[212] забрел в лес, где разбойники только что убили человека. Прево, гнавшийся за разбойниками, встретил нашего героя, одетого солдатом, и осведомился у него, откуда он идет. Наш герой удостоил его лишь ответом:
— А вам какое дело, откуда я иду?
— Да, я имею по вас дело! — сказал прево. — Не из тех ли вы молодцов, что убили этого человека?
— Какого человека? — спросил тот.
— Нечего спрашивать, какого! — сказал прево. — Вот покажу вам виселицу, так язык-то у вас живо развяжется!
— Что вы хотите этим сказать? — спросил наш герой.
Но за эти ответы прево схватил его (и, что гораздо хуже — за воротник) и поволок. Всю дорогу наш герой говорил:
— Ах, так вы осмелились меня схватить, господин прево? Ну что же? Пусть будет по-вашему.
Думая, что он угрожает ему товарищами, прево льнул к своей страже. Он довел его до ближайшего селения и учинил ему краткий допрос. Но наш герой в ответ на вопросы, кто он и как его зовут, только говорил:
— Вам скажут, кто я такой! Ах, так вы — людей вешать?
Сочтя эти угрозы за признание, прево присудил его к повешению и заставил подняться на лестницу. А наш герой подчинялся всему и только твердил:
— Клянусь вам, господин прево, ни одна из ваших жертв еще не обходилась вам так дорого! Так вы — людей вешать?
Когда он был уже наверху, по счастливой случайности, к толпе зрителей подошел один руэргец, который когда-то бывал при дворе и встречал там нашего героя. Он сразу же узнал его и, чтобы прочнее в этом убедиться, подошел ближе к лестнице.
— Господин прево, — сказал он, — что вы делаете? Ведь это — вот кто. Будьте осторожны.
Наш герой, услышав слова руэргца, сказал:
— Молчи, молчи же, черт побери! Пусть его научат, как вешать людей!
Узнав его имя, прево немедленно велел ему сойти вниз, а он все еще продолжал говорить:
— Ах, так вы хотели меня повесить? Ей-богу, вы дорого поплатились бы за это, господин прево! Зачем ты ему помешал? — сказал он руэргцу.
Обратите внимание: он позволял себя повесить для того, чтобы показать, как за него накажут. Кто может поверить, что он дворянин и даже сын знатного сеньора?
Этот бедняга не походил на того дворянина, которого государь назначил послом к английскому королю,[213] в то время когда последний был очень плохим французом.
— Ваше величество, — сказал дворянин, — моя жизнь и все мое добро принадлежат вам. Я не колеблясь отдам их вам, когда вы этого потребуете. Но если вы пошлете меня теперь в Англию, я оттуда уж никогда не вернусь. Вы отправляете меня на смерть, между тем как дело не столь спешное, чтобы его нельзя было отложить до того времени, когда гнев английского короля остынет. Теперь же, находясь в гневе, он непременно отрубит мне голову.
— Клянусь честью дворянина, — сказал король, — если он это сделает, я заставлю его заплатить мне за вашу голову тридцать тысяч своих, чтобы не быть в обиде!
— Но, ваше величество, — возразил ему дворянин, — из всех этих голов найдется ли хоть одна, которая могла бы мне подойти? Человека мало утешает мысль, что за его смерть отомстят.
Правда, благородный человек спокойно кладет голову под топор, когда этого требует его честь и любовь к отечеству.
Новелла XLVIО портном, обкрадывавшем самого себя, и о сером сукне, которое он возвратил своему чулочнику
Там же, в Пуатье,[214] жил один портной, по имени Лион, большой мастер своего дела, отлично одевавший и мужчин, и женщин, и всех. Только иногда, выкраивая задник, он по ошибке вырезал для него вместо двух кусков три или вместо двух рукавов выкраивал для плаща три, хотя всегда догадывался пришивать два, ибо ведь у человека всего только две руки. Но он так любил оставлять себе на знамя,[215] что ухитрился для него нарезать себе кусков из всех сортов и цветов сукна. Даже когда он кроил что-нибудь для себя, ему казалось, что он употребит сукно не в пользу, если не отрежет от него образца и не спрячет его в коробейку или в сундук со знаменем, подобно тому вору, который, не зная что украсть, вставал по ночам и крал деньги из своего собственного кошелька. Я совсем не хочу сказать, что портные — воры. Они так же, как и мельники, берут лишь то, что им дают. Одна честная служанка говорила даме, которая ее нанимала:
— Видите ли, сударыня, я буду вам служить хорошо, но…
— Что «но»? — спросила дама.
— Обратите внимание, у меня немного низковаты пятки. Я очень плохо держусь на ногах и постоянно падаю навзничь. Это мой единственный недостаток. Во всем остальном вы будете мною довольны как нельзя больше.
Наш портной очень походил на эту служанку: он был прекрасным мастером с одним только маленьким изъянчиком. Однажды, выкраивая для своего кума-чулочника плащ из серого руанского сукна, он отрезал себе от него довольно изрядный кусок, когда кум вышел зачем-то ненадолго во двор. Кум это прекрасно заметил, но не захотел ничего говорить, ибо знал по себе, что всякий кормится своим ремеслом.
Однажды утром чулочник, проходя в своем новом плаще мимо мастерской портного, остановился с ним поболтать. Портной спросил его, не хочет ли он скушать вместе с ним кусочек сельди (дело было великим постом), на что тот охотно изъявил согласие. Они поднялись наверх, чтобы зажарить сельдь. Портной крикнул сверху одному из подмастерьев:
— Принеси-ка мне тот кусок, что лежит там внизу!
