не колбасную нарезку, а маленький батон докторской колбасы. Мама сказала Свете, что батон пусть ест сама, и отказалась его брать. Домработница поблагодарила и ответила, что с удовольствием. Мама, рассчитывавшая на долгие препирательства, разочарованно замолчала.
Света долго звонила в домофон, на который никто не отвечал. Но выходили люди, и она вошла. Поднялась на этаж. Она помнила, что дверной звонок не работает, нажала на ручку, дверь была открыта. Домработница вошла, по-хозяйски закрыла дверь и принялась за уборку. Нет, до этого зашла в комнаты, которых всего две, и на кухню. Не обнаружив следов хозяйки, решила, что та в ванной и не стоит ее беспокоить и тратить время. Включила пылесос, открыла окна, загрохотала ведрами. Она убрала обе комнаты и зашла на кухню попить воды. И только тогда вспомнила о хозяйке квартиры, которая уж слишком долго находилась в ванной. Света заглянула в ванную, где не было ни хозяйки, ни ее свежих следов. Домработнице стало не по себе. Она гадала – звонить мне, в полицию? Телефон хозяйки лежал на тумбочке в коридоре. Света присела на пуфик и начала рассуждать – если позвонить мне, я тут же начну обзванивать все больницы и морги. Если звонить в полицию, то что говорить? У нее и официальной регистрации нет. И договора на предоставление услуг тоже. Как объяснить появление в квартире? Поди докажи, что ты иногда приходишь сюда делать уборку. Соседи на этаже тоже будто вымерли – на лестничной клетке никакого движения.
Света была готова расплакаться, как вдруг в дверь начали стучать. Не вежливо, а долбить ногами.
– Кто там? – домработница кинулась к двери.
Дверной глазок мама никогда не любила, я это с детства помню. А защите в виде цепочек на дверь не доверяла. Она предпочитала встречать опасность лицом к лицу.
– Откройте, полиция! – рявкнули строго по другую сторону двери.
– По какому вопросу? – уточнила вежливо домработница, хотя потом говорила, что «пропотела от волнения до трусов».
– Звонок на вас поступил! Открывайте! – велели из-за двери.
– Какой звонок? По какому поводу? – Света продолжала вести светскую беседу.
– Открывайте! – велели из коридора.
– Не открою. Вызывайте ОМОН. У меня тут на руках женщина неходячая, инвалид. Я – сиделка! – объявила смело Света. – И ей нельзя нервничать! Я сейчас полицию вызову! – пригрозила она.
– Света, это я! – закричала мама своим голосом, а не изображая полицейского. Добавила нецензурное выражение.
Но домработница вошла в образ кролика из мультфильма про Винни-Пуха и строго спросила:
– Кто я?
Из-за двери послышалась нецензурная брань.
– Ольга Ивановна?
Опять нецензурная брань.
Домработница опознала хозяйку по ненормативной лексике, которая у моей мамы как отпечатки пальцев – уникальная. Повторить невозможно.
– Ой, Олечка Ивановочка, а почему вы там… а не здесь? – ахнула Света, открывая дверь.
– Мусор выносила.
– Так зачем? Я бы вынесла…
Света гадала, за что ее уволят: за то, что хозяйка почти час на лестничной клетке простояла, или за то, что не она, домработница, выносила мусор.
– Чтобы ты в нем копалась? А потом бы моей дочери рассказала, что там нашла. Вот еще, – рявкнула мама.
– Так я ж никогда, – горячо заверила ее Света.
– Ну все бывает впервые, – пожала плечами мама.
– Так чего вы не позвонили? Не постучали? – спросила домработница.
– Звонила и стучала. Ты не слышала.
– А почему не позвонили?
– Потому что я мусор выносила! Телефон здесь, на тумбочке!
– Олечка Ивановочка, если вы что такое запрещенное выбрасываете, так мне все равно. Я ж с пониманием! – горячо заверила маму домработница.
– Ты так говоришь, будто я упаковку от галоперидола выбрасывала, – хмыкнула мама.
– А что это? – не поняла домработница.
– Начнутся галлюцинации или станешь на людей бросаться, узнаешь.
– Так уже, – призналась Света. – На людей в метро бросаюсь. Очень раздражают. И галлюцинации тоже есть. Иногда как увижу своего бывшего, так опять его убить хочу.
– Света, я стесняюсь спросить, ты убила своего мужа? – уточнила мама, будто интересуясь обещанным метеосводкой снегопадом.
– Не, зачем? Много чести! Выгнала взашей. По лестнице колбаской скатился. А убить да, хочу!
Слухи и даже легенды о страсти моей мамы к обустройству участка разлетелись далеко за пределы подмосковной деревушки, в которой она живет. Мама действительно очень любит сломать что-нибудь до основания, а затем заново выстроить, будь то крыльцо дома, летняя беседка или уличный туалет с подогревом пола, о котором прошлым летом судачила вся деревня. Если коротко, крыльцо дома мама сломала сама несколькими ударами топора, поскольку, с ее точки зрения, в тот момент ничто так не нуждалось в ремонте или переделке, как именно крыльцо. Летнюю беседку позапрошлым летом она решила украсить коваными цветами и коваными же виноградными гроздьями. Но в мастерской перепутали адреса и вместо цветов привезли маме кладбищенскую оградку, которая еще неделю стояла на участке и пугала местных жителей. А зачем ей понадобился теплый пол в летнем уличном туалете, вообще никто так и не понял.
