Когда я проходил мимо, мальчишка поздоровался со мной. Я остановился и ответил ему, отметив преимущества округи и ухоженность его дома. Он рассказал, что его отец является одним из руководителей компании, и потому их семье предоставлено право на проживание в более крупном, двухэтажном доме. Тут на крыльцо вышла женщина, которая, по всей видимости, приходилась пареньку матерью. Я представился и пояснил, что изучаю окрестности.
– А меня зовут миссис Уэйд, – сказала она. – Это Джеймс, мой сын. – И затем она любезно пригласила меня в дом выпить лимонада.
Миссис Уэйд исчезла за двустворчатой дверью, которая находилась слева от камина и вела в кухню, а я оглядел гостиную. Она тянулась вдоль левой стороны дома; по бокам и в ее задней части располагались высокие окна. Хотя утро выдалось довольно туманным, я был уверен, что днем выглянет солнце. На первом этаже дома, чем-то похожего на большой квадратный короб, по всей видимости, было всего три комнаты. Длинная гостиная для торжеств, в которой я остался, занимала левую половину первого этажа. Справа располагались кухня и небольшая столовая, соответственно – в задней и передней части. Лестница, по-видимому, находилась где-то за камином, между кухней и столовой.
Миссис Уэйд вернулась с лимонадом и, присев, принялась вежливо расспрашивать меня об Англии. Где-то посреди нашей беседы я вдруг обнаружил, что ее сын чем-то весьма взбудоражен. В конце концов мать не выдержала и спросила:
– Джеймс, в чем дело?
Тот что-то принялся ей нашептывать, но она велела говорить громче.
– Да это же доктор Уотсон! – воскликнул мальчик.
– Все верно, так и зовут нашего гостя.
– Да нет, это тот самый доктор Уотсон. Ну, как в «Шерлоке Холмсе»!
Хозяйка снова на меня взглянула, на этот раз приподняв бровь, будто просила подтвердить заявление сына. Я признал, что действительно являюсь тем самым доктором Уотсоном, и уточнил, что мы с Холмсом приехали в город на пару дней, но нам бы не хотелось, чтобы весть о нашем присутствии распространилась среди жителей.
Миссис Уэйд на мгновение задумалась, качая головой, а потом сказала:
– Раз уж вы с мистером Холмсом здесь, быть может, вы могли бы вынести мнение по одному вопросу, который меня беспокоит?
И она поведала мне столь невероятную историю, что я согласился обратиться за помощью к прославленному гению дедукции. Воспользовавшись ее телефоном, я связался с университетом Мэривилла и оставил Холмсу сообщение на тот случай, если он еще в библиотеке. Спустя несколько минут аппарат зазвонил. На том конце провода был мой друг. Я вкратце изложил ему историю миссис Уэйд, и уже через двадцать минут он подъехал к ее дому на такси с Рэтбоуном. Выходя из автомобиля, он велел водителю подождать.
Маленький Джеймс был совершенно потрясен, когда увидел, как знаменитый сыщик энергично подходит к дому. Миссис Уэйд была, напротив, спокойна: она пригласила Холмса в дом и предложила ему лимонад и закуски. Но как только мой друг взял стакан, я тут же заставил хозяйку повторить ему все, что она успела мне рассказать.
В сущности, ее история касалась ситуации на близлежащем лесном участке.
– Там сделали что-то вроде парка, – пояснила она, отметив, что Алюминиевая компания, которой принадлежала вся недвижимость городка, намеревалась облагородить территорию.
По словам миссис Уэйд, вокруг организовали зоны отдыха, построили школы. Впрочем, в то же самое время, нетронутыми оставались бескрайние скошенные поля. На них еще росло множество старых деревьев, в тени которых располагались небольшие бухточки, образованные извилистым ручьем, пересекавшим участок.
Этот маленький ручеек берет свое начало из ключей, которые бьют на склоне в центральной части парка. Вообще, склон представляет собой небольшую скалу. Самый крупный из ключей с песчаной заводью находится у этой скалы. Именно там обнажаются горные породы.
У самого основания скал в земле проходит широкая трещина, простирающаяся глубоко вниз. Разлом тянется приблизительно на тридцать футов слева направо, а высота входа составляет примерно один-два фута. Оттуда дует холодный ветер, а животные никогда не подходят к этому месту близко.
– Я даже не припоминаю, чтобы там на деревьях пели птицы, – продолжала миссис Уэйд. – Джеймс уже упомянул, что я прогуливаюсь по утрам. Так вот, я частенько прохожу мимо этого места, чтобы посмотреть на растущие среди скал полевые цветы. Несмотря на все суеверия, я никогда не ощущала страха и какого бы то ни было дискомфорта, оказываясь возле разлома. Полагаю, там есть какая-то пещера – это бы объяснило огромное количество ключей, бьющих в округе. Знаете, я даже читала кое-какие книги по геологии и понимаю, что обнажившиеся горные породы свидетельствуют о высоком уровне подземных вод, также как и пещеры или провалы грунта.
Холмс кивнул:
– Такой ландшафт называют карстовым.
