Через несколько мгновений её фигура исчезла, растворившись в темноте коридора. Андрей остался один. Он ещё долго сидел в полутени, не шевелясь. Потом выдохнул – медленно, почти беззвучно. Он знал. Что самое время, когда его перестанут недооценивать, уже близко. И теперь, убедив даже Соль Хва в своей "простоте", он может двигаться дальше. Уже без риска спугнуть тех, кто всё ещё считает его немощным слугой. Но он также знал и то, что в следующий раз она придёт, вполне возможно, уже не как наблюдатель. А как человек, желающий понять его глубже. И тогда всё станет намного сложнее.
Андрей продолжал тренироваться. Несмотря на насмешки, несмотря на взгляды, что всё чаще останавливались на нём – оценивающе, с иронией, с пренебрежением. Он всё ещё был немым слугой, пусть теперь и в услужении у самого старейшины алхимической ветви секты. Это добавляло к нему любопытства, но не уважения. Особенно – после того, как кто-то разболтал, что "немой" сам по себе пытается освоить боевые и магические техники, которыми обучают лишь тех, кто прошёл проверку, кто принадлежит к секте официально и кому позволено развиваться в её стенах. И поначалу его просто не замечали. Но как только один из учеников увидел, как Андрей неуклюже копирует простые формы движения, те самые, что многим давались с трудом, слухи разлетелись по всей обители.
– Этот слуга из алхимического двора… Сам по себе… Представляете?
– Не может говорить, не может культивировать, но… Качает стойки…
– Может, решил кого-то спародировать?
– Или думает, что если походит на нас – то получит доступ к техникам?
Послушники собирались на краю тренировочных площадок, где Андрей, выбрав самое незаметное и затенённое место, двигался с той самой "неуклюжей искренностью", которую он довёл до совершенства. Он делал ошибки – намеренно. Иногда специально "спотыкался", в другой раз – сбивался в ритме дыхания, будто не чувствовал его глубинной связи с движением тела и духовной энергией. Он видел, как кто-то смеялся… Кто-то указывал на него пальцем… Кто-то с деланным сочувствием цокал языком, мол, "бедный немой, решил приобщиться, но слишком туп"… Иногда даже подбрасывали насмешку:
– Слушай, слуга, давай я тебе палку дам. Может, ты и магией захочешь пострелять?
Но он не реагировал. Не оборачивался. Не отвечал – как и положено немому. Его лицо оставалось пустым, выражение – отрешённым. Внутри же он медленно, упорно впитывал и анализировал, вычисляя оптимальные траектории движений, запоминая разницу между физической техникой и манипуляцией с духовной силой.
Несколько раз, в разное время суток, вдали появлялась знакомая фигура. Высокий, сгорбленный, с седыми бровями и тонкими пальцами, старейшина алхимического двора – мастер Йонг Мин. Он не приближался к нему. Просто проходил мимо, останавливался ненадолго, и – покачивал головой, как бы говоря: “Наивный. Это не твоё”. Ни насмешки, ни сочувствия. Только холодное, обесценивающее разочарование. Он, видимо, считал, что Соль Хва просто переоценила этого странного слугу.
Андрей чувствовал каждый такой взгляд. Он знал, что всё это – часть испытания. Что каждое движение, каждая ошибка – должны быть там, где нужно. Не раньше и не позже, чтобы не привлечь к себе интерес тех, кто ищет изъяны, и не дать повода тем, кто мог бы заподозрить скрытую силу.
"Идеальная слабость – та, что вызывает брезгливость и жалость." – Напомнил себе Андрей, повторяя этот принцип как заклинание. Но каждый вечер, после окончания "дневных" тренировок, он возвращался в лабораторию, где занимался сортировкой трав, смешивал простейшие порошки и работал при тусклом свете фонаря. Там, в глубине ночи, он практиковал настоящее искусство, которое усваивал из древних техник, попавших в его руки.
Он снова и снова проходил все формы, которые видел у учеников старших рангов. Повторял каждую печать пальцев, каждый вдох и каждый поворот духа. Он искал пути обойти ограничения, наложенные его маскировкой. Не привлекать внимание – но всё равно расти. Пусть медленно, пусть сдержанно, но подняться настолько, чтобы при необходимости нанести удар – точный, молниеносный, смертельный. А пока… он был всего лишь немым слугой, над которым потешаются послушники. И всё шло по его тщательно проработанному плану.
Смех звучал всё громче. Сначала это было просто хихиканье среди младших послушников. Потом пошли открытые насмешки от тех, кто уже имел статус старших учеников. Даже некоторые мастера, проходя мимо площадки, где немой слуга из алхимического двора в очередной раз медленно и с очевидными ошибками повторял форму дыхательной стойки или боевого выкрутасов, усмехались. В их глазах он был не более чем чудаком, может, даже шутом – как и полагалось обычному человеку, которому вдруг захотелось дотянуться до мира, куда ему не следовало заглядывать.
– Он даже не может произнести ни одного заклинания.
– Бедняга. Или глупец?
– Скоро надоест. Или поймёт, что это не его.
