К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Ну, я бы еще очередную десакрализацию государства произвел, назвав это все-таки не государством. Какое это государство? Это чиновники. Это менеджеры, которые либо выбраны народом, либо назначены кем-то еще. Вот и все. Они меняют позицию в зависимости от каких-то своих требований. И эти требования, кстати, бывают не всегда бездарными и бессмысленными. Мы имеем в виду сразу идеологему некую. А есть пропаганда здорового образа жизни. А есть пропаганда нравственных ценностей. Ну, это звучит как оксюморон, я сейчас понимаю.
К. ЛАРИНА: Вам было бы интересно снимать пропаганду?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Не получится, у меня не выйдет.
К. ЛАРИНА: Даже самых свежих, прекрасных идей?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Я смешлив.
С. КЛЕБАНОВ: Во-первых, все-таки государственная поддержка кино опять же не является заказом. Это действует немножко по-другому. Режиссеры, продюсеры приходят в какие-то органы, финансирующие кино, со своими заявками. Они просят деньги на кино. Государство не заказывает: ну-ка, снимите нам фильм про то, как хорошо Россия поднимается с колен. А когда вы говорите, что государство должно заказывать кино, соответствующее его идеологии…
В. ХОТИНЕНКО: Я не говорил, что должно. Имеет право.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: А я считаю, не имеет права. Потому что если мы говорим о демократическом государстве, в нем присутствуют разные идеологии. И идеология партии, которая сейчас у власти, которая в демократическом государстве может представлять 52 % населения, может не соответствовать…
В. ХОТИНЕНКО: Вообще надо запретить пропаганду идеологии.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Да. Не соответствовать другой идеологии.
К. ЛАРИНА: А как ты это запретишь?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Законодательно.
К. ЛАРИНА: А она у нас запрещена конституцией.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Значит, надо акции в поддержку конституции. 31-й статьи.
К. ЛАРИНА: У нас есть такая акция – называется Стратегия-31. Я думаю, вы в курсе судьбы этой акции.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Товарищ мой пошел на эту выставку… Что я говорю? На выставку достижений общественной мысли. Да, он пошел на манифестацию в поддержку 31-й статьи, он хороший композитор, замечательный, получил дубинкой по голове. Он под судом сейчас. И я просто его уговариваю: «Можно пойти еще раз и еще раз, но эффективней, если ты напишешь музыку, или оперу, которая называется “31”. Эффективней, если ты выскажешься таким образом, как художник.
К. ЛАРИНА: Такой случай произошел с другим композитором, который написал реквием, какой-то концерт, посвященный Ходорковскому Михаилу. И ему разрешили исполнить это в большом зале консерватории. После чего зам ректора был уволен из консерватории. Алексей Грибуль, кстати, был уволен после того, как он разрешил этот концерт. Вот, пожалуйста.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Это возмутительно.
К. ЛАРИНА: Конечно, можно нарисовать, написать, опубликовать, если это кто-то опубликует и если это дойдет до аудитории. А если нет? Конечно, есть, наверное, какая-то черта, которая определяет выбор каждого человека. Когда он понимает, что ему мало возможности для высказывания, и тогда он выходит на улицу, 31-е, 32-е – не важно, какое.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Более того, умное государство сделает так, чтобы это черта была как можно дальше. И не ставить людей в бесконечное состояние выбора: за власть, против власти. За топор или против топора.
К. ЛАРИНА: Возвращаюсь к призыву Алексея. Он все-таки говорит об очень простых вещах. Можно перевести на простой человеческий язык без пафоса. Если ты не разделяешь идеологии, которая сложилась сегодня в нашем государстве, не сотрудничай с этим государством. Вот и все. Позволь себе эту роскошь. Потому что, конечно же, не обязательно для этого выходить 31 числа на площадь Триумфальную под дубинки. И даже совсем не обязательно писать по этому поводу призывы или какие-то прокламации и расклеивать их во дворах московских или питерских. Просто сказать себе: я в этом не участвую. Я вас не обслуживаю.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Нет, он призывает не принимать участие в пропагандистских мероприятиях. Государственные деньги – это значит, что театры должны отказаться от государственных дотаций? И просто сказать государству: мы не берем вашу дотацию? И закрыться? Вы это предлагаете?
К. ЛАРИНА: У нас Газпром имеет контрольный пакет акций радиостанции «Эхо Москвы». Конечно, следуя этой логике, я должна встать и выйти отсюда, понимаете?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: И больше не подходить к этому микрофону.
В. ХОТИНЕНКО: Мы, так или иначе, к кино обращаемся, или во всяком случае к таким массовым действиям. Это очень дорогое удовольствие, много раз об этом говорил. Ты совершенно свободен, кстати, тот же Тарковский, упомянутый нами, уже это говорил. Ты свободен абсолютно, если у тебя есть листы бумаги, карандаш – и ты пишешь. Или там у тебя ноутбук есть, и ты пишешь. Выражаешь свою точку зрения. Но как только ты связываешься с такой громоздкой системой, как кино, значит, нужно тут хитрить, думать, как, и т. д. Может, обманывать. Но вот так голословно – «давайте от всего откажемся, и такой паралич культурный объявим» – это очень наивно.
К. ЛАРИНА: Володя, они же проверяют на вшивость каждый раз. И они прогибают людей.
