Макс пугается, когда его просят
Макс пугается, когда его просят. В налаженный жизненный ритм вдруг влезает чья-нибудь просьба и подчиняет его энергию, ломает планы. Отказывать Макс не способен. Каждый раз дает себе слово, что больше никому никаких одолжений, и снова нарушает его. Вот и новый случай. Звонит их старый приятель Матвей Евгеньевич Туманов. Бывая в Москве, он частенько останавливается в их доме. На правах мужа университетской подруги Веры. В отличие от Матвея Евгеньевича, тихая очаровательная Лиза редко приезжает в гости. Она — домоседка. Любит свою благоустроенную уютную квартиру в сером блочном доме на берегу Балтийского моря. Каждый день подолгу гуляет по песчаным пляжам в полном одиночестве. Переводит английские и американские романы на русский язык. Еще недавно все прибалтийские издательства охотно заключали с ней договора. Теперь — не то. Лиза тоскует. Материально они всегда жили хорошо. Она вышла замуж за Туманова, будучи на пятнадцать лет моложе его. Он тогда вовсю концертировал за границей. Был второй скрипкой в камерном оркестре под руководством Василия Ласкарата. Того самого. Правда, до вчерашнего дня эта фамилия для Макса ничего не значила. Да и то единственное, что он знал о Матвее Евгеньевиче, никак не было связано с музыкой. Скорее с КГБ. Но утверждать определенно он не мог. Просто однажды Макс случайно увидел упавшие с тумбочки у постели, на которой спал Туманов, несколько листков, исписанных крупным почерком. Макс почему-то решил, что Матвей Евгеньевич, как всякий талантливый человек, ведет путевые записки, и проскользнул взглядом по тексту. Речь шла о гастролях в Америке, вернее о поведении каждого музыканта, в том числе и самого Ласкарата. Почувствовав неприятный испуг от прикосновения к чужому позору, Макс бросил листки обратно на пол и на цыпочках вышел из комнаты. Он не мог поверить, зная Туманова — обаятельного, улыбчивого, легкого в общении человека, талантливого, удачливого музыканта, в то, что прочитал. Долго убеждал себя в каком-то недоразумении. И убедил. В конце концов каждый человек имеет право записывать любые наблюдения. Ведь на первой странице не было написано — в Комитет государственной безопасности. До конца преодолеть поселившееся в душе предубеждение не смог, но сохранил с Матвеем Евгеньевичем приятельские отношения. Несколько раз после этого бывал с Верой в Майори, где Туманов принимал их с искренним радушием. Другая, более известная сторона жизни музыканта раздражала его гораздо больше. Это неуемная страсть шестидесятишестилетнего человека к девушкам. Как только они оставались вдвоем, Матвей Евгеньевич начинал в красочных подробностях описывать свою новую интрижку. Иногда даже показывал фотографии, на которых его, как он выражался, «пассии» позировали обнаженными. Поскольку Макс не имел опыта с любовницами, был закомплексован на своих чувствах к Вере, ему всякий раз становилось неловко. Особенно невыносимо было наблюдать во время пребывания в Майори постоянные поцелуйчики, которыми Туманов осыпал ничего не подозревающую милую Лизу. Все эти воспоминания пронеслись в голове после того, как в телефонной трубке раздался высокий жизнерадостный голос Матвея Евгеньевича. Он просит принять его на несколько дней. Разве Макс может отказать? Известие о том, что Вера уехала в командировку, приводит Туманова в неописуемый восторг. «Эх, тряхнем стариной!» — кричит он в трубку и обещает Максу сюрприз.
Сюрпризом оказывается крашеная, занавешенная волосами блондинка. Она отбрасывает волосы, и Макс видит ее сильно накрашенный глаз с колючим оценивающим взглядом. Матвей Евгеньевич, заключив в объятия хозяина, суетливо принимается ухаживать за снимающей шубу из искусственного меха девушкой.
— Милый Макс, это очаровательное создание зовут Надеждой.
— Здрасте! — отрывисто заявляет о себе создание. — Куда у вас тут проходить?
— Сюда, сюда… — Матвей Евгеньевич ведет ее в комнату.
— О! — радуется Надя. — Такая же стенка у моих родителей. Они раньше во всех магазинах стояли.
Макс выразительно смотрит на Матвея Евгеньевича. Тот умоляюще прикладывает руку к сердцу. Закатывает глаза.
— Мотя, а где обещанное шампанское? — командирским тоном вопрошает пассия. После предложения, сделанного Артемием, Надя почувствовала себя причастной к серьезному бизнесу и порученного ей старикашку воспринимает несерьезно. За такого много не заплатят. Поэтому можно вести себя как угодно. Не нравится — пусть застрелится.
Туманов, потоптавшись рядом с ней, спешит на кухню, зовя за собой Макса. Прикрывает дверь, шепчет ему:
— Выручай, дружочек. Такую милую девушку судьба послала. Приюти нас до приезда Веры. Куда ж мне с ней податься. Ваши гостиницы стали не по карману даже таким, как я. Мы здесь тихонечко. Уж извини, чувствую, последняя девочка в жизни. Представляешь, сама влюбилась. Я был в одной организации — солидной фирме. Она там тоже случайно оказалась. Пока я разговаривал с генеральным о финансировании моих сольных выступлений в Австралии, она, понятно, глаз с меня не сводила. Потом в коридоре подходит и трепетно-трепетно спрашивает: «Вы тот самый знаменитый Туманов?» Оказывается, она закончила музыкальную школу. Регулярно слушает мои записи. Посуди сам, мог ли я оттолкнуть и не откликнуться на ее обожание? Я же артист! Меня, понятно, питает любовь моих поклонниц… и поклонников.