– Именно, – подтвердила миссис Уэйд, тоже кивая. – Мы живем здесь уже несколько лет, и до недавних пор дела двигались как обычно. Однако в течение прошедшей недели в городок прибыло множество людей, и все они разбивают в полях у парка палаточные лагеря. Они, конечно, ведут себя тихо, но все же они не здешние. Время от времени они прогуливаются по окрестностям и стучатся в дома, уточняя, где можно купить яйца или хлеб. Когда я увидела, как доктор Уотсон заговорил с Джеймсом, я подумала, что он один из этих людей. Поэтому я выбежала, чтобы прогнать его, но, поняв, что дело обстоит иначе, пригласила его на лимонад.
Некоторые местные жители обратились в компанию, которая владеет землей, с жалобами на приезжих, но мистер Тиммонс, один из руководителей, который, по всей видимости, и дал этим людям разрешение ставить палатки, отказался принимать меры. Он заявил, что это участники религиозного движения и что они приехали сюда, чтобы отметить какой-то священный праздник. Мол, как только все закончится, они сразу же уедут. Говорят, жена мистера Тиммонса – а может, и сам мистер Тиммонс – исповедует эту веру. Именно поэтому эти люди приехали сюда и получили разрешение остаться.
Мы с Холмсом переглянулись. За последние несколько дней эти люди не раз попадались нам на глаза – новые группы продолжали прибывать в городок. Мы даже обсуждали их, и однажды вечером, покуривая трубку, я передал Холмсу слова Рэтбоуна, который как раз рассказывал о лагере, разбитом на севере города.
– Сегодня утром, как и обычно, я снова туда отправилась, – продолжила свой рассказ миссис Уэйд. – Я как раз огибала лагерь. Люди, которые там расположились, довольно замкнуты, но вполне дружелюбны. Я решила побеседовать с одной из женщин, и она сказала, что апогей праздника придется на завтрашнее утро и произойдет на рассвете. Она дала понять, что этот сбор знаменует собой нечто особенное и случается не каждый год.
Я уже собиралась покинуть лагерь, как вдруг обратила внимание на белье, подготовленное к стирке, – гору сложенных белых одеяний. Присмотревшись, я поняла, что у них есть капюшоны, а на плече вышита вот эта эмблема. – Женщина наклонилась и взяла в руки листочек бумаги, который до сих пор лежал на столике для закусок лицевой стороной вниз. – Вернувшись домой, я попыталась по памяти нарисовать ее, – пояснила она и продемонстрировала Холмсу набросок символа.
Сам я увидел его несколько минут назад, но этого было достаточно, чтобы я немедленно принялся за поиски своего друга.
Сыщик распахнул глаза, но не двинулся с места и не привел никаких комментариев. Миссис Уэйд наклонилась и передала ему листок. Он поднес его поближе к глазам. Я точно знал, что он видит.
На бумаге был изображен овал в форме яйца, который кольцами обвивала змея. Широкой частью «яйцо» было обращено кверху – над ней зависла голова рептилии. Ее хвост выходил из-под нижней части. На овале позади змеи была изображена пара темных пятен, которые напоминали глазницы, и потому «яйцо» походило на череп. По внешнему краю овала шли бледные крестики.
Указывая на них, Холмс спросил:
– А что символизируют эти кресты?
– Вышивка была такой мелкой, что мне не удалось запомнить все подробности, – призналась миссис Уэйд. – Я, конечно, не художник. На шкурке змеи виднелся ромбовидный узор, а морда имела коварное выражение, самодовольное и почти ликующее. По краю черепа располагались мелкие символы вроде букв, но этот алфавит мне не знаком.
Холмс достал из кармана карандаш и что-то нарисовал внизу листа.
– Эти символы похожи на те, что вы видели на вышивке? – спросил он, подняв лист.
Миссис Уэйд наклонилась поближе и внимательно посмотрела на бумагу.
– Выглядят похоже. Но я не могу утверждать наверняка.
Холмс кивнул:
– Вполне уверен, что правильно их изобразил, особенно если учитывать череп и змею. Ранее, применительно к другому делу, я уже изучал эти символы. Это огамическое письмо. Иными словами, это письменность древних кельтов, которой порой пользовались друиды.
Несколько лет назад и мне в ходе расследования знаменитого сыщика довелось кое-что узнать о символах, изображенных миссис Уэйд. Тогда нас с Холмсом вызвали в Стоунхендж, чтобы определить, кто нанес на древние руины изображение змеи. Тогда-то детектив и поведал мне, что изображение змеи, обвивающей яйцо, – один из древних символов создания Вселенной, использовавшихся египтянами, индийцами, друидами, а впоследствии даже масонами. Впрочем, порой вместо яйца изображался череп. Я не сомневался, что текст, записанный Холмсом, представлял собой именно ту фразу, которая много лет назад была нанесена на каменные массивы Стоунхенджа. Приблизительный перевод ее означал следующее: «Новой жизни предшествует смерть».
Холмс снова взглянул на рисунок. Нам обоим было известно, что в сочетании с надписью этот символ указывает на смерть. Я заметил, что моему другу хотелось вытащить трубку, но в доме миссис Уэйд он не мог позволить себе спросить разрешения закурить. В конце концов сыщик бросил взгляд на меня.
– Завтра двадцать первое июня, – заметил он.