В. ХОТИНЕНКО: Не прогибайтесь.
С. КЛЕБАНОВ: И не дайте себя завшивить, вот и все. Здесь вопрос свободы выбора каждого человека. Если человек слаб, если понимает, что да, мне надо кормить семью, и читает эти пропагандистские агитки, и ролики пропагандистские партийные, то это его выбор. И мы его даже судить не можем. Мы не знаем всех обстоятельств. Может, ему надо на больного ребенка деньги заработать. Мы не знаем.
В. ХОТИНЕНКО: Потом мы же упоминали все-таки Булгакова, уважаемого нами автора, который хотел немножечко, ему нужно было жить просто. Он находился в крайне бедственном положении.
К. ЛАРИНА: И Мандельштам пытался писать хорошие стихи про Сталина.
В. ХОТИНЕНКО: И Ахматова писала, потому что нужно было спасти. Каждый раз могут быть обстоятельства, которые… Понимаете, человек берет на себя грех и он за него отвечает. Вот и все. Это такое личное дело.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Это личная ответственность – выйти на площадь или не выйти на площадь. Как и личная ответственность – принять участие в гражданской акции и высказаться, или не принять участие. Также это все система личных выборов. Мне кажется, она должна быть.
В. ХОТИНЕНКО: Вот Сэм тоже говорит: может быть, а мне не дадут денег. Вот тут, понимаете, такая игра. Опасность заключается только в том, что, дескать, я скажу что-нибудь не то, а мне потом на кино не дадут денег. Это тоже инстинкт самосохранения называется.
С. КЛЕБАНОВ: Я такого не говорил.
В. ХОТИНЕНКО: Ну, приблизительно такое ты практически и говорил. Но вопрос другой. Ты выбираешь: либо ты говоришь и живешь по правде и мучаешься. В конце концов, Ван Гог не продал ни одной картины своей.
К. ЛАРИНА: Мне кажется, это некорректное сравнение, Володь.
С. КЛЕБАНОВ: Во-первых, я не говорил такого. Я говорил, что есть такая позиция сервильности. И очень многие кинематографисты сейчас выстраиваются в очередь, чтобы этой позиции следовать. Во-вторых, не очень корректно сейчас говорить о Булгакове и Ахматовой. Потому что все-таки они жили в тоталитарном обществе. Там уж точно не гораздо страшнее было. И не было никаких других возможностей. Сейчас все-таки тоталитаризма нету. Есть, может быть, авторитарная власть, можно обсуждать степень демократичности, но сейчас есть очень много других возможностей, и не обязательно, задрав штаны, бежать впереди паровоза.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Не участвуй в мерзопакостных мероприятиях.
С. КЛЕБАНОВ: И работать по своей профессии, жить спокойно и жить по совести.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: И создавать художественные произведения.
К. ЛАРИНА: Так почему же все-таки трусоватые мастера культуры у нас, объясните.
С. КЛЕБАНОВ: Может, нам больше платят просто за трусоватость?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Надо, наверное, обсуждать не возможность участия или неучастия в этих пропагандистских акциях, а вопрос гражданской позиции культуры в целом. Вот я, например, выступаю, как ты знаешь, за то, что у театра должна быть гражданская позиция. Театр не может сидеть в башне из слоновой кости и все время ставить бесконечного Островского, даже чуть-чуть показывая, как он актуален и как это про нас. Театр должен брать современные тексты, острые, жесткие, и призывать общество к размышлению. Быть в состоянии быть свободными. Это не так просто, как выясняется.
К. ЛАРИНА: Кстати, если говорить о театре, можно вспомнить, как мне кажется, позитивную историю, фестиваль «Новая драма», который раньше существовал автономно, сегодня он идет в рамках национальной премии «Золотая маска». Фестиваль «Новая драма». Именно в рамках «Золотой маски», я надеюсь, это получится, Михаил Угаров представит и свой спектакль по дневникам Сергея Магницкого, который называется «Час 18». Ну, всем известна эта история. Это тот случай открытого высказывания на очень актуальную и страшную тему. Тема, которая даже в новостях не присутствовала. Для меня это поступок. Но учитывая, в каком состоянии живет этот театр «Док», что это за подвал такой, каковы там условия – все равно это абсолютная обочина жизни.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Ксения, но и не стоит говорить так, что этот театр «Док» сослан на эту обочину. Он выбрал эту обочину.
К. ЛАРИНА: Это его выбор. Да.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Ни в одном театре, в котором я работал, с которым я сотрудничал, не было ситуации, когда принесли острую пьесу, а театр бы сказал: ой, мы боимся, давайте не будем ее ставить. Не было никогда такого. Если бы пьесу про Магницкого Угаров принес в Московский художественный театр, я думаю, она была бы оставлена.
К. ЛАРИНА: У нас остается мало времени. Давайте мы спросим у аудитории, потому что с мастерами культуры мы разговариваем о высоком. А что нам скажет наша аудитория, ваши зрители, отвечая на этот вопрос? С кем должны быть мастера культуры? Должна ли культура принимать участие в политической жизни страны и ее представителей? Или действительно у каждого должна быть возможность высказаться или совершить свой личный выбор? Алло, здравствуйте, пожалуйста.