Потом он садился в позу медитации и погружался в поток восприятия, вслушиваясь в резонанс между артефактами и собой. Он не призывал силу. Не активировал её. Он учился понимать, какое влияние оказывают на него эти предметы. Какие из них безопасны, какие – нет. Что можно носить, а что лучше держать на расстоянии. Особое внимание он уделял пилюлям, которые он захватил из древнего алтаря в Круге Печатей. Он чувствовал их двойственную природу. Светлая и тёмная алхимия были переплетены в них, словно два змея на одной ветке. Эти пилюли можно было употребить лишь в критический момент. Он не знал, что с ним произойдёт, если их активировать. Но он чувствовал. Это оружие… Или даже полноценный путь.
Также он занимался изучением структуры и энергии. Некоторые ночи он посвящал изучению алхимических структур, наблюдая за тем, как энергия внутри артефактов течёт. Он пытался понять, какие из них реагируют на ауру, какие – на кровь, какие – на боль или страх. Иногда он проводил безопасные тесты. С помощью тончайших серебряных щупов и хранящихся в лаборатории инструментов он осторожно активировал отдельные контуры. Следил за откликом, отмечал поведение. Он создавал себе ментальную карту взаимодействия между предметами. Все действия были бесшумными, продуманными, аккуратными.
Порой, когда ему казалось, что кто-то может выйти на ночную прогулку, он заранее зажигал духовную лампу, которую оставлял на краю лаборатории, будто бы кто-то из учеников забыл её потушить. Так, если кто-то и заглядывал, он видел всё ту же картину – немой помощник занимается травами, заботливо очищает инструменты или перебирает корешки. Всё казалось вполне естественным. Старейшина же… ничего не говорил. Хотя Андрей всё больше ощущал, что Йонг Мин знает, что он остаётся в павильоне и по ночам. Но, похоже, старик сознательно игнорировал это. Возможно, просто наблюдал. Возможно, ждал.
Как итог, Андрей прекрасно понимал, что у него не было права на ошибку. Любое неосторожное движение, случайный импульс, всплеск силы – всё могло привести к его разоблачению. Он был словно хрупкое лезвие между двумя мирами. Слуги и мага… Жертвы и охотника… Молчаливого – и того, кто знает слишком многое… Но именно потому, что он был тенью, он и оставался невидимым. А значит – живым.
……….
Очередной день в магической школе начинался рано. Уже с первых лучей солнца, тянущихся над далёкими горами, каменные дворики и тренировочные полигоны наполнялись звуками ударов, ритмичного дыхания и энергетических импульсов, что отзывались в воздухе гулким напряжением. Сотни послушников разных возрастов, в одинаковых одеждах, под присмотром мастеров и старших учеников, встали в ряды, точно волны в ритуальном кругу, отрабатывая стойки, магические пассы, атаки и защиты.
Андрей появлялся на краю одного из таких полигонов рано утром, будто случайно проходя мимо с поручением или с очередной корзиной лекарственных трав. Он всё ещё изображал немого слугу, который никогда не поднимает глаза слишком высоко, и никогда не интересуется тем, что его не касается. Но на самом деле каждое его движение было точным и выверенным, а каждый взгляд – внимательным и цепким. Он видел мелочи, те самые детали, которые ускользали от глаз других. Вес распределён неправильно, энергия течёт неровно, удар запаздывает на миг, и делал для себя заметки.
Он начал с базовых стоек, тех самых, что давали всем новичкам. Укоренённая позиция ног, напряжённая спина, дыхание в такт движениям. Постепенно добавлялись магические жесты – плавные, но наполненные силой, управляемые потоки духовной энергии. У большинства послушников они были ещё шаткими, неустойчивыми. Но Андрей видел саму структуру потока, не глазами, а через ту самую чувствительность, что рождалась в его теле с тех пор, как кость из Гробницы начала сливаться с его сущностью.
Ночами, когда все ученики и воспитатели уже засыпали, а сам он возвращался в лабораторию под видом того, кто пришёл разобрать травы или вымыть котлы, Андрей выкраивал несколько часов. Он использовал потайной дворик за алхимическим павильоном, утопленный в тенях и скрытый от посторонних глаз. Там, под приглушённым светом ночных факелов, он принимал стойку, вспоминая каждый элемент, каждую позицию, и медленно… Очень медленно… Воспроизводил те самые движения, что увидел во время их тренировок.
Он не ускорялся. Его целью было не повторить, а именно впитать технику до уровня автоматизма. Он пробовал чувствовать, как энергия течёт через точки в теле, как она циркулирует между меридианами, и где стоит ограничение, вызванное его маскировками и теми печатями, что скрывали влияние кости. Всё это он учитывал, встраивая в практику гибкость и контроль.
Некоторые техники, казалось, были несовместимы с его изменённым телом. Но именно тогда он начинал адаптировать их, перерабатывать под себя – не меняя видимой формы, но меняя суть. Он мог уменьшить расход энергии, перенести акцент с физической мощи на духовную устойчивость, комбинировать приёмы так, как не делал бы ни один из учеников. Всё это копилось в нём, медленно выстраивая внутреннюю школу, которая была только его.
