— Едет понемногу. Денег требует.
— Фрина выдаст пятьсот долларов. Но чтобы все передал, без глупостей. — Понтифик встает. Наклоняется к углам, втягивает носом в себя дым. Медленно отходит. Садится рядом с Иголочкиным. Треплет рукой его по голове. — Ладно. ВИДЭО МЭЛИОРА ПРОБОКВЭ, ДЭТЭРИ-ОРА СЭКВОР — «вижу и одобряю лучшее, а следую худшему…» Так-то.
Артемий погружается в свои мысли и не обращает внимания на то, что Иголочкин встает, наливает вино в фужер, выпивает, кривится, снова наливает и выпивает.
— Дорогой понтифик, как и обещал, принесу все их миллионы вам на блюдечке. Не беспокойтесь. Как вы учили — ДИКТУМ ФАКТУМ.
В ответ Артемий кивает:
— Иди. И постарайся появляться здесь пореже.
Уже на выходе из комнаты Иголочкин останавливается и осторожно намекает:
— Вспомните обо мне, когда придет дама в апельсиновой норке.
Макс выбирает рабство
Макс выбирает рабство. Мучительное и сладостное. Он идет к Элеоноре не на свидание, не на встречу, не в гости. Он идет упасть у ног своей госпожи. Вера много лет обворовывала его жизнь и довела до того, что Максу жалкие остатки собственной жизни безразличны. Их можно сгрести в кучу и жечь. А можно горстями разбросать во все стороны света. Сейчас, зажав в руке бумажку с кодом парадной двери, он спешит по Тверской. Спешит эмоционально, не физически. Ватные от волнения ноги еле передвигаются. Скорая встреча пьянит его, кружит голову, отнимает способность логически мыслить. Он несет ей безумство своей вспыхнувшей любви, а она ждет спасения от тараканов. В арке Макс сталкивается с высоким полным рыжим господином, задумчиво застегивающим дорогое кашемировое пальто. Он так же, как и Макс, чем-то глубоко взволнован или озабочен. Поэтому некоторое время они удивленно разглядывают друг друга. «Вот какие люди обитают в этом доме, — самоуничижительно думает Макс. — Другая порода. У них проблем с женщинами не возникает». Рыжий смотрит на него сверху вниз. Пухлые губы расплываются в улыбке.
— Извините, — как можно небрежнее бросает Макс.
— Да не очень и помешал, — успокаивает его детина и солидно направляется к поджидающему его «мерседесу».
Макс нажимает на кнопки кода и входит. «Голубые танцовщицы» Дега приветствуют его кокетливыми поворотами очаровательных головок. Консьержка вопросительно смотрит.
— Мне к Элеоноре Ласкарат, — извиняясь, объясняет Макс.
Консьержка внимательно изучает что-то в своей тетради. Потом подозрительно рассматривает его с головы до ног.
— Морильщик тараканов?
— Да, да. Меня пригласили, — радуется Макс.
— Знаете куда идти?
— Записано! — Макс помахивает бумажкой.
Консьержка одобрительно улыбается и уважительно спрашивает:
— Может, и у нас туточки заодно погоняете прусаков, а то ведь прямо по столу бегают.
Макс с удивлением смотрит на нее, не совсем понимая, о чем она просит. Но раздумывать некогда. Его ждут. Ничего не отвечая консьержке, садится в старый, довоенный лифт.
Возле двери Элеоноры Макс переминается с ноги на ногу, трясет руками, прежде чем нажать на кнопку звонка. Так ведут себя бегуны перед стартом на стайерскую дистанцию. Наконец, решается — звонит. Один раз, второй, третий… Молчание. Макс повторяет звонки. В душе почему-то зарождается надежда, что никто не откроет. Он уже мечтает об этом. Слишком велико напряжение. Перед горем пасуют многие, перед счастьем — испытывает страх каждый…
Из-за двери раздается глухой голос:
— Кто там?
— Макс. Насчет тараканов.
— А… Нет, сегодня не получится. Приходите… приходите…
Элеонора не знает, на что решиться. У нее дрожь в коленках. Только что ушел Степан. На полу валяется разрезанная на лоскуты одежда. Голова кружится от немыслимого секса и французского шампанского. В таком состоянии принимать морильщика тараканов смешно. Смешно-то оно смешно. Но не до смеха. Элеоноре страшно оставаться одной и покорно ждать наказания Ласкарата, наверняка наблюдавшего угарный разврат, совершаемый в его квартире. Помня бешенство Василия при малейшем поводе для ревности, она понимает, что обречена. Зачем-то в растерянности глядит в зеркало. На ней — довольно закрытый длинный пеньюар цвета морской волны, домашние туфли на высоких каблуках с бантами на носках. Ничего из недавней оргии на ее лице не запечатлелось. Она умоляла Степана не уходить. Но у него деловые встречи, до самой ночи. Зимний короткий день вот-вот скроется за сильным снегопадом, и на нее снова начнут наваливаться звуки, и снова она останется наедине с призраком… От этих мыслей Элеонора едва не падает в обморок. Ее рука сама открывает защелку замка.
Макс видит перед собой утомленное прекрасное лицо женщины, глаза которой пусты при взгляде на него. Именно таким должно быть божество — зрячим, но не видящим того, кто ему поклоняется. Максу невдомек смущение Элеоноры. Она ждала прихода какого-нибудь алкоголика с характерными чертами деревенского прошлого на лице. Называющего хозяйку на «ты» и снимающего при входе ботинки, чтобы остаться в вонючих носках. Такого ей стесняться незачем. А тут — интеллигентный нестарый седой мужчина, с умными напряженными глазами, с мягкой, чуть извиняющейся улыбкой…
— Вы по борьбе с тараканами? — заторможенно переспрашивает она.