Подмастерье подумал, что он велит принести кусок серого сукна, который остался от плаща, и хочет отдать его своему куму-чулочнику. Он взял это сукно и принес его к хозяину. Кум, увидев этот кусок сукна, сказал:
— Да ведь это от моего сукна! Ты только это и взял? Э! Тело божие! Это еще не так много.
Видя, что его уличили, портной сказал ему:
— Неужели ты думаешь, что я хотел его у тебя украсть? Ведь ты мне — кум. Разве ты не видишь, что я велел его принести для того, чтобы вернуть тебе? Храни их сукно, а они тебя обвинят, что ты его украл!
Кум-чулочник остался этим ответом весьма доволен. Он позавтракал и унес свое сукно. Но портной задал за это своему подмастерью хорошую трепку; будь вперед умнее!
Новелла LО гасконце, который предложил отцу выбирать яйца
Один гасконец, побывав на войне, возвратился домой к своему отцу, старому и смиренному поселянину. Сын же был разбитной малый: он держался дома, как истый рубака, и вел себя хозяином. Однажды, в пятницу за обедом, он сказал отцу:
— А ведь у нас достало бы кружек и на тебя, и на меня, хоть ты и не стал бы пить.
Как-то раз они испекли на камельке три яйца. Наш гасконец взял одно для пробы, другое тоже потянул к себе, оставил на блюде только одно яйцо, а потом и говорит отцу:
— Выбирай, отец!
— Э! — сказал ему на это отец. — Да что же я буду выбирать-то? Ведь тут осталось всего одно яйцо.
— Голова божья! — сказал гасконец. — Все-таки есть что выбирать: можешь взять или оставить.
Отцу предоставлялся хороший выбор.
Когда отец заболел, сын сказал ему:
— Помоги тебе Бог, отец. — А потом добавил: — Если только будет на это его милость. Он ведь ничего не делает против своей воли.
Он был стыдлив, как свинья, ворующая тесто, а поэтому не смел бранить отца и только говорил:
— Чтоб язва поразила половину людей!
А потом упрашивал приятеля:
— Пожелай язву и другой половине, чтобы она досталась отцу.
Новелла LIIО двух доводах, которыми можно заставить замолчать жену
Один молодой человек, беседуя с парижанкой, которая хвалилась тем, что командует мужчинами, сказал:
— Будь я вашим мужем, я не дал бы вам потачки.
— Вы? — воскликнула она. — Нет, и вы стали бы плясать под мою дудку, как и все.
— Ой ли? — усомнился он. — Ведь у меня есть два прекрасных довода, которыми я сумею управиться с любой женщиной.
— Вот как! — сказала собеседница. — Что же это за доводы?
— Вот один довод! — ответил молодой человек, сжимая кулак, и затем, сжимая другой кулак, — а вот и другой довод.
Дама засмеялась, ибо полагала, что у него есть какие-нибудь два новых довода наставлять женщин на ум. А тот разумел кулаки. Но, я думаю, нет ни кулаков, ни доводов, которыми можно образумить женщину, когда на нее найдет блажь.
Новелла LIIIСпособ разбогатеть
Начав с мелочной торговли, с продажи иголок, поясов и булавок, один человек так разбогател, что скупил у своих соседей землю, и во всем округе только и было разговоров что о нем. Удивляясь удачливости этого человека, один дворянин, очутившийся однажды вместе с ним в дороге, спросил его (назвав его при этом по имени):
— Послушайте, любезный, как это вы сумели так разбогатеть?
— Сударь, — ответил тот, — я расскажу вам это в двух словах: я старался больше трудиться и меньше расходовать.
Вот действительно остроумно сказано, но к этому требуется еще хлеб и вино, ибо иной свернет себе шею, а все-таки от этого не разбогатеет. Но этот человек сумел выразиться удачнее, чем тот, который говорил:
— Для того, чтобы разбогатеть, нужно лишь повернуться к Богу спиной на добрых пять-шесть лет.
Новелла LIVОб одной орлеанской даме, любившей школяра, который изображал у ее двери маленькую собачонку, и о том, как большая собака прогнала маленькую
За одной орлеанской дамой, женщиной красивой и благонравной (хоть она и была оса[216]), женой торговца сукном, долго ухаживал один молодой школяр, красавец и лихой плясун (в те времена орлеанские плясуны славились так же, как пуатинцы-флейтисты, авиньонские удальцы и тулузские зубрилы). Звали этого школяра Клеретом. Дама, обладавшая жалостливым и добрым сердцем, не могла устоять против его ухаживаний и ответила ему наконец взаимностью, каковой он мирно наслаждался благодаря искусному обмену с нею посланиями, обоюдным предостережениям и намекам. У них были в ходу также и кой-какие невинные ухищрения, которые они применяли попеременно, вроде, например, того, что в десять часов вечера Клерет приходил к ее двери и подражал лаю маленькой собачонки. Горничная, посвященная в этот секрет и державшая его в тайне, тотчас же выходила на его лай без свечи и без фонаря и открывала ему дверь. А по соседству с этой дамой жил другой школяр, который тоже был в нее влюблен и страстно желал быть в компании с Клеретом, но не мог этого добиться, потому что либо не нравился ей, либо не был так смышлен, как Клерет, а вероятнее всего потому, что умные женщины неохотно заводят шашни с соседями, опасаясь слишком скорого разоблачения. Однако, узнав о посещениях Клерета и даже о том, как он лает и как ему открывают дверь, этот школяр сумел кое-что придумать. Точно узнав время прихода Клерета, он решил, что голос у него вполне пригоден для того, чтобы подражать им лаю собачонки, как это делал Клерет, и стоит ему только залаять, как добыча будет в его руках.