Уже позже, ближе к ночи, когда Андрей разносил по мастерским остатки углей и заготавливал воду на утро, он проходил мимо прачечной, где двое парней, старше его лет на пять, шептались с плохо скрываемым раздражением.
– Надо его проучить. Молчит, глазеет, втирается. Как будто здесь не мы по десять лет за миску риса гнем спины!
– Остынь. Он теперь у господина на виду. Прикоснёшься – и тебя завтра кинут в конюшню, под кнуты. Или вообще, до конца жизни, на плантации отправят.
– Я ничего делать не собираюсь. Просто… посмотрим. Может, вещички у него пропадут. Или воду он вдруг прольёт на тропинку к главному двору. А господин поскользнётся. Кто знает?
– Эй! Не глупи…
– Я не глуплю. Просто ненавижу выскочек.
А Андрей слышал всё это, словно сквозь туман. Но в душе нарастало холодное осознание – как только он приблизился к центру событий, даже в маске немого и простого слуги, внимание немедленно выросло. Люди чувствуют опасность не по словам, а по тени движения, по глазам, по тишине. И он не мог себе позволить расслабиться ни на миг. И сейчас ему нужно было снова исчезнуть внутри роли. Ошибаться, уронить воду, отстать. И при этом – сохранить контроль над ситуацией. Он не знал, как скоро у него будет шанс использовать артефакты или изучить их глубже. Но теперь он точно понимал, что зависть слуг может быть куда опаснее мечей врагов. Потому что она – внутри стен. И поэтому… Он быстро изобразил, что его раны воспалились. Это было несложно, имея в запасе те самые травы, что он нашёл в горах. Да. Он, при случае, собирал именно лекарственные. Но даже лекарство, использованное неправильно, могло дать ему нужный отёк, и воспаление. Чем он и воспользовался.
Едва управляющий заметил происходящее с ним, как парня тут же отправили в отдельную комнату под боковой галереей. Там Андрей лежал на простом лежаке, в комнате, которую спешно освободили после охоты. Запах лекарств, впитавшийся в воздух, смешивался с сыростью от заоконной ночи. Слева был старый лакированный столик с чашкой остывшего отвара. Под кроватью – аккуратно спрятанный мешок с запасной одеждой и перевязочными бинтами. Всё было скромно, бедно, но в этом и заключалась защита.
Тих скрипнув, дверь приоткрылась. Без стука. Шаги были лёгкими, но не скрытными. Слишком уверенными для обычного слуги.
– Анд Рей! – Почти шёпотом, но с восторженным блеском в голосе произнёс знакомый детский голос. В комнату вошёл Хваджон Мунджэ , тот самый наследник семьи, всё ещё в дневной одежде, с небольшим бумажным свёртком в руках. Следом за ним молчаливой тенью шёл семейный лекарь, в тёмно-синем одеянии, с густыми бровями и шёлковой маской на лице, как полагалось при визитах к высшим.
– Он и правда здесь. – Сказал мальчик с облегчением, подойдя ближе и сев рядом на табурет, как ни в чём не бывало. – Выглядит плохо. Почему вы не помогаете ему?
Старик-лекарь хмыкнул, не скрывая досады:
– Молодой господин, этот слуга – всего лишь немой. Я видел его утром. Повязки наложены правильно, пульс стабилен. Он не при смерти. У меня есть более важные пациенты.
Мальчик нахмурился, но не стал повышать голос. Вместо этого он положил бумажный свёрток на край лежанки и тихо добавил:
– Тогда я сам всё отнесу. Это для него. Лекарственные лепёшки. С мёдом и сушёным имбирём. Бабушка сказала, что так раны быстрее заживают.
Андрей, изображая удивление, приподнялся на локтях, опустив глаза, будто стеснялся, и слегка кивнул, не встречаясь взглядом. Сейчас он понимал, что любая лишняя эмоция может его выдать. И всё же это внимание ребёнка – тёплое, живое, искреннее – зацепило его.
– Пожалуйста, не умирай. – Тихо прошептал Ёнсу. – Я видел, как ты спас меня. Но все говорят, что ты просто вовремя оказался рядом. Это же неправда, да?
Андрей не ответил. Просто опустил взгляд и склонил голову. И именно это движение, эта молчаливая признательность пробудила в мальчике ещё большее сочувствие. Он вскочил на ноги, обернулся к лекарю и строго приказал:
– Если он не поправится – я сам расскажу отцу, что вы его бросили. Он – мой человек.
Лекарь поклонился, сдерживая раздражение, и произнёс ровно:
– Как будет угодно, молодой господин. Я пришлю настой для укрепления крови. И распорядитель пусть передаст ему чистые бинты.
Мальчик коротко кивнул и, подойдя снова ближе, взял Андрея за запястье, сжав ладонь. Его пальцы были теплыми.
– Ты мне нравишься, немой. Хоть и молчишь, ты всегда смотришь прямо. Такие люди не лгут.
И он ушёл. А снаружи, в коридоре, тени затаившихся слуг уже гудели, как улей. А спустя всего полчаса, во внутреннем дворе, у подсобки с углями и корзинами белья уже перешёптывались два старших слуги.
– Видел? Молодой господин сам принёс еду этому выскочке!
– Да не просто еду. Лекарь с ним приходил! А мне бы хоть один раз чашку дал в руки. За десять лет службы!
– А он ему ещё и руку пожал. Как будто бы он ему брат по крови, не раб с улицы…
– Что-то тут нечисто. Я бы на месте управляющего проверил его происхождение.
