Он уже собирался двинуться в глубь корабля и выйти из зоны опасности, когда в ночи снова сверкнула дуга молнии. На миллисекунду она осветила внутренность корабельного корпуса, но этого было достаточно, чтобы он увидел то, что выглядело как человеческое тело, висящее на металлической штанге, торчащей из потолка. Оно напомнило увешанную зимней одеждой вешалку в баре. Хотя после вспышки молнии темнота ринулась обратно в корпус судна, висящий человек запечатлелся в сетчатке. Опустошенный… истощенный… Грехам надеялся, что, может быть, это лишь пальто, в конце концов. Но нет: были и алые костяшки пальцев, которые будто что-то жевало. Грехам вообразил перемалывание мелких косточек запястья мощными челюстями. Хруст, как будто жуют чипсы.
Он, спотыкаясь, отступил назад, поскользнулся на одном из листьев того растения и упал в гнездо вздувшихся стеблей. Запах Материнских слез поднялся, как ужасное искушение. Во рту скопилась красная слюна. Чтобы отступиться от них, он сорвал целую пригоршню цветов и впился зубами в их серединки. Сладкая тошнотворная слизь хлынула ему на язык, и он проглотил ее. Теперь его желудок возмутился находившейся в нем смесью, он согнулся, и его вырвало. Прежде чем тьма стала полной, он успел взглянуть на рвоту и различил среди полупереваренных кусков влажный блеск обручального кольца на том, что осталось от пальца.
КуклыКэтрин Птейсек
Все куклы, которые были у меня в детстве, носили имя Элизабет – это не мое имя, но могло бы быть моим, если бы мама догадалась, как втиснуть его в мой уже и без того длинный список имен, – и все они умерли от оспы.
Я не «помогала» куклам, ставя синие точки на их лицах, руках, ногах и туловищах шариковыми ручками, мелками или фломастерами. Нет, эти синие точки появлялись сами.
Не знаю, почему я связывала синие точки с оспой. Я читала сообщения о вспышках этого заболевания, но не помню, чтобы кто-либо упоминал при мне о пустулах, имеющих синеватый оттенок. Тем не менее однажды я объявила маме, что Элизабет 1, кукла-младенец довольно крупного размера, которую мне прислала в подарок бабушка и для которой она вручную изготовила красивую одежду, умерла от оспы.
Мама огорчилась – тому, что я допускала возможность смерти одной из моих кукол, и тому, что я сказала, что она умерла от оспы. Сколько найдется пятилетних детей, которые знают, что оспа – это такое заболевание, и что оно смертельно? Откуда-то я это знала.
Элизабет 1 я убрала на полку в стенном шкафу, а сама переключилась на другие игрушки. Я никогда особенно не любила кукол, никогда не включала их в список подарков на день рождения или на Рождество, но это не мешало моим родителям, бабушкам и другим благонамеренным родственникам мне их дарить. Ведь они думали: раз я девочка, значит, должна играть с куклами, верно? Не совсем.
Мои немногочисленные подруги, казалось, имели всевозможных кукол: и говорящих, от голоса которых у меня всегда мурашки шли по коже; и крупных, размером с настоящих детей, которые назывались «куклами-близнецами» и тоже тревожили меня, потому что на самом деле не походили на своих обладательниц, как близнецы. Другие имели целые коллекции кукол небольшого размера, привезенных из разных стран, в которых побывали родственники. Некоторые куклы имели больше одежды, чем мои подруги, и у них были всевозможные кошелечки, ботиночки и шляпы, которыми можно было заниматься часами. Приходя к ним в гости, я, бывало, поиграю полчаса, и мне становилось скучно, и я уходила из комнаты, где остальные маленькие девочки наряжали своих пупсиков.
Тогда-то я впервые подслушала, как моя мама шепотом сообщила матери Петры, что я такой странный ребенок. В тот момент я почувствовала себя польщенной. Лишь увидев выражение маминого лица, я поняла, что сказанное ею вовсе не лестно. Я никогда не говорила ей, что узнала тогда, подслушивая.
Вскоре после того в моей жизни появилась другая кукла.
Элизабет 2 была ростом с меня – а я возвышалась над другими детьми своего возраста; она была само совершенство с фарфоровым лицом и руками. В одежде неясно какой, но прошедшей эпохи – все кружева, изысканные ткани и роскошное нижнее белье. Она была прекрасна – «кукла Мадам Алексис», произведение компании, которая изготавливала таких кукол много лет. Мама сказала, что у нее в моем возрасте тоже была такая. Я как-то побаивалась взять на себя заботу о такой кукле, но пожилая дама, у которой мы были в гостях, настаивала, чтобы я забрала куклу домой. Я вопросительно взглянула на маму, которая бесчувственно кивнула, и я торжественно сказала «спасибо», прижала куклу к груди, и, вероятно, всякий, видевший нас в тот момент, не вполне понимал, кто кого держит.
Мы поехали домой в метель, и, оказавшись у себя в спальне, я поместила куклу – уже названную Элизабет 2 – в детское кресло-качалку, которая еще прежде принадлежала моей маме. Эта качалка стояла рядом с моей кроваткой с розовым ватным одеялом и подушками в виде кошек. Я прошла коридором в ванную, почистила зубы, надела фланелевую пижаму и легла. Родители подоткнули мне одеяло.
