Они после этого избегают «Ямку», возвращаются туда лишь для того, чтобы освежить воспоминания. Чем больше они узнают о себе, тем вероятней найти свои живые тела, медленно плывущие по залу аэропорта. Карни провожает эти тела взглядом. Сиан и Марта слышат его свист даже тогда, когда его не видят. Чувствуют запах пива, исходящий от него вместо одеколона, табачного перегара и спермы. Запах, который сопровождает его даже после смерти.
Пробираясь в толпе, они видят лица тысяч женщин, Марта ищет Сиан, а Сиан Марту, каждая знает лицо другой лучше, чем свое собственное. Затем однажды Марта поворачивается к Сиан, и на ее лице видна борьба микровыражений.
– Что? – спрашивает Сиан.
– Ты вон там, – говорит Марта, показывая в сторону киоска, где женщина покупает белый шерстяной шарф.
– Это я? – говорит Сиан. Она не может вспомнить женщину, но воспоминание о шарфе кружит возле нее. Он был теплый и немного колючий, как ногти на шее.
– Иди, быстро, – говорит Марта, отталкивая Сиан. – И не возвращайся.
Сиан подходит к женщине с каштановыми волосами и твердым взглядом. Женщина открывает рот, наступает момент узнавания и печали. Сиан раскрывает объятия и входит в свое тело.
Требуется некоторое время, чтобы найти место внутри Сиан. Ее призрак пытается, извиваясь по-змеиному, проникнуть в ее мысли, но они заняты работой, она придумывает вопросы для телевизионных викторин и сочиняет домыслы о петардах, а вечера заняты спиртным и любовниками. Трудно ограничиваться «Ямкой» и тем, что там происходит. Призрак живого может чувствовать, что воспоминания уходят. Она пытается заставить себя написать слова «Марта», «Хенрик» и «Карни», но они появляются только во снах. Вскоре между будущей и прошлой Сиан почти не остается места, остается только пространство, где может поместиться память.
Сиан, впрочем, носит с собой определенные вещи. Откуда-то у нее появилась любовь к одному ирландскому благословению и мания преследования. Почему-то теперь она не хочет летать. Ездит только поездом, автобусом или на корабле. Друзья не знают, отчего в ней произошли такие перемены, не знает и она сама, знает только, что ни за что не приблизится к залу ожидания перед выходом на посадку и что в сердце у нее пустота.
Через день, неделю или год сестра Сиан, Ивон, собирается прилететь на Рождество из Нью-Йорка.
– Встреть меня, пожалуйста, – говорит Ивон по телефону. – На такси дорого.
– Ты шутишь? Это тебе-то с твоими долларами? Ты же зарабатываешь.
– Говоришь, прямо как отец.
– Ох.
И вот Сиан встречает сестру в аэропорту. Не нашлось благовидного предлога отказать. Кроме того, в зал ожидания перед выходом на посадку ей идти ни к чему.
Сиан сидит, шарф защищает ее от сквозняка, дующего от автоматических дверей. Она греет руки об огромную чашку кофе – заказала имбирный латте. Рождество же, в конце концов. Она поднимает взгляд и видит мужчину, который пристально смотрит на нее. Он невысок, но широкоплеч. Холодок, не имеющий ничего общего со сквозняком, проходит у нее по позвоночнику, как будто на ней расстегивают молнию. Она туже затягивает на себе шарф.
Он медленно подходит ближе. Чашка выскальзывает из пальцев, кофе заливает все – она понимает, что видит сквозь него. Другие люди двигаются рядом, не видя, не замечая его, но он идет к ней. Она это знает. Она не знает, откуда она это знает, но она знает.
Она вскакивает на ноги, отталкивает с дороги стул и, спотыкаясь, выбегает из кафе. Оглядывается, чтобы понять, где он, и видит, что он догоняет. Есть в нем что-то знакомое. В его ухмылке.
Она, запыхавшись, подбегает к справочному бюро.
– Помогите мне, пожалуйста. Меня преследуют. Мне угрожает опасность.
– Не так быстро, мадам, – говорит ей гладкокожая ухоженная женщина, сидящая за столом. – Кто вас преследует?
Сиан указывает на мужчину, медленно идущего к ней.
Женщина, имя которой Риэнон, это указано на нагрудном значке, улыбается ей, ее глаза холодны, как воды реки Лифи.
– Там нет никого, мадам. – Ее нарисованные брови образуют перевернутые буквы V.
Сиан отворачивается. Он уже рядом, в нескольких дюймах от нее. Она чувствует его запах, смесь виски, табака и тлена.
– Я говорил Хенрику, что он слаб, и я сказал, что ты заплатишь, – говорит он и тянется к ней руками.
– Нет, – говорит чей-то еще голос.
За ним стоит молодая женщина. Ее руки у него на шее, ее сухожилия натянуты, глаза закрыты. Она сдавливает ему шею, оттаскивая его назад, от Сиан.
– Как тебе это удается? – с невероятным трудом выплевывая каждое слово, говорит он.
– Хенрик, – говорит женщина, – сказал, что должен сделать что-то, чтобы искупить все это.
Сердце Сиан сжимается и расширяется, как будто дышит.
– Я тебя знаю, – говорит она.
– Знаешь, – говорит Марта. – А я знаю тебя.
