– Хотите сказать в таком случае, что одна из древних цилиндровых записей сама себя выпустила из запертого футляра, каким-то образом закатилась в эту комнату и здесь разбилась на полу?
– Нет, я вовсе не это вам говорю.
Коль сделал глубокий вдох.
– Во всяком случае, я бы попросил вас воздержаться от высказываний на те несколько минут, что я попытаюсь разобраться с повреждениями.
Алиса вздохнула, стараясь удержаться от высказывания всего того, что просилось ей на язык в настоящий момент.
– Я буду в зале, – наконец сказала она, повернулась на каблуке и ушла прежде, чем этот ублюдок успел ответить.
Она не просто разозлилась на этого напыщенного гнома. Ничего из этого вообще не должно было случиться, и точка. Чтобы хотя бы взглянуть на один из этих восковых цилиндров, желающий должен был получить письменное разрешение музыковедческого отдела и оставить свое водительское удостоверение у нее на столе. Алиса отвела бы этого человека сюда лично, воспользовалась бы двумя разными картами-ключами и цифровым паролем для открывания нужной клетки. В довершение всего, профессор Хастингс (который, по существу, и представлял собой отдел музыковедения) всегда посылал одного из своих дипломников приглядывать за всяким, получившим доступ к аудио-коллекции. Правдоподобного объяснения того, как кто-то мог проникнуть в хранилище без ее ведома, просто не существовало.
Впрочем, все это не имело никакого значения.
Иногда, особенно по утрам, когда она не успевала как следует накачаться кофе, роль хранителя воспринималась Алисой как отбытие долгого срока заключения в тюрьме, когда все ее преступления давно забыты, а до освобождения еще очень и очень далеко.
Автоматически включившиеся лампы в хранилище носителей аудиозаписей мигали даже дольше, чем в кольцеобразном коридоре, и Алисе показалось, что лампы перегорят – идеальный финал для такого чудесного утра. Но не успела она со злости топнуть ногой, некоторые старые лампы со стоном все же зажглись, осветив большие клетки-хранилища, в которые можно было входить с одной стороны комнаты, и то неясное, что находилось в их тени.
Аудиозаписи в разных форматах из частной коллекции Итона Солтера занимали бо́льшую часть клеток – в одной хранились заключенные в ацетат целлюлозы плоские диски для первой поступившей в продажу звукозаписывающей машины. Две клетки заполняли граммофонные записи и несколько оригинальных моделей граммофонов. Но истинная жемчужина коллекции помещалась в клетке, расположенной дальше всего от входа, – восковые цилиндры.
Алиса набрала последовательность цифр и открыла дверь, почувствовав зубами скрип металлических петель, потянула за шнур выключателя и осмотрела комнату: все ли в порядке. Слева от нее на трех полках располагались цилиндровые проигрыватели и звукозаписывающие устройства – оригинальные Белл-Лабз-Графофоун конца 1880-х годов и три модели Эдисона примерно начала двадцатого века.
Все остальное пространство здесь занимали несколько старинных шкафов, некоторые стояли в два яруса. Алиса открыла первый шкаф, осмотрела его содержимое и при слабом освещении, прищурившись, прочла надписи от руки на ярлычках. Три полки в этом шкафу занимали три десятка картонных трубок на осях, в каждой находился коричневый восковой цилиндр со звукозаписями. Судя по водяным пятнам на покоробившемся картоне, одни сохранились лучше, другие хуже. В первом шкафу хранились преимущественно музыкальные записи, популярные во времена Солтера, в том числе в исполнении «Джорджа Дж. Гаскина и его Манхасеттского квартета».
Все цилиндры в этом шкафу были на месте. То же относилось к шкафам с номерами от второго до шестого – все на своем месте, пустых футляров или осей нет. Алиса открыла последний шкаф, седьмой, и в задней части второй полки сразу заметила ось без цилиндра, которая бросалась в глаза, как отсутствующий передний зуб. Алиса кивнула себе:
– Победитель определился.
Алиса провела пальцем по схеме на внутренней поверхности дверцы шкафа, отражавшей расположение единиц хранения, и нашла отсутствующую вещь – она имела ярлык «Инвентарь города Уайт-Хилл, 11 октября, 1899 года», написанный угловатым почерком Солтера. Она не могла сразу вспомнить, какая именно запись была на этом цилиндре, хотя во время оцифровки ее, должно быть, слышала. Алиса испытала облегчение – сломавшийся цилиндр нес на себе одну из личных записей. Беречь следовало, конечно, всякий уцелевший восковой носитель, но, прослушав несколько монологов Солтера, Алиса не считала утрату этого цилиндра большой потерей для человечества.
Ко времени возвращения Алисы мистер Коль все еще находился в комнате для прослушиваний. Он с пинцетом в руке расположился за одним из столов перед увеличительным стеклом со включенной подсветкой.
– Спасти удастся? – спросила она, вполне понимая, что починить цилиндр невозможно.
Коль повернулся на стуле.
– Это замечательная находка, – сказал он, широко раскрыв глаза.
– Что вы хотите сказать?
– Смотрите – под растрескавшимся наружным слоем скрывается другая запись.