Андрей слышал каждое слово. И каждую интонацию. Но не реагировал. Он оставался тем, кем должен был быть – бесстрастным, пустым, покорным. Его движения, казалось, были неумелыми. Он спотыкался. Делал неверные шаги. Но всё это – было частью тщательно продуманного образа, маски, которая становилась всё более правдоподобной благодаря всеобщему презрению. Однако он знал, что кое-кто наблюдает за ним иначе. Ведь из окна верхнего яруса павильона алхимиков, из полутени, где развешаны сушащиеся корни и сосуды с мутными жидкостями, старейшина Йонг Мин время от времени останавливался и смотрел вниз. На ту самую площадку, где в одиночестве двигался странный слуга.
А потом, однажды утром, когда Андрей вернулся в лабораторию – притворяясь усталым, но покорно выполняющим поручения – он заметил, как старейшина беседовал с Соль Хва. Они стояли возле одной из закрытых кладовых, и разговаривали негромко, но достаточно чётко, чтобы чуткое ухо парня, укрывшегося за вьющейся занавесью сушёных листьев, смогло разобрать фразы. Соль Хва стояла спокойно, но в голосе её слышалось напряжение:
– Он не прекращает… Каждый день… Невозможно не заметить…
– Невозможно? – Хмыкнул старейшина. – Возможно. Просто бессмысленно. Всё равно сгорит, как только наткнётся на реальное сопротивление.
– А если нет? – Спросила она мягко. – Если он пробьётся хоть немного?
– Тогда… – Глухо произнёс старик после паузы. – Я сам его заберу. Обучать. Как ученика… Не слугу…
Он повернулся к Соль Хва, и в его глазах впервые за всё это время мелькнул оттенок серьёзности:
– Потому что если он и правда сможет – даже не понимая теории, не владея словом, без поддержки – то это уже не просто каприз немого слуги. Это дар. А дары нельзя оставлять без присмотра. Особенно такие. – Сказав это, он резко понизил голос. – Иначе… Он точно попадёт в чужие руки. А ты ведь знаешь, что бывает, когда те, кто должен был быть с нами, становятся оружием для других.
Соль Хва слегка побледнела. В ответ на такой намек, она только молча кивнула. А Андрей остался в тени. Его сердце било размеренно, но внутри всё уже менялось. Он понял, что это было всего лишь очередное испытание. Старик всё видел. И теперь, если Андрей покажет хоть малейший прогресс, реальный, а не наигранный, то всё изменится.
Но с этим приходило и другое осознание. Те, кто сейчас смеётся, те, кто бросает насмешки и кривляется, и не воспринимает парня всерьёз, завтра могут стать его смертельными врагами. Те, кто ненавидит его за внимание Соль Хва… За саму только возможность стать учеником старейшины Йонг Мина … Не простят ему всего этого. И именно поэтому… Пока всё ещё было рано ему проявлять себя. Должно было пройти ещё, как минимум, пару недель. Может, месяц. И только тогда он сможет сделать первый шаг наружу. А пока он был по-прежнему – немой. Невидимый. Ничей. И каждое его утро начиналось задолго до рассвета.
Каждый раз Андрей поднимался без звука, не нуждаясь в будильнике или звонке колокола. Внутренние часы, выверенные до предела, будили его за мгновение до того, как первые ученики начинали шевелиться в соседних комнатах. Он вставал, делал свои дела по обслуживанию молодого “хозяина”, быстро и беззвучно умывался в тени заднего дворика алхимического павильона и уже через пару минут стоял перед дверью мастерской старейшины – в точности к установленному времени. Ведь этот старик, несмотря на почтенный возраст, был весьма требователен к дисциплине. Но Андрей не опаздывал ни разу. За ним, в этом отношении, невозможно было найти изъянов. Именно это вызывало у старика, хоть тот и не признавался в этом вслух, своеобразное молчаливое уважение.
С утра – переборка трав и минералов. Особое внимание нужно было обращать на проверку редких корней, которые могли потемнеть, если были заражены. Потом начиналась сортировка пилюль по ступеням и уровням, иногда – помощь в измельчении эссенций, если старик “был в настроении” что-то варить. Подробнейшие записи, которые Андрей вёл в своей памяти, он аккуратно переносил в глиняные дощечки или на пергаменты, под диктовку или указания наставника. И пусть он и не мог говорить, но он прекрасно слышал, быстро схватывал, а его каллиграфия уже давно вызывала у старика одобрительный прищур. После полудня – снова обязанности перед наследником семьи Хваджон.
Мальчик был живым, любознательным, вечно влекомым новыми игрушками и занятиями. Андрей сопровождал его, будто тень – и в павильон боевых искусств, и на занятия по теории культивации. Иногда даже в сад, где учителя учили его взаимодействовать с духами природы. Там он стоял в стороне, незаметный, но всегда рядом, чтобы в случае беды подхватить, заслонить, или молча отвлечь, если мальчишка собирался влезть куда-то, куда не следовало.
После ужина – снова в алхимическую лабораторию. Старик иногда звал его к себе в поздние часы – проверять редкие ингредиенты или упаковывать то, что должно было быть доставлено к покровителям секты. Иногда – позволял остаться, если требовалось подготовить рабочее место к утру.