Уже после майских праздников к маме потянулись «ходоки» – разнорабочие, маляры, строители, каменщики и краснодеревщики, которые прослышали о чудесной женщине, у которой всегда есть работа.
– Хозяйка, может, чего сделать надо? – спрашивали они.
– Нет, – грустно отвечала мама.
– Как же нет? Может, покрасить чего или камин сделать? Или фонтан? Фонтана у вас нет.
– Нет.
Одни мастера на все руки уходили, но приходили другие.
– Бассейн? Оранжерею? Чего желаете?
– Ничего не желаю, – скорбно отвечала мама.
– Хозяйка, давайте хоть лаком покроем. Лаком всегда надо крыть.
На самом деле мама хотела и лаком покрыть, и оранжерею, и фонтан, и камин. Ох, чего только она не желала и о чем только не мечтала. Но я отказывалась спонсировать оранжерею, фонтан и скульптуру женщины с веслом во дворе. После гипсового льва, которого мама купила на местном рынке и поставила около ворот. Это было давно, Сима была еще маленькой. Увидев льва, малышка закричала, и я не знала, как ее успокоить. Играть во дворе она отказывалась, впрочем, как и выходить из дома. Ведь там находилось чудище ужасное. В принципе я была с ней согласна. Лев совсем не был милым. Да и на льва он походил лишь слегка. Скульптору особенно удалась грива, уложенная ровными локонами, как у девушки перед первым свиданием. Клыки выглядели так, будто льву срочно требовались брекеты для исправления прикуса. А когти на лапах – будто он был птичкой. Орлом, например. Морда же говорила о том, что скульптор лепил с кота. Но не того, который ластится, а того, который писает в тапки и дерет мебель.
Сима, стоило ей выглянуть в окно, опять начинала голосить. Бабушка пыталась перетащить льва, но тот был неподъемным. Тогда она не придумала ничего лучше, как прикрыть его тряпкой. Сима заорала с новой силой, решив, что во дворе живет привидение, или не знаю, что еще. Но это что-то съело льва и стащило ее любимый плед. То есть точно хуже, чем лев.
– Мам, ну зачем? – спрашивала я, бегая с пустырником и валерьянкой.
– Ладно, этого сдам. Куплю гнома или лягушку, – ответила расстроенно она.
– Нет! Не надо никаких гипсовых скульптур! Умоляю! – закричала я, представляя себе гнома с лицом убийцы и лягушку размером со льва.
Когда мама спросила, не хочется ли мне, чтобы во дворе бил фонтан, естественно, чтобы порадовать внуков, я немедленно отказалась. Мама могла установить не милый фонтанчик, а непременно нечто в духе ВДНХ. И обязательно снабдить его устрашающими фигурами рыб.
Последним к маме пришел такой сухонький старичок, чуть ли не с котомкой и посохом. Шел явно издалека. Мама его впустила «воды напиться» и даже в дом провела.
– Да, хозяйка, я все понял, – засмеялся старичок, оказавшийся мастером по настройке музыкальных инструментов. – Желание есть, возможностей нет. Возможности есть, желания нет.
Общий весенний субботник в деревне не проходит, поскольку нет надобности. Если хозяин дома убирает свой участок, то и кусок дороги, прилегающий к участку, тоже его «зона полезного действия». Если кто-то в овраге, в строго определенном месте, жжет мусор, соседи дружно начинают вывозить мусор в тачках.
Правда, есть баба Галя восьмидесяти трех лет, страдающая склерозом. Она может летом включить шланг для полива и забыть о нем, а потом удивляться, почему участок затоплен. В прошлом году, тоже весной, она подожгла мусор и забыла – проезжавший мимо сосед затушил пламя из автомобильного огнетушителя. Баба Галя выглянула в окно и опять пошла поджигать мусор. Огонь тушили еще три раза. Соседи бабу Галю берегут и стараются ее не беспокоить по таким пустякам, как устроенный ею потоп или пожар.
– Баб Галь! Ну ты опять кран забыла выключить! – кричал ближайший сосед Сашка, которому достается больше всех.
– Кто? Я? – удивлялась баба Галя.
– Зачем ты поливать собралась? Снег еще не везде сошел!
– Снег?
– Баб Галь, мусор ваш вывезти?
– Мусор?
На следующее утро она опять может затопить и свой участок, и участок Сашки, оставив открытым кран.
– Лучше бы она мусор жгла, – ругался Сашка. – Баб Галь, зачем вы опять полив устроили? Апрель на дворе. На майские заморозки обещали.
– В апреле я замуж вышла, – улыбнулась баба Галя, – уже тепло было. А у тебя сын тоже в апреле родился. Я помню, как ты его привез сюда. Коляска во дворе стояла. Хороший месяц. Май тоже хороший. Ты в мае женился. Еще говорили, что примета плохая, а я не верила. Люся, жена твоя, меня всегда с днем рождения поздравляет и пирог вчера капустный принесла. Хорошая девочка, добрая.
Сашка, которому исполнилось сорок, вздохнул. Его сын в этом году оканчивал школу, а жена Люся, с которой он маялся уже двадцать лет, и вправду была доброй. Бабу Галю Сашка очень любил и не стал ей говорить, что это он родился в апреле и это его в коляске впервые привезли в деревню.