Таисья Федоровна начинает жалеть, что позвала Гликерию. Она своей завистью к Элеонориным любовникам собьет весь разговор.
— Ты, пожалуйста, слушай меня… Степан сознался Кате в амурных отношениях с Элеонорой, вплоть до интима. Нам закрывать глаза на это незачем. Необходимо реагировать.
Гликерия Сергеевна от возбуждения переходит на сиплый шепот:
— Неужели сознался? Ой, дурак… какие нынче мужчины… где ж это видано, чтобы признаваться в таких делах? Да мой драгоценный Сталецкий даже, ежели было, его в постели с кем прихватишь, и то стоял на своем — «как можно оскорблять подозрениями», и все на том. А этот признался… Всю эту распущенность они из-за границы привозят. Какие раньше были мужчины?! Взять хотя бы моего теперешнего. Восемьдесят лет, а «чистое золото».
Мопсы, до того задумчиво лежавшие у пустых мисок, вдруг оживились и наперегонки бросились к двери.
— Это, наверное, Нинон, — с облегчением сообщает Таисья и спешит открывать. Она оказывается права. Нинон не заставила себя долго ждать. Ее тоже распирает от злости. Ведь Степан ей понравился первой, еще до прихода Элеоноры, но она не решилась отбивать мужика у подруги. А эта жеманная блоковская дама без всяких угрызений совести раздвинула ноги — и иди сюда, голубчик. Вот что значит воспитание Гликерии Сергеевны. Таисья задерживает Нинон в коридоре, чтобы договориться о совместной тактике. Слава Богу, Нинон ее поддерживает.
В ожидании Элеоноры дамы пьют на кухне чай с домашним яблочным пирогом. Таисья угощает по укоренившейся привычке принимать гостей. Нинон для подкрепления сил хлебнула пару рюмок коньяку. После чего жадно курит.
Наконец звонок в дверь. Таисья и Гликерия в своей реакции не отстают от мопсов, но в отличие от них остаются на своих местах.
— Открой, дорогая, — просит Таисья Федоровна.
Элеонора входит, немного возбужденная. Она догадывается, для чего ее так настоятельно приглашала Таисья. Увидев, что Кати нет, успокаивается. С ходу начинает рассказывать о последнем появлении Ласкарата в большом напольном зеркале. При этом умалчивает о самом зеркале, разбившемся вдребезги. Кому ж охота после подобного признания откачивать Гликерию, падающую в обморок при виде надбитой статуэтки.
Дамы терпеливо слушают страшный рассказ, но не сопереживают. Им известно, что за привидение мешает ей спать по ночам. Первой не выдерживает Гликерия Сергеевна:
— Ты кого в мою квартиру водишь?!
— В вашу? — поднимает вверх удивленные брови Элеонора. — Да я у вас с прошлого года в гостях не была.
Отпор получился весьма элегантным. Вообще, надо отдать должное Элеоноре, она хоть блядь в глазах старших подруг, но держать себя умеет. На ней прекрасный черный шерстяной сарафан с крупными аппликациями темно-красных маков и такая же красная шелковая блузка с воротником жабо. Изящные закрытые ботиночки на каблуках, подчеркивающие, что добиралась она не на троллейбусе.
Таисья Федоровна берет инициативу в свои руки. Предлагает всем перейти из кухни в полукомнату с роялем и диваном. Гликерия Сергеевна занимает свое любимое кресло. Когда все остальные рассаживаются, Таисья Федоровна, набрав в легкие побольше воздуха, обращается к подругам голосом, рассчитанным для отдавания приказов на плацу:
— Короче, не будем уклоняться от главного. Лично я шокирована поступками Элеоноры. Надеюсь, вы тоже…
Гликерия Сергеевна трясет головой в знак согласия. Нинон предпочитает промолчать. Элеонора отвечает надменным выражением лица. Таисья, не почувствовав активной поддержки товарок, смягчается:
— Вы все для меня, как родные дочери. О Глике не говорю, она — старинная подруга. И как же мне не возмущаться, когда я узнаю, что Элеонора отбивает Степана у Кати? Поначалу я решила не вмешиваться. Всякое бывает. При мне когда-то в этот дом приходили, бывало, с одними женами, а уходили с другими. Поэтому молчала. Даже, чего греха таить, прикинула и решила, что у Элеоноры больше прав на любовные отношения. Она как-никак вдова. А Катя замужем. И мне ее бедняга Юрген крайне симпатичен…
Таисья Федоровна замолкает, надеясь на проявление эмоций. Но в комнате висит гробовая тишина, и лишь голова Гликерии Сергеевны, подобно маятнику, покачивается в знак одобрения услышанного. Приходится говорить и дальше самой:
— Но последняя информация поставила меня, да и всех нас, в тупик. Оказывается, ты, Элеонора, принимаешь по ночам еще одного любовника! В таком случае пахнет настоящим развратом, и я решительно перехожу на сторону Кати… Что скажешь? Нам всем…
Элеоноре ничего объяснять не хочется. Зачем поощрять глупость? Но, с другой стороны, ей слишком хорошо известны языки этих московских сплетниц, готовых переплюнуть любую радиостанцию. Поэтому легче всего сказать правду, с упором на чужой авторитет. Она встает, закуривает и небрежно-снисходительно разъясняет:
— Хоть вы не верите в привидение Василия, но оно существует. Нинон сама возила меня к Артемию, и он, в отличие от вас, поверил. Ласкарат действительно существует. Чтобы спасти меня от нервного стресса, Володин порекомендовал человека, обладающего мощным положительным биополем, способным спасти меня от домогательств Василия. Он спит в зале на канапе. Ни на что большее, слава Богу, не претендует. По-моему, он вообще не мужчина. Во всяком случае я его таким не воспринимаю. К нему следует относиться, как к домработнице. Домработница Макс. Всего-навсего. А Степан, если вам уж так хочется услышать, ночевал у меня однажды. Приехал, потому что мне было страшно оставаться одной.