– Никаких сказок сегодня, – сказала я и посмотрела на Элизабет 2, которая виднелась в сочившемся в окно свете, и пожелала ей спокойной ночи.
Прошла примерно неделя, и я заметила первое синее пятно на грациозной белой руке Элизабет 2. Я поплевала на палец и потерла пятно, но оно не изменилось: маленькое и синее… что-то среднее между цветом синего мундира военного моряка и зеленовато-голубым яйцом дрозда. Я огорчилась, потому что любила Элизабет 2, хотя и не играла с ней. Это была одна из тех кукол, которые предназначены лишь для украшения комнаты. Было у меня два-три чаепития с нею, с моей черной собакой и с плюшевым медведем, который некогда был бурый с белым, но после того, как мама постирала его в машине, превратился в золотистого с коричневыми разводами. Я налила воображаемого чаю своим гостям и положила тонкие деревянные прямоугольнички – как бы печенья – на тарелки, и мы стали болтать. Элизабет 2 терпеливо сидела в маленькой качалке, ее большие голубые глаза смотрели в пространство, золотые локоны поблескивали в солнечных лучах, заливавших мою спальню после полудня.
Когда выяснилось, что слюной оттереть синее пятно не удается, я взяла салфетку, намочила ее в ванной и потерла руку Элизабет 2. С тем же успехом.
На следующий день я обнаружила второе пятно, на этот раз на шее. Я посмотрела на куклу, она ответила мне таким же взглядом. Ни одна из нас не проронила ни слова. К выходным, когда мы с родителями отправились ужинать, я уже обнаружила одиннадцать синих пятен на шее и руках Элизабет 2. Я не проверяла туловища, но знала, что там их будет гораздо больше. Я повернула ее в качалке и затем подвинула немного, чтобы она не была на солнце. Теперь она сидела в тени, и чтобы заметить синие пятна, надо было рассматривать ее вблизи. Я решила, что будет лучше утаить эти пятна от родителей. Я догадывалась, что кукла стоит дорого, так что она вполне могла навлечь на меня неприятности.
Мы поехали в кафетерий, где обычно бывали по субботним вечерам. Отодвигая зеленый горошек у себя на тарелке, я объявила:
– По-моему, Элизабет умирает.
Папа, собиравшийся отрезать кусок мяса от свиного ребрышка, переглянулся с мамой, которая со стуком поставила кофейную чашку и сказала:
– Я думала, ты убрала Элизабет в стенной шкаф и больше с нею не играешь.
Я кивнула, и пряди челки переместились у меня на лбу.
– Верно. Но это другая Элизабет. Элизабет 2.
Мама приподняла бровь:
– Кукла мадам Алексис?
– Угу.
– Она тоже Элизабет? Почему бы тебе не назвать ее как-нибудь иначе, Нонни?
– Нет. Ее зовут Элизабет. Она мне так сказала.
Папа попытался скрыть улыбку, а мама просто смотрела на меня.
– Хорошо, милая. Но мне кажется, надо бы тебе назвать куклу как-нибудь иначе. Разве одной Элизабет недостаточно?
Я пожала плечами, схватила кусок хлеба с маслом и уставилась себе в тарелку.
Родители заговорили о разных разностях – о папиной работе, о конторе, в которой работала мама, о нашем районе и о том, что не сидит ли вон там возле пианино та женщина с берега, – и только когда я уже натянула пальто и мы шли к машине, я сообразила, что родители не спросили меня, откуда я знаю, что Элизабет 2 умирает, и отчего она умирает.
Элизабет 2 скончалась вскоре после этого и была отправлена на кладбищенскую полку в стенном шкафу. После этого у меня некоторое время не было кукол, только мягкие игрушки-животные. У всех были разные имена (Фрогги, Спот, Китти… думаю, давая им имена, я была не слишком оригинальна), они никогда не заболевали оспой, и я была рада, поскольку предпочитала их куклам. Я придумывала сложные истории об этих игрушках, а они участвовали в битвах, женились, посещали другие миры, и я была вполне довольна своим зверинцем из пушистых созданий.
Примерно в это время мама стала по ночам заходить в мою спальню. Постоит у моей кроватки, ничего не говорит и не двигается. Я старалась дышать ровно, как если бы спала, но следила за ней из-под ресниц. Большей частью она просто на меня смотрела. Однажды я слышала, как она прошептала что-то вроде «Долли».
Я никогда не говорила ей об этих ночных посещениях, не упоминала о них и при папе. Я о них вообще почти не думала. Через некоторое время я поняла, что она тихонько заходила в мою спальню годами… но, наверно, я была слишком маленькая, чтобы помнить такое.
На свой восьмой день рождения я получила много подарков от бабушки (маминой мамы, той самой, которая подарила мне куклу-младенца) и была рада тому, что кукол среди них не было. Однако другая бабушка недавно ездила на родину и привезла мне оттуда сувенир – куклу в национальном костюме.
– Какое изящество! – воскликнули все присутствовавшие – то есть я, родители и бабушка – и затем стали говорить, что кукла так похожа на меня, у нее такие же высокие скулы, каштановые волосы и челка. Даже глаза у нее были зеленовато-коричневые, как у меня, и я не без некоторого трепета, рассматривая узор на маленьком белом чепце у нее на голове, думала о том, скоро ли Элизабет 3 умрет от оспы.