Да. Существовала реальная опасность быть замеченным. Ведь он сам прекрасно знал о том, что за ним могут следить. Особенно после того, как его имя всё чаще стали упоминать в разговорах между слугами и даже послушниками. Кто-то относился к нему как к чужаку, кто-то – с недоверием, кто-то – с явной завистью. А кто-то, наоборот, пытался понять, почему Соль Хва и старейшина Йонг Мин проявляют к обычному слуге такой интерес. Поэтому Андрей всегда ограничивал силу. Он выполнял движения с тяжестью тела обычного человека, не давая им ни малейшего намёка на силу опытного культиватора. Даже когда тренировался с укором в мышцах и жжением в меридианах, он никогда не выпускал свет магии наружу.
Но внутри, в самой сердцевине его существования, энергия уже бурлила. Кость в теле отзывалась, когда он достигал точки идеального сосредоточения, будто что-то древнее внутри наблюдало за его ростом. Артефакты в браслете-хранилище начинали тихо резонировать, ощущая пробуждение. И он всё больше убеждался. Вскоре ему придётся показать себя. И когда это произойдёт – он должен быть готов объяснить, почему простой немой слуга владеет магией так, как не владеет даже одарённый послушник.
И именно тогда он решил. Что всё, что он делает, всего лишь "случайность", "природная чувствительность", неуправляемый "талант к восприятию духовных потоков", якобы вызванный теми самыми алхимическими травами, с которыми он имеет дело. Он даже начал тренироваться именно в том стиле, который напоминал старые боевые стойки простых телохранителей алхимиков, и которые можно было списать на копирование того, что он увидел у учеников на тренировочных площадках.
Ведь только так он мог остаться тем, кем должен был быть – тенью, человеком вне подозрений, который, если и будет раскрываться, то только как "вдохновляющий случай" – немой, но восприимчивый слуга, чудом обладающий способностями. И пока не придёт день, когда ему придётся биться по-настоящему, он будет запоминать, копировать, настраивать, шаг за шагом, ночь за ночью… Ведь каждая его тренировка – это инвестиция в выживание.
Ночь, как и всегда в этом скрытом уголке алхимической лаборатории, была безмолвной, пропитанной слабым ароматом высушенных трав, дымом от ритуальных масел и тяжёлой тишиной магической обители. Мягкий свет луны пробивался сквозь узкое окно под крышей, рисуя серебряные узоры на каменном полу. Внутри этого пространства, утопленного в темноте и тайне, Андрей двигался медленно, будто пробуя на себе чужое тело. Он нарочно делал стойки чуть шире, чем нужно, слишком резко переносил вес, словно терял равновесие, и едва заметно сбивался с ритма дыхания.
Он всё также старательно изображал человека, которому сложно, и который, увидев чужие упражнения, пытается воспроизвести их по памяти. Это должно было выглядеть как наивная, но искренняя попытка повторения – без понимания, без навыка, без таланта. Простая имитация. Он уже научился просчитывать углы обзора, избегать лишних вспышек духовной энергии, гасить любое свечение, которое могло бы выдать его. Но в тот вечер что-то изменилось.
Он замер в очередной стойке, когда почувствовал легкое дрожание воздуха – тонкое, едва уловимое, но для него, чья чувствительность после слияния с костью лишь обострилась, абсолютно ясное. Кто-то за ним наблюдал. И не просто какой-то неведомый кто-то. Знакомая аура, холодная, безмятежная, как гладь озера перед рассветом. Распознав её, он не обернулся. Не подал ни малейшего знака, что понял её присутствие. Но изменил темп – сделал выпад, затем остановился и неловко потер подбородок, будто не знал, что делать дальше. Затем – неловкий поворот в сторону, слишком медленный переход в стойку, при котором правая нога явно встала неправильно.
В это время за тонкой полупрозрачной шторой, скрывающей один из проходов, стояла молча Соль Хва. В лунном свете черты её лица казались почти призрачными, но её взгляд был сосредоточен и внимателен. Она наблюдала за Андреем не как женщина, заинтересованная в мужчине, а как мастер, что изучает странного, но потенциально ценного ученика. И когда он сделал особенно корявый поворот с изломом в спине и задержкой дыхания, она еле заметно морщилась. Тонкие брови сдвинулись, уголок губ дрогнул в лёгком осуждении, и он понял – его неумелость она сочла убедительной.
“Хорошо. – Подумал он, всё ещё не оборачиваясь. – Значит, с маской пока всё в порядке.”
Он сделал ещё несколько движений, ещё неуклюжих, но уже чуть более "уверенных", будто его персонаж начал чему-то учиться. Затем "устало" сел на корточки, потёр плечо и склонился над простым куском ткани, на котором был разложен пучок измельчённой сухой травы. Всё выглядело обыденно. Немой слуга, что в одиночестве тренируется, чтобы стать хоть чуть-чуть полезнее своим хозяевам.
Соль Хва, между тем, продолжала наблюдать, но её взгляд был уже иным. Не только изучающим – в нём появилось нечто вроде тоски. Или сомнения. Возможно, она думала, как много потеряно в этом юноше, если он действительно немой. А может – задавалась вопросом, почему в нём так странно сочетаются отстранённость и скрытая сила. Ведь даже в его "неловкости" был собранный центр, будто он всё делает не столько плохо, сколько… Специально иначе.