Элеонора замолкает, зато все три дамы вступают в разговор, не слушая друг дружку.
— Надо же? Какой такой Артемий? Из церкви, что ли? — беспокоится Гликерия Сергеевна.
— Да Артемка Володин, — презрительно машет рукой Таисья Федоровна.
— Неужели ты рискнула ночевать с незнакомым мужчиной? — поражается Нинон. — По мне, так с привидением безопаснее.
Гликерия Сергеевна с трудом соображает, о ком идет речь, но быстро приходит к выводу, что кто-то хочет завладеть квартирой. Она слышит постоянно по телевизору, как людей обманывают жулики и вселяются в их квартиры.
Таисья Федоровна не обращает внимания на бред Глики. Она носом чует интригу. Ведь Катя призналась, что была на приеме у Володина, и он указал ей на Элеонору. Получается, пользуясь откровенностью двух дурех, этот мошенник ведет какую-то свою игру. Мелкий конфликт из-за Степана используется им для авантюры с многими подводными течениями. Давно Таисья Федоровна Пояркова не распутывала «тайны мадридского двора». От захватывающего предчувствия скандальной истории у нее подскакивает давление и начинает слегка кружиться голова.
— Первый раз слышу, чтобы Артемий посылал своих помощников лечить на дому, — не верит Нинон. Она готова поклясться, что никогда в апартаментах Артемия не встречала «морильщика тараканов».
Гликерия Сергеевна, сидя в кресле, тычет скрюченными указательными пальцами обеих рук в Элеонору и Нинон.
— Вот-вот. Сейчас врачи по домам не ходят. Это самый настоящий вор. Втирается в доверие, подкараулит, когда она уснет, придушит подушкой и вынесет все самое ценное за милую душу. Вы представляете? Там же каждая вещь имеет историческую ценность! Нет! Я просто звоню в милицию. Они обязаны арестовать этого «морильщика тараканов». Он сидит в квартире?!
— Домой, к жене пошел, — сквозь зубы цедит Элеонора. И дает себе слово больше Гликерию на Тверской не принимать. Хватит старой карге по Москве шляться. Все ее подружки с начала зимы с переломами спокойно лежат, а она словно на метле летает. Ничего, пусть давятся правдой, раз уж сбежались посплетничать.
Атмосфера общего недоверия не дает никому сосредоточиться. Дамы — в предчувствии надвигающихся событий. Больше всех нервничает Гликерия Сергеевна. Она всю жизнь ждала, что ее обворуют и, кажется, дождалась.
— Одно знаю, — обращается Таисья Федоровна к Элеоноре, — не следует тебе размениваться на подозрительных «морильщиков тараканов». Уж поверь мне, Артемка на моих глазах вырос. Шарлатан он и фокусник. Еле-еле техникум закончил. Он этого бомжа определил к тебе, потому что тому жить негде. И наверняка с него еще и деньги за ночлег берет. А тебе врет про какую-то ауру.
На такую чушь резко реагирует Нинон. Она — ярая поклонница понтифика и никому не прощает сомнений в его Божьем даре.
— Откуда ты такие глупости, Таисья, черпаешь? Он — умнейший и образованнейший человек. Он каждый раз после смерти возвращается на землю, чтобы помогать людям. И не говори при мне о нем гадости, иначе ноги моей в твоем доме не будет!
— Хорошо, хорошо, — пугается Таисья Федоровна. — Просто я его знала еще ребенком. Но в любом случае человек от него не должен ночевать у Элеоноры.
— Да видела я его. И поверьте мне, — вставляет Нинон, — полное ничтожество. Невзрачный, маленький, седой. Такие не воруют. Задолбанный жизнью мужичок. Я бы такого ни с какой аурой к себе не взяла.
— Ах, какие мы светские! — взрывается Элеонора. Она собралась уходить, но напоследок решает высказаться. — Человек, ночующий у меня, не морильщик тараканов! Он — ученый. Биолог. Работает не где-нибудь, а в МГУ. Интеллигентный человек. Мне его бояться нечего. А Степана Катькиного, зажравшегося плебея, я выставила за дверь, когда он пожаловал ко мне с ведром роз. Пусть он другим ведрами носит. А Марте Степановне ее сплетни дорого будут стоить. Я добьюсь от правления, чтобы ее выгнали!
Элеонора мечется по полукомнате, демонстрируя желание покинуть надоевшую компанию. Ее удерживает назойливое стремление зайти во вторую полукомнату и взглянуть на портрет Таисьи, из-за которого она в прошлый раз упала в обморок, разглядев в нем черты Ласкарата. Но никак не может отважиться.
Из тупика не слишком удавшейся головомойки растерявшимся дамам помогает выбраться неожиданный звонок в дверь. Ни у кого не возникает сомнений, что пришла Катя. Не снимая шубу, она фурией залетает в комнату, и нестаявшие снежинки шлейфом серебрятся за ней. Кивком здоровается с Гликерией Сергеевной и Нинон. Ищет глазами Элеонору. Но та, воспользовавшись заминкой, заставила себя отправиться смотреть на портрет.