Дэнни посмотрел на сетку и подумал, не удастся ли накинуть это приспособление для снятия мертвых белок с деревьев на что-то, что нельзя видеть и что больше человека и половины лошади. На что-то слишком страшное, чтобы на это можно было смотреть.
Он снова подвинулся на земле и посмотрел вниз. Его ноги уже были покрыты песком, и двигать ими было тяжело. Он уперся в землю одной рукой, но от этого ноги ушли в песок еще глубже. Дэнни запаниковал. Темная штука по-прежнему следила за ним. Он это точно знал. Она была очень черная и сейчас находилась справа от него, и тень от нее заполняла его поле зрение, если не считать оранжевых габаритных огней, мигавших за подлеском.
Кед, на который он смотрел, когда появилась Темная штука, по-прежнему лежал перед ним и беспокоил Дэнни. Он снова вытянул рукоятку сетки и снова ткнул ею ботинок. На этот раз Дэнни толкнул его настолько сильно, что кед перевернулся. Из него торчала кость. Она выглядела, как кость человеческой ноги.
Был когда-то случай, они нашли нечто ужасное.
Армаан убирал хворост и неиспользованные мешки с навозом от мелкой проволочной сетки (такой огораживают курятники) за медицинским центром.
– Слушайте, идите сюда! – закричал он голосом, который был слишком тонок для мужчины. Вообще Армаан никогда не кричал.
Они все подошли. Из-под брезента торчала нога. Она была в грязной штанине и в носке. Ботинка не было.
– Неважно выглядит, – сказал Билл.
Послали за помощью. Оказалось, что это метадоновый[44] наркоман, которого знали в медицинском центре. Ребятам пришлось ответить на несколько вопросов полицейского, но затем тело забрали и больше о нем не упоминали. Эта история даже в газеты не попала. Билл проверял их несколько дней.
Дэнни посмотрел на кость в кеде и подумал, не попадет ли это в газеты, если о находке станет известно. Пожалуй, попадет.
Он посмотрел вниз и обнаружил, что погрузился в песок почти по пояс. Ногами пошевелить он вообще теперь не мог. Казалось, все вокруг него становится темнее.
Дэнни понял, что должно случиться. Темная штука просто выжидала.
«План был хорош», – подумал Дэнни. В конце концов, он знал, что случилось с машиной художника. Бензобак опустел, потому что бензин израсходовался на питание габаритных огней. Сначала кончился бензин, потом сел аккумулятор. То же должно было случиться с грузовиком Дэнни. Оранжевые огни погаснут. Походный костер затухнет.
Кричать не имело смысла. И телефона при нем не оказалось. Он подумал с минуту. Сигареты и зажигалка лежали в верхнем кармане. Дэнни порылся там и вынул зажигалку.
«С этим повезло», – подумал он. Могла бы оказаться в кармане брюк, а они уже ушли глубоко в песок. Стали недоступны.
Он подвинул к себе несколько сухих веток и сложил их в кучку. Хворост здесь был сух, как трут.
Дэнни собирался поджечь эту кучку, но сразу почувствовал, как Темная штука задрожала. Он очень обрадовался. Что он испытывал? Страх, ярость? Он надеялся, что и то, и другое. Он надеялся, что даже если она и не умерла, потому что, может быть, очень стара и не может умереть, то уйдет обратно туда, откуда пришла, и будет скрываться от походных костров, выжидая в темноте момента, когда жители пустыни совершат ошибку.
Этот новый план был очень рискованным. Но всего лишь в нескольких метрах от Дэнни ежечасно проносились мимо сотни и сотни водителей. Сотни. Один бы остановился, чтобы помочь. Может быть, он не из тех, кто выбрасывал бутылки, банки и кроссовки из окон автомобиля, кто сигналил их грузовику, когда он останавливался на обочине. Но, может быть, это добрый водитель грузовика. Или женщина, которая делала покупки и теперь возвращается домой. Может быть, пожарный в свободное от службы время. Кто знает? Кто-нибудь все-таки остановился бы. Кто-нибудь пришел бы и помог. И тогда все это будет кончено.
Дэнни щелкнул зажигалкой и поджег кучку хвороста. Пламя сразу охватило сухие сучья, а он подкладывал сухие листья и новые сучья, пока костер, шипя и потрескивая, не разгорелся. Дэнни дождался этого момента и осторожно толкнул костер, так что горящие сучья рассыпались по сухим листьям. Он смотрел, как пламя быстро распространяется по сухим серым веткам ивы. Потом Дэнни закрыл глаза.
– Так что там пишут? – сказал Эдди.
– П-ф-ф-ф-т, – сказал Билл, кладя газету. – Знать не захочешь.
Армаан встал и поставил на огонь чайник.
– Ничего они не понимают, эти журналюги, – сказал Билл. – Им бы только бабки загребать.
– Что? – сказал Эдди.
– Для того только и пишут.
– Да, – сказал Армаан и помыл ложки, потому что была его очередь.