– А может, он и правда не немой? Просто притворяется?
– Ха. Тогда всё ещё хуже…
В комнате, сидя в тени от тлеющего огарка свечи, Андрей аккуратно разворачивал принесённые ему мальчиком свёрток. Лепёшки пахли добром. Травами. Сахаром. Детским доверием. Он понимал, что наследник этой семьи к нему уже привязался. И теперь это – не просто благо. Это опасность. Потому что каждый шаг рядом с таким ребёнком – привлекает внимание тех, кто привык видеть только ранги, кровь и родословные. Но и уходить он не мог. Слишком многое он ещё не успел выяснить.
Новая комната, которую выделили Андрею буквально на следующее утро, была простой, но аккуратной. Широкое окно с решёткой, низкий столик с кувшином воды, жесткое, но чистое спальное место. И на низкой кушетке у стены сидел Андрей, перекидывая взгляд с одного угла на другой, ловя ощущение тревоги в воздухе. Он знал – кто-то идёт.
Дверь снова открылась без стука, как и полагалось тому, кто не нуждался в дозволении. Вошёл высокий, жилистый мужчина в тёмной одежде, с узким лицом, подстриженной короткой бородкой и с цепким взглядом человека, привыкшего видеть ложь под любой маской. Его звали Им Сонгви, и уже двадцать лет он управлял столичным домом этой семьи. За его спиной стоял молчаливый слуга с дощечкой и кистью – чтобы фиксировать любые жесты Андрея, если тот решит “говорить”.
– Так ты тот самый немой… – Произнёс Им медленно, изучающе глядя на Андрея. – Немой помощник, что появился как по волшебству. Ни бумаг, ни родословной, ни поручителей.
Андрей слегка кивнул и спокойно склонил голову, сохраняя ровное дыхание. Он сидел прямо, руки на коленях – как подобает рабу, не претендующему ни на что.
– Ты оказался рядом, когда на юного наследника напали бандиты в городе… – Продолжал разглагольствовал Им. – Потом снова рядом, когда он оказался в опасности в горах. Удивительное везение. Слишком много совпадений, ты не находишь?
Ни один мускул не дрогнул на лице Андрея. Он вновь опустил голову, как будто признавая уважение к дому и не претендуя ни на что. Им молча обошёл комнату, остановился у окна. За его спиной тень напряглась – он словно прислушивался к чему-то невидимому.
– Ты лечишься быстро. – Вдруг бросил он. – Очень быстро. А ведь у тебя не было при себе лечебных пилюль. Ни трав, ни мазей.
Он резко повернулся.
– Тебе кто-то помогает?
Андрей медленно мотнул головой. Нет. Им сделал знак – и слуга поднёс дощечку и кисть. Андрей взял кисть и аккуратно вывел:
“Меня ранил зверь. Но не глубоко. Просто болит. А после работы с водой – началось воспаление.”
Им пристально вчитался в иероглифы.
– Почерк не из деревенских. Хоть и немного корявый. – Тихо бросил он. – Уж больно у тебя выверенный стиль, как у монастырских учеников. Где ты учился писать, немой?
Андрей слегка пожал плечами, опустив взгляд, и медленно написал:
“Иногда пускали в храм в нашем поселении. Когда жрец был добрым.”
Им нахмурился, но ничего не сказал. Обошёл Андрея кругом, словно ищет на нём вторую кожу. Его глаза задержались на шрамах, кое-где проступающих из-под грубой ткани – не тех, что оставляют тернии или верёвки, а тех, что появляются после магических ожогов.
– Ты был рабом мага? – неожиданно спросил он.
Андрей поднял голову. Сделал паузу – и медленно кивнул. Однажды. Да. Потом – указал на одну из меток.
“Ставил на мне опыты, и хотел отдать меня на ингредиенты. Я бежал. Из-за этого я и не могу говорить.” – Немного подумав, он вывел на дощечке. После этого Им долго смотрел на него. А потом вздохнул и отдал дощечку слуге.
– Хорошо. Но знай… В этом доме нет случайных людей. Каждый, кто входит под эту крышу, несёт ответственность перед родом Хваджон. И если я узнаю, что ты лжёшь, то даже наследник тебя уже не спасёт.
Андрей спокойно кивнул. Как и положено безъязыкому. Без имени. Без прошлого. Тому, кто выбрал тень вместо света. Им ушёл, но в глазах его всё ещё плыл вопрос, на который он не нашёл ответа. А Андрей остался сидеть, медленно разминая плечо, буквально физически чувствуя, как в груди тихо пульсировала та самая древняя кость, хранившая больше силы, чем мог бы себе представить даже старый управляющий.
Эта комната тоже была полутёмной. Мягкий свет от фонаря за ширмой едва касался старого деревянного пола, а у изголовья пахло высушенными целебными травами. Андрей лежал, не двигаясь. Раны на плече и руке пульсировали тупой, вязкой болью, напоминая о себе каждый раз, когда он пытался дышать глубже. Лекарь только что ушёл, оставив на низком столике у двери керамическую чашу с дымящейся настойкой и сложенную повязку.
Но Андрей не приподнялся, не посмотрел – он остался лежать, будто спит. Хотя его слух был насторожен. Он чувствовал, что за дверью кто-то стоит. Поначалу шагов не было слышно. Только еле уловимое, чуть прерывистое дыхание. Слишком осторожное. Не слуги. Не лекаря. Слишком тихое. И слишком сосредоточенное.