Старик Тансу, хозяин лавки, был довольно сварливым человеком, с жёлтыми прокуренными ногтями, длинной бородкой и постоянно морщащимся лицом. Его седые брови всегда были нахмурены, а руки – тонкими, жилистыми, с навечно застывшими чернилами под ногтями. Он делал ритуальные печати и талисманы для защиты, обереги, защитные узоры, а также вырезал небольшие каменные фигурки с вложенными в них плетениями для ритуалов или пространственных печатей. Хотя всё это и звучит достаточно сложно, но… Всё это было из низшего разряда подобных изделий.
Но его глаза… Казалось, что они никогда не моргали. И никогда не смотрели просто так. Он наблюдал. Тихо. Скрытно. Из-за горбящихся плеч, сквозь трещины в стенах, сквозь отражения в полированных пластинах нефрита. И он внимательно наблюдал за новеньким молчуном, что вдруг появился в его лавке. И, хотя этот старик и сам позвал немого мальчишку к себе в услужение, без проверок он обойтись просто не мог. И это было вполне понятно.
Сначала старик поручал Анду Рею простое. Перетереть корень цветка ганьчи… Высушить глаза лягушки-древолаза… Сложить по порядку шёлковые ленты с письменами…
Анд Рей делал это тихо, быстро, без лишних движений. Всё аккуратно. Даже слишком. Так что старик вскоре сам начал намеренно подмешивать "ошибки": перемешивал ингредиенты, менял метки на свитках, прятал нужные инструменты. Но молчун каждый раз восстанавливал порядок, будто бы по наитию. И Чхве Тансу заметил это. И записал у себя в голове:
“Или с очень тонким чутьём, или обучался раньше. Надо копнуть глубже…”
Вторая проверка была на воровство. На третью ночь, когда все живущие в лавке уже спали, старик тайком выложил мешочек с тремя духовными монетами – редкими и сильными – прямо на полку, куда часто залезал этот самый Анд Рей. Положил его так, чтобы тот точно увидел. А сам тихо спрятался в тени, ожидая появления этого парня. И Анд Рей увидел мешочек. Остановился. Постоял, словно задумавшись. А потом… Взял мешочек. Поднёс его к свече, и раскрыл… Аккуратно пересчитал монеты. В этот момент у старика уже напряглись мышцы. Но он не двинулся. А Анд Рей, не забрав ничего, прошёл к сундуку учета, отыскал специальный мешочек со знаком, и положил монеты туда, написав на листке грубым корявым почерком, который выдавал тот факт, что его кто-то обучал письму, но не очень старательно:
"Найдено за ящиками. Возврат."
После этого он пошёл мыть руки и вернулся к работе. А Тансу потом ещё долго сидел в темноте, глядя на тот листок. Он знал, как часто ученики воруют. Особенно те, кто прикидываются немыми, бедными, уличными. А этот… Разве это не странно? Чтобы тот, кто вроде бы вырос в трущобах, не забрал себе хотя бы что-то? Такого просто не бывает!
“Ни одного шага не сделал в свою пользу. Не потянул ни порошка. Не взглянул на редкие узлы. Не потрогал даже пустой свиток с моим именем. Кто ты такой, парень?..”
Третья проверка выдала его странное поведение. Так как на следующее утро Тансу сделал вид, что спит, и тайно следил, как Анд Рей открывает один из шкафов с запечатанными артефактами, над которым он работал вечером. И – с удивлением увидел, как воздух вокруг мальчишки словно искривляется. Как будто свет уходит в воронку. И как будто всё внутри этой воронки исчезает, становясь… невидимым. Лишь на мгновение. Потом всё возвращается на место. А сам "немой" спокойно вытирает пыль и ставит всё обратно.
“Никакого следа. Даже духовного шлейфа нет…”
И тогда старик понял, что этот юнец – не такой уж и простой индивидуум. Но он ничего не крадёт, не врёт, не лезет в чужое. Он просто работает. Как будто… ждёт чего-то. А значит и сам хозяин лавки подождёт…
……….
Очередное утро в лавке Чхве Тансу началось с запаха кипящей смолы, древесной пыли и тонкого аромата пергамента, только что вырезанного из воловьей кожи. Над входом скрипнул деревянный гонг, призывая духов на новое дело, а старик, как обычно, протянул Андрею старую тряпку и указал на полки. Но в этот раз – всё было иначе.
Когда основные дела были закончены, и тишина снова растеклась между ящиками и свитками, Тансу неожиданно развернулся к Андрею, опершись на стол. В его глазах не было привычной усталости, только – осторожное напряжение.
– Эй… Молчун иди-ка сюда! – Хрипло позвал он, зная, что тот не ответит. – Ты… Попробуй-ка вот это.
Он вытащил небольшую дощечку из корня старого кайсин-дерева, покрытую с одной стороны тонким слоем золы. Рядом положил узелок с ритуальной нитью, баночку краски из крови карающей змеи и узор-схему – довольно простой, но требующий чувства соразмерности и равновесия.
– Сделай оберег. На защиту дома. Сам. – Слегка рвано, и даже запинаясь, сказал он. И, не добавив ни слова, сел в тени, закутавшись в халат, делая вид, что дремлет. Но глаза его едва заметно прищурились. Он следил.
В этот момент Андрей на мгновение замер, глядя на эту дощечку. Он понимал, что это была очередная проверка. Так просто не бывает – чтобы немому слуге, без имени, без обучения, доверили сделать вещь, которую продадут какому-то клиенту лавки. А это значит, что старик… либо очень доверяет… либо хочет увидеть, кто он такой на самом деле.