Мужчина, Карни, держась за горло, валится на пол. Он пульсирует, как бракованная лампочка.
– У нас мало времени, – Марта тоже пульсирует.
Сиан подходит к ней.
– Нет, мы не можем, – говорит Марта, отступая, но Сиан быстрее ее. Их пальцы соприкасаются, губы соединяются в поцелуе, и на мгновение Сиан обнимает Марту.
– Скорее возвращайся, – говорит Марта.
Сиан открывает глаза. Марта и Карни исчезли, она в самой гуще потока людей, живых и мертвых, и она совершенно одна.
Вернувшись домой, Сиан все это записывает. Все. Не на компьютере, но на листах бумаги, которые сможет прижать к себе и прочесть, когда воспоминания померкнут. А когда чернила выцветут, она напишет все это снова. Она пишет факты о петардах, сочиняет вопросы для идиотов, но понимает, что знает мало. Иногда она сидит в «Ямке», наблюдая за неизлечимо медленным Стиксом мертвых, ожидая того, что ждет ее в засаде. Она не знает, много ли ей осталось. Может быть, Марта каким-то образом будет там. Может быть, она уже здесь. Да хранит она ее в «Ямке». Да хранит она ее в ямке на своей ладони.
Коллекция СолтераБрайан Лили
Когда вы входите в рощу древних деревьев, которые выше обычных и закрывают небо своими плотно переплетенными ветвями, разве величественные тени леса, тишина этого места и ужасный мрак обреченной пещеры не поразят вас присутствием божества?
Алиса молча провела мистера Коля и тележку, с которой он никогда не расставался, по хранилищам и извилистым коридорам в крыле Особых коллекций. Они миновали несколько дипломников с затуманенными после долгого чтения глазами, прошли мимо Терри с третьего этажа, деловито вытаскивавшей пожелтевшие карты топографической съемки из огромного ящика коллекции Макинтайра. Увидев, кого сопровождает Алиса, Терри закатила глаза.
Всякий, работавший в библиотеке, мог рассказать хотя бы по одной истории о мистере Коле. Этот странный тип всегда ходил в черном костюме-тройке, в черных теннисных тапочках, с прищуренными глазами подо лбом с такими глубокими морщинами, что их можно было принять за разломы, и таким выражением лица, как будто он только что попробовал что-то тошнотворное. Он имел печальную известность человека, который никогда не смотрит на того, к кому соблаговолит обратиться, и обладателя социальных навыков насекомого. При всех этих отталкивающих чертах Коль прославился тем, что мог починить почти что угодно, почему Алиса и позвала его.
Они дошли до помещения, где хранилась коллекция Солтера. Алиса провела картой перед считывающим устройством, набрала нужный цифровой код и провела Коля в темный коридор. Через мгновение он со своей тележкой исчез в пахнущей плесенью черноте. Помигав, автоматически включились лампы, и стало видно лицо розовощекого охотника в окружении сосен, пристально смотрящего с картины, висящей напротив входа. Алиса проработала в библиотеке почти три года, но, несмотря на это, картина всякий раз пугала ее.
– Привет, мистер Солтер.
Алиса указала налево, в кольцеобразный мраморный коридор, вдоль стен которого тянулись книжные полки и полки, уставленные аккуратно маркированными коробками. Рядом с дверью стоял открытый ларь с бумагами, доставленными из поместья Солтер неделю назад, с которыми Алиса постепенно знакомилась.
– Комната для прослушивания…
– Знаю…
Открывая дверь комнаты для прослушивания, Алиса взглянула на наручные часы. Она не могла поверить, что еще не было и половины девятого. После этого ей придется выпить тройной капучино в кафе, расположенном в вестибюле.
Коль ахнул. Можно было подумать, что он только что оказался на месте преступления, где стены забрызганы кровью, но здесь все было именно так, как Алиса оставила двадцатью минутами ранее: пустая комната с белыми оштукатуренными стенами, два дубовых стола, четыре дубовых стула и корзинка устаревших наушников на полке. Единственная необычная вещь – небольшая коричневая трубка на полу, по-видимому, треснувшая посередине.
Это последнее обстоятельство и заставило Коля ахнуть. Он буквально бросился на пол, чтобы рассмотреть трещину.
– Вот в таком виде я ее и обнаружила, – сказала Алиса. – Я решила ничего не делать, потому…
– Тихо! – рявкнул Коль. Он стал на колени, подтянул поближе тележку и из кучи всякой всячины на ее нижних полках достал пару перчаток и картонную коробочку.
– Я бы попросила вас следить за тоном, каким вы говорите, – не сдержавшись, сказала Алиса.
Коль фыркнул:
– Может быть, если б вы меньше следили за тоном и тратили больше времени на заботу о вверенных вам экспонатах, не было бы нужды в этом неприятном общении. – Он надел перчатки и осторожно потыкал чем-то вроде вязального крючка в растрескавшуюся область цилиндра.
– Я не имею к этому никакого отношения и не одобряю этот намек. Я лишь открыла коллекцию цилиндров для профессора Хастингса и его студентов. К тому же их тут не было уж несколько недель.
Коль, что-то искавший в своей тележке, остановился и со своего места на полу посмотрел Алисе в глаза, отчего ей стало не по себе.