— Да-да. Меня вам порекомендовала ваша подруга Надя.
— Простите, какая-то ошибка, — возражает Элеонора. — У меня никогда не было подруги Нади.
— Ну как же! Из Норильска, — Макс чувствует, что пол уходит у него из-под ног.
— Ах да… — звучит обнадеживающе в ответ, — вы, очевидно, перепутали. Надя убирается у меня. Прислуга., Милая исполнительная девушка. Не ворует, что особенно ценно. Сами знаете… сейчас посторонних страшно в дом пускать.
Эти слова она дополняет вялым движением руки в сторону Макса. Он отшатывается.
— Не беспокойтесь, я нормальный человек, биолог, работаю в Московском университете. Вот, пожалуйста… — Макс для чего-то достает из нагрудного кармана пиджака удостоверение и протягивает Элеоноре.
Она не интересуется. Вместо этого широко раскрывает дверь.
— Входите. Я кое-какие вещи перебираю. Нищим раздать. Кстати, вы не могли бы оказать мне услугу?
Макс выражает стремительную готовность. Элеонора показывает на валяющиеся на полу возле зеркальной стены женские наряды.
— Это — испорченные вещи. Я сложу их в мешок, а вы вынесите на мусорку. Там во дворе. Бедные заберут. Они постоянно копаются в контейнерах.
Макс терпеливо ждет, пока она запихивает в пакет куски ткани и меха. Иногда пеньюар распахивается, и он видит ее голые ноги. Нежданные счастливые моменты. Собрав все, Элеонора устало садится в кресло, стоящее перед зеркальной стеной. Осознание реальности медленно возвращается к ней.
— Отчего же вам сейчас выносить? Пакет можно выбросить по пути. Когда домой пойдете. Раздевайтесь. Вы морить сразу начнете?
Макс поспешно снимает дубленку, вешает на круглую вешалку.
— Отнесите это кресло в залу, к той большой лампе. Осторожно, это карельская береза.
Макс, словно пушинку, подхватывает кресло. С каждым шагом, несущим его по квартире, чувствует, что попал в небольшой филиал Эрмитажа. Нечто подобное он видел по телевизору. Оказывается, бывают и в жизни подобные роскошь и богатство. Впечатление оказывается дурманящим. Прежде всего из-за простора. Московский рядовой люд, наслаждающийся и гордящийся своими отдельными изолированными клетками, не привык делать по квартире больше пяти-восьми шагов. В апартаментах Элеоноры можно запросто гулять, как по залам ГУМа.
— Вас как зовут? — звучит вопрос ему вслед.
— Макс, — отвечает он, разворачиваясь вместе с креслом.
— Меня — Элеонора. Я — вдова знаменитого дирижера Василия Ласкарата. Может, слышали?
— Разумеется. Даже дружу с одним из его музыкантов. Матвеем Евгеньевичем Тумановым.
— Неужели он еще жив?
— Да, и в прекрасной форме. — Макс доволен, что между ними завязывается беседа. Надо же, Туманов ему вдруг пригодился.
— Положим, форму он имел всегда одну и ту же. Майор КГБ, теперь уж, наверное, полковник, — насмешливо сообщает Элеонора.
Макс от неожиданности опускает кресло и садится в него. Довольная произведенным эффектом, Элеонора подходит. Достает из хрустальной шкатулки, стоящей на столе, сигарету и зажигалку. Закуривает. Садится в другое кресло, закидывает ногу на ногу, прикрывает разъехавшиеся полы пеньюара. Макс и мечтать не мог, чтобы в первый же момент увидеть предмет своего обожания в столь обворожительном одеянии. Элеонора радуется возможности поговорить и блеснуть своими знаниями. Со Степаном это невозможно.
— Как же! Вся Москва знает. Его, этого вашего Матвея Евгеньевича, потому и выпускали за границу по нескольку раз в год. Скрипач он средний, зато стукач талантливый. Его во всех оркестрах боялись. Василий умудрялся с ним поддерживать дружеские отношения. Сколько раз я возмущалась… — Элеонора делает паузу и надменно заявляет: — И сейчас возмущаюсь! Можете так прямо ему и передать. Я не боюсь… А Ласкарат уверял меня, что лучше свой, проверенный стукач, чем чужие. Я-то убеждена, что Туманов и самого Василия хорошо, где надо, закладывал. А потом в гости к нам напрашивался. Но я не принимала… Он сидел второй скрипкой, отвратительный человек. — Элеонора испытующе смотрит на Макса. — Значит, Туманов ваш близкий друг?
— Никогда в жизни! — чересчур театрально возмущается Макс. — Он женат на подруге моей бывшей жены… — и сам поражается своему вранью.
— Бедная Лиза! Как он ей изменял. Вы тоже изменяли своей жене?
Макс старается не глядеть в сторону хозяйки этого антикварного царства. Ему безумно хочется подольше сидеть и разговаривать с ней. О чем угодно. Лишь бы их беседа не прекращалась. Ему безразличны и Туманов, и Вера. Все мысли сконцентрировались на придумывании ответов, которые произведут на собеседницу благоприятное впечатление и не оборвут нить разговора.
— Нас объединяла наука. Я помогал писать ей кандидатскую диссертацию, потом докторскую. На остальное не хватало времени…