этих гробах, а то и не в гробах, разбросаны по стране. Те люди, о которых снимал «Гибель империи» Владимир Хотиненко. Те, о которых снимал Досталь «Штрафбат». Да Шаламов, Солженицын. В конце концов, да что…