Дом головыДжош Малерман
Зимой 1974 года Эльви Мей, которой в то время было шесть лет, увидела нечто сверхъестественное, и это ее так потрясло, что, даже повзрослев, она не могла забыть этой истории. Сверхъестественное прямо не воздействовало на нее, и ни она сама, ни ее семья в этой истории не пострадали. Хотя случилось это в ее доме, в ее втором доме, в кукольном домике, розовом с белым, просторном и изукрашенном, который был гораздо красивее большего дома Мей, который включал в себя этот кукольный домик. Жившие в кукольном домике (люди Эльви, так бы она их назвала) имели гораздо больше свободного пространства, чем Эльви и ее родители в своем доме. Количество членов в семьях было одно и то же, по три человека в каждой: мама, папа и ребенок. У Эльви были родители, как и у Итана. Поэтому она сочувствовала мальчику с каштановыми волосами, который считал кукольный домик родным. Обе семьи имели по собаке, и обе собаки (большая, хозяйкой которой считалась Эльви, джек-рассел, и маленькая, датский дог, принадлежавшая Итану) сыграли важную роль в том, чем закончилась эта сверхъестественная история зимой 1974 года.
Как и во всякой хорошей истории о сверхъестественном, события в кукольном домике начались со случаев, происходивших по всему дому и казавшихся безобидными, но лишь несколько подозрительными. Но, как и во всякой хорошей истории о сверхъестественном, эти события развивались стремительно. Каждый день, придя из школы, Эльви садилась в свое детское кресло из красного пластика и наблюдала, как разворачивается ситуация в кукольном домике, желая поскорее узнать судьбу Итана, его родителей и датского дога. Все это время родители Эльви замечали в своей дочке тревогу и делали то, что обычно делают в таких случаях, чтобы успокоить ребенка. Ей покупали разные вещи, возили развлекать, читали ей книжки, шутили и потакали ее желаниям. Но невероятные события, происходившие в спальне Эльви, никогда не выходили за пределы кукольного домика, и она никогда не чувствовала необходимости сообщить о них родителям.
Много лет спустя двадцатипятилетняя Эльви Мей всегда внутренне напрягалась при просьбе ее мужа, Эрика, рассказать друзьям эту историю. Он подначивал ее, не понимая, какое влияние оказал этот опыт на представления Эльви о жизни вне кукольного домика.
– Расскажи о Смитсмитах, – просил Эрик. – Расскажи историю, которая случилась в кукольном домике. – Эти слова Эрика часто заставляли Эльви краснеть. Иногда из-за них она начинала ненавидеть мужа. Не потому, что, предлагая ей поделиться воспоминаниями, он вел себя неприлично, но потому, что то, что на ее глазах происходило в Доме Головы, возвращалось в ее нынешнюю жизнь, заставляя ее смотреть в пространство невидящими глазами и отрицательно качать головой:
– Нет, нет, нет…
– Господи, Рэнди, – сказала Марша. – Прямо лучше нашего.
– Так и есть, – улыбнулся Рэнди, склонившийся над розово-белым домиком. Восемь спален. Три ванных. Чердак. Гостиная. Библиотека. Дом полностью меблирован. Приоткроешь дверцу – будто в музей заглянул.
– Ей очень понравится.
Марша заметила мальчишескую искру в глазах мужа. Отговорить его от выполнения задуманного, когда глаза у него так сияли, было невозможно, но она все же попробовала:
– Ты ее балуешь.
Рэнди посмотрел на жену с улыбкой:
– Да. Балую.
– Ну, не знаю, хорошо ли это.
– А почему не побаловать? Вырастет и будет любить родителей. Какой ужас!
Марша закатила глаза.
– Большинство детей не слушаются, – сказала она. – Рассчитываешь вырастить ее любящей дочерью, а она, не успеем моргнуть, уж будет по улицам бегать.
На мгновение Марше показалось, что она убедила мужа. В его глазах появился было ужас и пропал.
– Смотри, – он указал на кукольный домик. – Все готово для вселения. – Рэнди подошел к жене и обнял ее за плечи. – Вспомни, Марша, каково это быть маленькой девочкой.
– Рэнди…
– Нет-нет… выслушай меня. Я хочу, чтобы ты вообразила, почувствовала, каково это: приходишь из школы и видишь… все это у себя в спальне.
Марша склонилась над домиком, рассматривая комнаты. Затем посмотрела на фигурки, выбранные Рэнди.
– Только три человека во всем доме?
– Как и в нашем. И больше не будет. Так она не будет просить себе братика или сестренку.
– Это хорошо, – наконец согласилась Марша.
– Да, – Рэнди улыбнулся, глаза его искрились. – Идеально.
Эльви сразу дала имя мальчику – Итан. Так звали старшего брата Эшли Форд. Такой славный парень. Итак, в кукольном домике жили Итан, Мама, Папа и Дейн (кличку собаке выбрали после того, как Рэнди сказал Эльви, как называется такая порода). Дейн – отличная кличка. Дейн большой. Такой же, как Итан. Пес был выше стола в кухне игрушечного домика и легко мог бы занять одну из кроватей в многочисленных спальнях. Он был весь черный, мышцы рельефно выделялись при определенном освещении, уши настороже, как будто пес постоянно чувствовал присутствие посторонних в доме.
И все же, несмотря на замечательную собаку, главной куклой в домике для Эльви определенно был Итан.
На нем были темно-синие штаны и красный свитер. Общим с братом Эшли Форд оказались не только его каштановые волосы, но и добрые глаза. Эльви поместила Итана в такое место в домике, что казалось, будто он улыбается. У него были часы, то, о чем мечтала сама Эльви. Его черные ботинки никогда не оставляли пятен на роскошном деревянном полу ее розово-белого кукольного домика.