Тяжело вздохнув, он медленно опустился на колени, ощутил шершавую текстуру дерева, вдохнул запах краски – резкий, ядовитый, но знакомый. Его рука сама легла на кисточку. И вот тут Андрей понял, что не может показать всё, на что способен. Ну, не мог малограмотный слуга, вышедший с какой-то помойки, вот так вот, легко и просто повторить то, что видел всего лишь несколько раз в исполнении этого старика. Именно поэтому он всё же начал работу. Аккуратно. Медленно. Именно так, как и должен был бы действовать немой безродный бродяга, подбирающий основы по крупицам. Он немного сместил центральную ось узора, сделав оберег несимметричным. В одной из спиралей сделал лишний виток, что сдвигало фокусировку потока. Нарочно задел край дощечки, оставив там незначительную кляксу, которая выдавала дрожь в руке – будто бы от страха или неопытности. Но всё это… Не разрушало узор. Он работал, но выглядел как работа ученика начального уровня. Искренне старающегося.
Когда он закончил, и положил дощечку на ткань, Чхве Тансу встал. Его движения были тихими, как у призрака. Он подошёл к парню и долго смотрел на оберег. Его сухие от возраста пальцы осторожно скользнули по спирали. Остановились на смещённой оси. Погладили пятно. Некоторое время он просто молчал. А потом сказал:
– Плохо. – Его голос был суров. – Но ты старался. Видно. И узор не развалился.
Он забрал дощечку. И поднял на Андрея изучающий взгляд. А потом впервые – чуть усмехнулся.
– Будешь учиться. Если молчалив, пусть руки говорят за тебя.
Потом, когда Тансу ушёл в глубины лавки, Андрей остался наедине с тишиной и лёгким запахом змеиной крови на пальцах. Его мысли были весьма сумбурны. Так как ему было понятно, что старик всё же понял, что парень был не просто каким-то бродягой из городских трущоб. При этом, было заметно, что старик отреагировал на такие новости вполне ровно. Значит решил, что парень ему не враг. А если враг – то хотя бы умный и терпеливый. И пока Андрей не делает ему зла, то и этот старик даст ему место.
Только потом парень медленно стер с пальцев выступившую там кровь, и мысленно усмехнулся. Про себя. Теперь он стал частью этой лавки. И, возможно, начнёт учиться по-настоящему…
………..
Ночь в лавке ритуальщика наступала не с заходом солнца, а с щелчком – едва Чхве Тансу запирал изнутри дверь тройным замком, и спокойным жестом гасил основной фонарь. За городскими стенами шум постепенно стихал, но внутри лавки жизнь ещё долго не замирала.
В этот раз старик сидел за своим верным письменным столом, что стоял в задней комнате. Сейчас в его руке была зажата кисть с серебряным наконечником, а перед ним – ровной полосой был расстелен узкий свиток, исписанный вертикальными рядами иероглифов ещё в старом, доимперском стиле. На этом шелке была изложена летопись его рода, передаваемая из поколения в поколение. Которая со временем превратилась в дневник его собственных деяний, и событий, которые могли повлиять на его собственную жизнь. Тихо выдохнув, он чуть склонился, поправил лампу, и, обмакнув кисть в особые чернила из толчёных червей и угля благовоний, спокойно и аккуратно вывел:
“День двадцать восьмой. Новый ученик. Молчит, возможно немой от рождения, но такие обычно ещё и глухи. А он всё слышит. Так что это может быть травма. А может быть молчит либо от страха, либо по убеждению. Не ворует. Не врёт. Работает с точностью, но делает ошибки… И те, с умом. Руки – слишком “прямые” для уличного беспризорника. В ауре, мне кажется, есть нечто завуалированное. Тяжёлое. Пространство вокруг него искажается, как у тех, кто трогал запретные печати. Но дух спокоен. Пока. Назову его – Бездонный сосуд. Пусть покажет, чем наполнится.”
Потом он поставил печать, высушил чернила и спрятал свиток за фальшивой панелью в нижней части шкафа, на первый взгляд – незаметной. После чего старый лавочник пошёл спать. Уже было поздно. И именно поэтому он и хотел, чтобы утром никто не понял, что он ночью занимался чем-то таким, что не хотел демонстрировать другим.
Но он не знал о том, что в этот час и Андрей не спал. Его слух, усиленный духовной практикой, улавливал шелест кисти, движение по шелку, запах чернил, которых не было на рабочем столе днём. И он понял, что старик ведёт записи. И делает это так, как делают те, кто бережёт наследие, или скрывает какую-то информацию. Иначе можно было бы такие записи делать и в присутствии слуг. А не посреди ночи. Как те же самые бухгалтерские записи учёта ингредиентов и проданного товара.
На следующий день, когда Тансу вышел к клиенту в переднюю часть лавки, Андрей, осторожно войдя в заднюю комнату под предлогом уборки, стал внимательно изучать шкаф, который, судя по следу пыли на полу, немного перемещался. Стена за ним “дышала” магией. Присмотревшись к подозрительному месту более тщательно, он нашёл крошечный замок из тонких спиралей, и чуть толкнул пространство – не физически, а духовно. Замок раскрылся практически беззвучно. Панель сдвинулась. И перед ним показался свиток. Он лежал ровно, так что парню не составило труда отогнуть край. С которого он и прочёл. Каждый иероглиф. Каждое слово. И понял две вещи. Этот старик мог быть куда более могущественен, чем казался на первый взгляд. Этот свиток писали те, кто обучен техникам сохранения духа рода. Это не просто ритуальщик. Это – человек системы, носитель знаний и… Возможно, бывший