Макс впервые попадает в подобную историю. Никогда в их дом девушек не приводили. Раньше Туманову стелили на диване в комнате, а с девушкой придется уступить ему спальню. Разрешить им пачкать простыни? А, впрочем, какая теперь разница? Раньше Макс воспринял бы это как святотатство. Но убив Веру в себе, он тем самым превратил ложе их любви в обычную кровать. Пусть Туманов поганит его с первой попавшейся перекрашенной шлюхой. На молящий взгляд Матвея Евгеньевича пожимает плечами: «Живите…»
Туманов преображается. В порыве прижимает Макса к груди. Шепчет ему на ухо:
— А выпить найдется? Не успел в магазин. Неудобно было тащить туда девушку.
Из комнаты доносится голос Нади:
— Где обещанное шампанское?
Макс шепотом отвечает Туманову:
— Нет у меня шампанского. Спирт, пожалуйста. Литра два имеется.
— Может, Веруня припрятала куда-нибудь?
— Зачем? — удивляется Макс.
— Кто их разберет зачем? Это в женском характере заложено.
— Пойду поищу, — Максу самому неудобно предлагать девушке спирт.
Надя, закинув ноги на подлокотник кресла, смотрит телевизор. Не глядя на вошедшего Макса, требует:
— Видушник-то где? Вруби какую-нибудь страшилку. Страсть как люблю ужасы.
Макса коробит ее просьба. Видео они так и не приобрели. Денег не хватило. Но признаваться этой девчонке как-то неприятно. Поэтому врет:
— Не получится. Сдал в ремонт.
— Тоже «Самсунг», как и телек?
Да.
Надя со знанием дела констатирует:
— Хилая аппаратура. Продавайте и покупайте японскую. Сейчас «Тошиба» в цене. — Крутит головой и добавляет. — Здесь многое пора менять. Интерьер уже не в кассу. Нужно все белое, кожаное, с массой различных подсветок. И чтобы картины висели. Мебельные стенки в одном совке остались стоять.
Макс, не возражая, заглядывает во все отделения презираемой гостьей стенки. В бельевом отсеке действительно находит две бутылки французского белого вина. «От кого Вера их припрятала? Он вино не пьет». Ставит бутылки на журнальный столик. В глаза бросаются грязные растоптанные сапоги, закинутые на кресло. Макс привык, что гости снимают обувь при входе. Но делать замечание не решается.
— Это шампанское? — капризно интересуется Надя.
— Лучше. Коллекционное французское вино, — зло привирает в ответ и уходит на кухню, где притаился Туманов.
Тот явно прислушивался к разговору. Брови взлетают домиком на лоб и притворно интересуется:
— Нашел? Чудесненько. Давай какую-нибудь элегантную закусочку и приступим к банкету в честь моего приезда.
Макс лезет в холодильник. Туманов отправляется к своей пассии.
— Милая Надюша, обещанное вино перед тобой. Через минуту и закусочка появится.
— Поскорее бы. Жрать сильно охота. Куда ты меня привел? Тут даже видушника нет.
— Ну и что, — удивляется Туманов.
— Как что? По-твоему, выпили, закусили и сразу трахаться?
Матвей Евгеньевич от неожиданности опускается в стоящее рядом кресло.
— Милая Надюша… как ты могла подумать. Мы пришли в интеллигентный дом. Макс преподает в МГУ. Его уехавшая в командировку жена вообще доктор наук.
— Надеюсь, твой преподаватель не рассчитывает быть третьим? Я в групповухе не участвую.
Матвей Евгеньевич воспринимает ее слова как остроумную шутку. Смеется, закатывая блестящие от удовольствия глазки.
— Чудо, чудо какая прелесть. Надо же так поставить вопрос… Помню в Германии, я жил у очень милых людей, во всяком случае поначалу показалось. Они поляки из Варшавы. Муж Збигнев замучивал меня игрой в шашки. Прихожу поздно вечером, усталый после концерта, а он меня тащит играть. Играем партию, вторую, третью… Я, понятно, выигрываю. Он злится и заставляет играть еще. В конце концов приходилось поддаваться и проигрывать деньги. Однажды окончательно меня утомил. Я и говорю: «Сыграем на твою жену? Кто выиграет, тот и идет к ней в спальню».
Туманов снова закатывает глаза и заходится высоким смехом.
Надя насмешливо предполагает:
— Ты, конечно же, выиграл?
— Нет, нет… никогда в жизни. Я пошутил. Но как он играл?! Лучше любого чемпиона мира. Зло, напористо, я бы сказал, талантливо. Игра закончилась полным моим разгромом…
— Ну, и чего вспоминать?
— К тому, что у него не оказалось в отличие от меня чувства юмора. Двинул мне своим кулачищем прямо в лицо и среди ночи выгнал из дома. Представляешь? За невинную шутку! Вот какие тупые, ограниченные люди попадаются. Ко мне, сама видишь, это не относится.
— Жена-то красивая была? — смеется Надя.
Матвей Евгеньевич смотрит на нее влажными ласковыми глазами.
— Милая Надюша… После тридцати красота женщины становится отвлеченным от тела понятием.