Вон из Рима — за его ворота
(город спит и видит сны о термах)
путь ведет в прогнившие болота.
Только окна там в последних фермах
5 смотрят взглядом злым ему вослед,
и от них ему покоя нет.
Он бежит и сеет смерть с разгона,
а потом — уже опустошенный,
9 задыхаясь, рвется к небесам,
от враждебных окон ускользая.
И пока, чтоб избежать разлуки,
12 он подманивает акведуки,
пустота небесная, живая
обновит его, приняв в свой храм.
Песнь о море
Капри, Пиккола Марина
Древний ветер морской,
твой набег
в этот час ночной
не для тех,
5 кто нашел покой.
В этот миг
древний ветер морской
не для них —
он для древних камней
10 пересек
дали морских зыбей.
Только шорох ветвей,
что, как я, одинок
дышит волей твоей.
Ночная езда
Санкт-Петербург
Я их вижу и теперь воочью —
вороных орловских рысаков,
фонари витые белой ночью
и фронтоны блеклые домов,
что от времени отлучены.
Не езда — о нет! — полет в запряжке,
и ряды дворцов, весь город тяжкий
в тишину облачены.
9 Нас выносят к набережной кони
(с ночью день, обнявшись, крепко спят),
бродят соки на зеленом лоне,
мглистым паром дышит Летний сад.
И скульптур бессильное мельканье
исчезает в обморочной рани,
город вдруг утратил очертанья —
16 сбросив каменный наряд,
перестал существовать в ту ночь —
бремя это несть ему невмочь.
Словно в помешавшемся мозгу
вдруг все приняло свой прежний вид,
словно долголетняя больная
мысль, уже застывшая, глухая
стала не нужна ему — гранит,
воплощавший всю его тоску,
больше голову не тяготит.
Парк попугаев
Жардэн де плант, Париж
Под турецкими липами, в парке, в стране изгнанья,
их качает тоска, баючат воспоминанья,
вздыхают ара, но счастливы от сознанья,
что есть у них родина в заокеанье.
5 В зелени копошась, словно готовясь к параду,
пестрые чистят свои в упоенье наряды,
их клювы из яшмы роются в зернах с досадой,
жуют их брезгливо, но больше швыряют по саду.
9 Голуби поедают все то, что им не годится,
а наверху драгоценные гордые птицы
все роются клювами в полупустом корытце.
12 И снова качаются, снова им что-то снится.
И не желая с судьбою своей примириться,
дергают кольца на лапках. Ждут очевидца.
ПаркиI
Парки восстают из-за ограды,
словно возродясь из ничего,
а над ними — небо всей громадой
их подчеркивает торжество.
5 Устланное зеленью пространство
подчинив себе, они стоят,
царственные, в роскоши убранства,
охраняющего их уклад.
9 Словно из невиданной казны
черпают они свое величье,
даже изменив свое обличье, —
все ж они помпезны и пышны.
II
И справа и слева аллеи
и сказочный покой.
Идешь по ним, робея,
словно сам не свой.
5 Но вот ты вышел из чащи
и перед тобой —
скамьи из камня и чаша,
наполненная водой.
9 Здесь время потеряло
все связи с бытием.
Сырые пьедесталы
не заняты ничем.
13 Глубоко вздыхая,
ты думаешь о былом.
А капли капают с края
чаши ручейком.
17 Они уже считают
тебя совсем своим.
И камни тебе внимают.
А ты стоишь, недвижим.
III
Пруды под легкой дымчатой вуалью
о королевских тайнах до сих пор
не знают ничего. Они с печалью
ждут, что явиться может монсеньер.
5 Тогда они ему вручат дары,
рассеют грусть или смягчат капризы.
И с обрамлений мраморных ковры,
красками сверкающие, книзу
9 опустят незаметно с высоты:
зеленый грунт, покрытый серебром,
немного белизны на голубом,
и королева рядом с королем,
и на оборках пестрые цветы.
IV
Но природа и сама, с улыбкой
переняв законы королей,
против приблизительности зыбкой
и во всеоружии идей
5 выступила в творческом порыве,
в луговин зеленую мазню
с каждым днем точнее и красивей
вписывая четкость авеню
9 мягкою послушливою кистью,
лак нерукотворный наносящей,
чтоб улыбку в блеске удержать,
12 на природы лик самотворящий
наложившую свою печать.
В уголках любви, где гуще листья,
явственнее эта благодать.
V
Боги высыпали на дороги
и аллеи каменной гурьбой.
Присмотреться к ним — они не строги,
не внушающие веры боги:
лишь с улыбкой, только не с мольбой
6 можно подступиться к ним, бывало
короли нуждались в них немало.
Но с улыбкой, только не с мольбой
9 обращались к ним. Как псевдонимы,
прятали они в себе тогда
пламя, в них горевшее без дыма.
И легко, изящно, несравнимо
щедро раздавали иногда
14 обещаний легкие подарки,
если только, расцветая, парки
с них снимали холода покров,
что на них висел вечерней тенью.
Но, нагромождая заверенья,
эти боги не жалели слов.
VI
Ты видишь — не застревает
ни одна из дорог:
со спокойных лестниц спадают
незаметным наклоном
5 и бегут наутек,
замедляя движенье
меж террас на мгновенье,
чтобы дальше бежать
к прудам далеким,
10 где их жестом широким
торопится отдать
12 парк простору великому,
многоцветному, многоликому,
что со всех сторон
окрылен бесконечной,
вечной в смене времен
заоблачной далью небесной
голубой, бестелесной
и парящей, как сон.
VII
В чаши загляни в момент распада:
отраженные в воде наяды,
как утопленницы, в них лежат.
Сузившие дали балюстрады
останавливают взгляд.
6 Листопад всей тяжестью своей
вниз спускается, как по ступеням,
и отравленным каким-то пеньем
оглашает воздух соловей.
10 Даже от весны здесь мало толку:
куст в нее не верит ни один.
Неохотно пахнет втихомолку
застоявшийся жасмин,
14 словно бы стыдясь, что не зачах.
Тучи комаров плывут с тобою,
будто разом за твоей спиною
все исчезло и поверглось в прах.
Портрет
Чтоб с лица прекрасного не спали
мук ее великих отраженья,
медленно она несет по сцене
черт своих трагический букет.
Все ж улыбка туберозой вялой
выпадает из него устало,
оставляя неприметный след
8 в ярком свете рампы за собой.
Без прекрасных рук своих играя,
медленно ступая, как слепая,
11 следует послушно за судьбой —
той навязанной, неровной, странной,
вдруг затмив ее своей душой, —
словно извержение вулкана
небо застило нежданно.
16 И слова небрежной чередой
падают из уст — за словом слово,
ибо между ними нет такого,
чтоб постигло этой жизни суть,
чтоб проникло в эту явь, —
ими не задетая ничуть,
жизнь она свою несет, подняв
высоко над славой — чашей бед.
Утро в Венеции
Посвящается Рихарду Бер-Гофману
Для зависти у нас есть повод веский:
здесь окна видят прямо пред собой
весь город, каждый раз при первом брезге
очерчивающийся над водой,
5 чтоб до конца ни разу им не стать.