– В чем… дело? – сказал Коль.
– Не знаю. – Алиса провела картой перед устройством и набрала код второй раз. По-прежнему ничего. Во время третьей попытки все огоньки на устройстве погасли.
«Этого не может быть», – подумала Алиса. Система охранной сигнализации питалась от особой защищенной сети. В случае отключения электричества автономные генераторы должны были тотчас включиться.
– Дайте я попробую, – сказал Коль.
Алиса подавила в себе тревогу, отдала ему карту и посветила фонариком на считывающее устройство.
– Какой код? – спросил Коль.
– Гм…
– Живо! – крикнул он.
– 1234.
Коль нахмурился. Тени в свете фонарика делали выражение его лица особенно язвительным.
– Вы с ума сошли?
– Либо попробуйте эту чертову карту, либо отойдите, я сама, педантичный болван!
Не говоря ни слова, Коль отвернулся и предпринял еще одну попытку. Замок не открывался. Он отдал карту Алисе. Глаза у него влажно поблескивали.
– Бесполезно, – сказал он.
– Послушайте, – сказала Алиса. – Простите меня.
Коль утер глаза рукавом.
– Я понимаю… я человек несимпатичный… но это не повод, чтобы…
Из темноты донесся еще один удар. Алиса направила луч фонарика в темноту, туда, откуда они прибежали. Он осветил только книжные полки и истертый мраморный пол.
– Идемте, – Алиса схватила Коля за рукав и потянула за собой.
Как только они заперлись в комнате для прослушивания, зажегся свет. Оба стояли, дрожа и ожидая, когда то, что находилось за дверью, ее сломает. Несколько минут ничего не происходило. Алиса спохватилась, что по-прежнему прижимает к груди коробку с восковыми цилиндрами, и поставила ее на стол рядом с археофоном.
Коль, все еще дышавший со свистом, некоторое время смотрел на прибор, потом взял из коробки один цилиндр и, подняв бровь, посмотрел на Алису.
– Наверно… надо… прослушать их, – сказал он.
Алиса вдруг ясно вспомнила сон, разбудивший ее ночью. В нем она искала в коллекции Солтера что-то отчаянно необходимое, но не могла вспомнить, что именно. Пол в коридоре покрылся грязью. Она поскользнулась и упала в холодную жижу, но не успела подняться, как послышался рев несущейся воды, заполнившей коридор. Ледяная вода подхватила ее и понесла.
Наконец Алиса выбралась из этой реки и поднялась на берег к деревьям, и стала пробираться сквозь чащу. Ветки царапали ей лицо. Она вышла на поляну посередине бесконечного освещенного луной леса. В темноте выли собаки.
Из тьмы до нее донесся шепот, и ей что-то положили в карман.
Алиса взяла цилиндр у мистера Коля. Он пульсировал у нее в руке, как шелковый мешочек, в который самка паука отложила яйца. И в этот момент она вспомнила, что сказал ей Солтер:
– Оно возвращается.
Она улыбнулась и насадила цилиндр на ось.
Скел и Хати появились под конец девятого цилиндра. К этому времени мистер Коль смирился со своей ролью в ритуале и даже не кричал, когда они рвали его на куски. Кровь забрызгала все вокруг, трудно было представить, что в таком маленьком человеке ее столько. Алисе пришлось обтереть десятый цилиндр о свою блузку прежде, чем поставить его на археофон, но даже и тогда игла перескочила, и пришлось начать воспроизведение сначала.
Пожар начался сам собой, когда стали проигрывать двенадцатый, последний, цилиндр.
Алиса шла по следу собак на снегу. Особняк был освещен, как на Рождество. Она видела исходящее от него свечение задолго до того, как поднялась на последний холм и взглянула с него на массивное деревянное сооружение.
В проеме парадной двери стояла освещенная сзади фигура.
Алиса засмеялась. Она смеялась так, как не смеялась уже много лет, возможно, с самого детства, прошедшего в том крошечном сером домике до того, как разочарование изменило ее. Ее поразило, до чего весело, что вся пустота, и тоска, и ложь себе, и беспокойство – все это лишь тень, упавшая на плодородную землю, облако, закрывшее солнце. Она чувствовала, как шевелятся ее истинные корни, готовясь прорасти через замерзшую землю ее бытия.
Алиса стряхнула свою старую жизнь, как нитку паутины с рукава. Сердце ее радостно билось, когда она ступила на покрытый снегом склон, направляясь к фигуре, стоявшей в дверях.
Она услышала, как раздвинулись двери лифта сразу за опушкой леса. Рафаэль комически ахнул, и это было слышно даже и на таком расстоянии, здесь, за деревьями. Алиса знала, что Хастингс с ним, она чувствовала ужас старика. Вероятно, он ожидал новой эры, надеялся, что она будет чуть менее…
Дикой.
Она улыбнулась.
– Алиса! – крикнул Рафаэль. – Ты здесь?
– Нет, – тихо сказала она и проследила за вибрацией их страха до опушки леса, где эта пара стояла на полированном полу с широко раскрытыми ртами, не в силах принять открывшуюся перед ними картину, простиравшуюся до высокого куполообразного потолка.
Скел и Хати, крадучись, вышли из-за деревьев к своему хозяину, остановились и покорно сели по обе стороны от нее.