– Что? – Алиса бросилась к столу. Коль удалил добрую треть поврежденного воска, выложив каждый его кусочек на подушечку из синей ваты. Под этим слоем воска была другая грязно-серая запись, казавшаяся сделанной недавно.
– Удивительно, – сказала Алиса, забыв свою досаду перед этой воистину интересной находкой, обнаруженной в библиотеке. – Наружный цилиндр, должно быть, пришлось соскоблить полностью, чтобы поместить этот внутри его.
– Весьма впечатляющая работа, – сказал Коль.
– Слушайте, давайте послушаем запись, а потом я позову профессора Хастингса, – неожиданно для себя самой сказала Алиса.
Коль, столь же удивленный, кивнул:
– Давайте.
Алиса распаковала археофон и, не теряя времени, откалибровала его для загадочного цилиндра. К нему подошла одна из стандартных осей прибора, балансировки вращения почти не потребовалось. Алиса указала, что запись должна быть помещена в файл типа WAV, подув, отбросила с лица выбившуюся прядь волос и повернулась к Колю.
– Вроде бы готово, – сказала она.
Мистер Коль поднял брови.
Алиса включила прибор и не убирала руку от регулятора скорости. Цилинд стал вращаться на оси археофона. Несколько секунд было слышно лишь шипение, потом стала воспроизводиться запись.
Коль широко раскрыл глаза. Он не мог поверить.
Не успев остановить себя, Алиса потянулась и выключила прибор. В комнате эхом отдавалось то, что они только что слышали.
– Что это такое было, черт возьми? – сказала Алиса. – Неужели голос Солтера? На каком языке он говорил? И что это за… сопровождающие звуки?
Коль выглядел так, будто только что получил пощечину. Не говоря ни слова, он стал собирать свои инструменты и складывать на тележку.
– Это нереально, ведь правда? – сказала Алиса. – Невозможно. – Она могла поклясться, что пахло дымом, но археофон не перегрелся, и цилиндр, невинно насаженный на ось, оставался неповрежденным.
– Понятия не имею, что мы слушали, но предлагаю, чтобы с этим разбирался кто-нибудь другой.
– Это собаки? Как будто собаки напали на кого-то, верно?
– Довольно, женщина! – сказал мистер Коль, поднимая палец. – Пожалуйста, выведите меня отсюда. Сейчас же.
После обеда Алиса помогала Конни подобрать материал по сложному запросу для отдела классической филологии. Алиса не упоминала о восковом цилиндре, а Конни была слишком озабочена, чтобы думать о чем-либо, кроме того, что нескольких номеров журнала «Хеспирия»[31] не оказалось на той полке, где они должны были стоять. Примерно в половине четвертого Конни решилась вернуться в хранилище, чтобы поискать эти номера в последний раз, а Алиса тотчас подняла трубку настольного телефона. Рафаэль ответил через несколько гудков:
– Служба безопасности, Фуэнтес.
– Нашли что-нибудь? – спросила Алиса.
– И вам тоже привет, мисс.
– Извините.
– Не беда, – рассмеялся Рафаэль. – Я проверил журнал выдачи ключевых карт для входа в крыло Особых коллекций. Со вчерашнего вечера после десяти часов и примерно до половины восьмого сегодня утром, когда вы взяли карту, ничего не зарегистрировано. Если кто-то и воспользовался отмычкой, это все равно было бы отражено в журнале.
– Ну а видеозаписи камер наблюдения?
– Как я и сказал, вчера после десяти дверь Особых коллекций никто не открывал. Не понимаю, что может показать нам видеозапись.
– Пожалуйста, – сказала Алиса. – Сделайте одолжение, посмотрите видеозаписи камеры в нашем вестибюле за вчерашний вечер. Я пытаюсь найти объяснение очень странному явлению.
Рафаэль вздохнул:
– Ладно, но только для Алисы-библиотекаря.
– Спасибо, – сказала Алиса. – Сообщите, если будет что-нибудь необычное, ладно?
– Сделаю, – сказал Рафаэль. – Кстати, я предпочитаю печенье с шоколадной крошкой.
– Договорились, – сказала Алиса. Она надеялась, что он согласится на «Чипс эхой!»[32], поскольку ничего не пекла со времени учебы в старшей школе и не собиралась приниматься за это снова.
Кто бы в 1920-х годах ни проектировал Маркет-стрит, со своей работой этот человек справился великолепно. В туннеле, образованном высотными зданиями, постоянно дул ветер, и, идя от остановки автобуса до дома, в котором жила, Алиса успевала продрогнуть до костей. Она не была, что называется, «любительницей зимы», но сегодня порывы ледяного ветра казались благотворными, поскольку разгоняли сонливость, навеянную поездкой в автобусе.
Как обычно, в подъезде никого не было, писем в почтовом ящике не оказалось. В квартире по-прежнему, почти через неделю после того, как Лестера увезли восвояси к Магз и Лизе, пахло мокрой собакой. Запах ударил Алисе в ноздри, едва она открыла дверь. Гулять с этой ворчливой дворнягой дважды в день в снегу или в снеговой каше было тяжело, но теперь, когда ее увезли, квартира казалась особенно пустой. Алиса даже привыкла к тому, что Лестер храпит на коврике у ее кровати.