Хастингс попятился назад, подальше от собак, прочь от деревьев, в сторону открытых дверей лифта. Рафаэль сделал шаг к ней и протянул вперед руку.
– Давайте, мисс, давайте вызволим вас отсюда, – сказал он.
Она улыбнулась, раскрыла рот и словом вернула существование первобытному лесу.
Все еще говоритРэмси Кэмпбелл
Едва я открыл дверь «Жабьего грота», я увидел Даниэля. Я думал, что приду в бар раньше и выпью, ожидая его, но он сидел у стойки спиной ко мне и говорил по телефону. Я шел по выцветшему ковру между крепкими старыми – им лет по десять, не меньше, – столами с ожогами от сигарет, и тут он меня заметил.
– А теперь до свидания, любовь моя, – прошептал он, встал и убрал телефон в карман.
– Судя по виду, ты готов выпить.
Это было наше обычное приветствие, но, как мне показалось, он надеялся, что я не слышал других его слов. От неловкости я попробовал пошутить:
– Что пьем сегодня?
– Мамино лекарство, – сказал он и указал на свою кружку. – Вовсе не такая моча, как может показаться.
– Это то, что доктор прописал, верно?
– То, что прописывает этот доктор.
Мы и раньше разыгрывали такой диалог, но сейчас он получился очень уж отрепетированным.
– Попробую составить о нем независимое суждение, – сказал я, чтобы положить этому конец.
Он принес мне кружку с шапкой пены, пиво показалось вкусным. Мы всегда пробовали эль для гостей, а потом обычно переходили на наше любимое. Даниэль сделал мужественный глоток и утер пену с поросшей щетиной верхней губы. За последние несколько месяцев он стал не так пухл, как прежде, но кожа обвисала, отставала от него, так что его округлое лицо напоминало мне воздушный шарик, оставшийся после вечеринки, морщинистый, но сохраняющий неизменную улыбку, которая могла бы означать просьбу.
– Задай мне вопрос, Билл, – сказал он, продолжая улыбаться.
– Как поживаешь?
– Я бы предпочел забыть об этом, если позволишь. Повидал я коллег, у которых умирали пациенты, но тут совсем другое. – Даниэль раскрыл глаза еще шире, что выглядело как призыв остановить мгновение, если не поднявшуюся из желудка жидкость. – Работа сейчас помогает, – сказал он, – но я думал, ты не об этом спросишь.
– Лучше сам скажи, о чем надо было спросить.
– Тебе, наверно, интересно знать, с кем это я говорил, когда ты вошел?
– Честно говоря, Даниэль, это не мое дело. Если нашел кого-то…
– Думаешь, я так быстро найду другую? Или думаешь, уже нашел?
– Извини за предположение. Я, наверно, ослышался.
– Вряд ли. Вероятно, ты пропустил очевидное. – И, сжалившись надо мной, Даниэль сказал: – Я говорил с Дороти, Билл.
Я подумал, что это было далеко не очевидно, но промолчал и занялся пивом.
– Не смущайся, – сказал Даниэль. – Запись еще здесь. Хочешь послушать?
– Пожалуйста, – сказал я, хотя последние слова не очень-то походили на приглашение.
Он достал телефон и открыл папку с картинками, чтобы показать мне ее фотографию.
– Это последняя. Она хотела, чтобы я сделал снимок, ну, я и сделал.
Снимок был перекошенный и, очевидно, сделан наспех. Его жена сидела на больничной кровати. Она похудела значительно сильнее, чем Даниэль, и в буквальном смысле слова облысела, но улыбалась так же широко, как, видимо, улыбнулся ей он, если не шире.
– Но сегодня это не был разговор в полном смысле слова, – сказал Даниэль. – Вот послушай.
Он открыл список принятых голосовых сообщений, а я наклонился над телефоном.
– Сегодня днем не трудись приезжать, – сказала Дороти. – Будет осмотр. Думаю, закончится только к вечеру, так что буду в таком состоянии, что тебе не стоит тратить время на дорогу.
Оказалось, что я стесняюсь смотреть в глаза Даниэлю, особенно после того, как он сказал:
– Это последние ее слова. Я приехал и был с нею до самого конца.
– Ты говорил.
– Тут не все, что у меня было. Но я только рад, что ничего не удалял с прошлого года.
Голосовые сообщения поплыли по экрану. Он влажным пальцем выбрал одно. На этот раз его жена объясняла, в каком проходе супермаркета она находится и какие товары он должен отыскать в других отделах того же магазина.
– Это больше похоже на нее прежнюю, верно? – сказал Даниэль.
Голос был гораздо сильнее, и говорила она быстрее, чем в сообщении из клиники. Я попытался уговорить себя не огорчаться тому, что он пытается сохранить все, связанное с нею.
– Но и это на самом деле не совсем она, – сказал Даниэль.
– Как это, Даниэль? – спросил я, опасаясь, что сказать больше было бы рискованно.
– Она выстроила вокруг себя стену и так и не избавилась от нее. Иногда мне кажется, что дети, которыми мы были прежде, остаются в нас и, может быть, надеются, что мы оставим их в покое. – Он убрал телефон в карман и продолжал: – Слава богу, она наконец освободилась от своей мамы.
– Я думал, ее мать умерла год назад.
– Но в сознании Дороти она продолжала жить, – сказал Даниэль и так крепко закрыл глаза, как будто пытался раздавить память. – Расскажи мне