Любовь старца распространялась на всё. Но вот кого он терпеть не мог, так это кошек! Хотя других животных очень любил. Если старец видел, что монах гладит кошку, то восклицал: «Нет, несчастный, нет!.. Нельзя гладить кошек! Кошка – мягкая вещь!» Когда беззаботно дремавшие монастырские коты и кошки слышали приближавшиеся шаги старца и удары его тяжёлой палки о ступеньки лестницы, они в панике удирали и искали, где бы скрыться. Зрелище было весьма забавным. Однажды отец Евдоким спустился на монастырскую пристань и увидел в конце причала кошку. В то время как старец со своей тяжёлой палкой приближался к краю пристани, несчастная кошка, поняв, что путь к отступлению отрезан, решительно бросилась в море и вплавь добралась до берега. «Что ж, предпочла покончить с собой», – заключил отец Евдоким.
За несколько лет до кончины отцу Евдокиму было следующее видение. Он лежал в кровати, и некто показал ему на доске, подобной школьной, все его грехи. Старец услышал голос:
– Твои грехи ещё не полностью очищены.
– А как мне их очистить полностью? – спросил отец Евдоким и получил следующий ответ:
– Молитвой Иисусовой.
С этого дня старец стал неторопливо творить в себе молитву Иисусову. Он не выпускал из руки чётки на 33 узелка: на богослужении, в храме и вне храма – постоянно творил молитву Иисусову. Обычно узелки на его чёточках были сплетены неправильно, кое-как, иногда они были даже сделаны из белых ниток.
Из немногих характерных, лаконичных и глубоких поучений старца приведём следующие:
«Ум человека – самая быстрая вещь в мире. Чтобы он не уходил от нас, куда не нужно, будем непрестанно творить молитву Иисусову».
«Если монах в молодости живёт правильно и подвизается, то его старость – годы тайноводства и наслаждения. Он похож на гружёный корабль, который медленно подходит к пристани. Однако если монах жил нерадиво, то горе ему».
Желая подчеркнуть значимость личного опыта, старец говорил одному из молодых монахов: «Скажи мне, сколько ты знаешь, а я скажу тебе, сколько я настрадался».
Другому монаху старец говорил о чрезмерной увлечённости материальными заботами и делами: «Горе ты моё, да дела ведь никогда не закончатся!.. А вот мы “закончимся”. Ведь даже Мафусал прожил столько лет, а когда умирал, оказалось, что половину дел своих оставил недоделанными!»
Старец огорчался, видя, что люди неблагодарны и забывают о Боге. Он образно говаривал: «Что б я смог для Тебя сделать, Боже мой – и Ты бы этого не предвидел? И что б я смог Тебе уготовить – и Ты бы этого не узнал?»
Когда надо было упомянуть Имя Божие, старец с благоговением говорил: «Святый Бог». Когда кто-то просил у него благословения, он благословлял со словами: «Спаси Господи».
Часто, когда речь заходила о святых, старец приходил в умиление и по его изъеденным морщинами щекам текли слёзы. Он говорил: «Я читал “Добротолюбие”, “Отечник”, “Лествицу” и другие книги. Но гораздо сильнее умиляют и радуют мою душу жития святых». Чем ближе был конец земной жизни старца, тем больше и больше слёз текло по его щекам.
На богослужение старец спускался раньше всех. В то время, когда звонил первый «будильный» колокольчик, то есть за полчаса до начала службы, отец Евдоким уже входил в храм. Он прикладывался к иконам и вставал в одну из «старческих» стасидий – в крайнюю справа в притворе, держал в руках свои чёточки и творил молитву Иисусову, покачивая головой. На буднях он не оставался до конца службы, а в какой-то момент уходил в келию. Но в воскресные и праздничные дни старец был на службе до конца и причащался Святых Христовых Таин. Во время пения причастного стиха он прикладывался к иконам в проскинитариях и в иконостасе, входил в алтарь, держа епитрахиль под мышкой. Он испрашивал прощения у игумена и причащался как последний монастырский иеромонах. По причине своего почтенного возраста отец Евдоким прекратил литургисать, как обычно это делают старые святогорские монахи. Однако когда опаздывал или отсутствовал седмичный, старец надевал епитрахиль и служил богослужение суточного круга.
Когда приблизилась кончина старца, монастырь Ксенофонт пригласил его вернуться в обитель своего пострига. Старец отказался со словами: «С дохиарскими отцами мы прожили столько лет, и ни они от меня, ни я от них не услышали ни одного слова, противного Евангелию. Как же сейчас я повернусь к ним спиной и их оставлю? Если бы вы позвали меня раньше, я бы пришёл. А сейчас пришёл уже мой конец». Так, отказавшись вернуться, старец восприял полную мзду изгнанника.
В неделю Святой Пятидесятницы старец заболел, и отцы хотели отвезти его в Салоники в больницу. «Нет, не успеете», – ответил старец. К тому времени он уже не мог выпивать свой стаканчик вина, который приносил ухаживавший за ним брат. Старец задолго до своей кончины сказал ему: «Знай: когда я не смогу пить вино, то умру».
Старец говорил отцам: «Когда я умру, в келии ничего не ищите, всё равно ничего не найдёте. Все, что у меня есть, уместится в моём кармане». Действительно, в его келии не нашлось ничего, кроме рясы, которую он носил.
Один монах спросил старца:
– Геронда, ты столько лет прожил на Святой Афонской Горе? Скажи, что ты понял? Каков смысл монашеской жизни?
– Смысл монашеской жизни – это смиренномудрие, – ответил старец.
Три дня перед кончиной старец ничего не вкушал, только пил воду. Над ним совершили таинство Елеосвящения, и когда оно подходило к концу, старец мирно испустил дух. Это произошло 1 июля 1990 года, в воскресный день. Его погребение возглавил приглашённый игумен монастыря Ксенофонт Алексий. На следующий день после кончины отца Евдокима пришло его прощение от Вселенской Патриархии.
Бывший игумен Евдоким отошёл ко Господу, находясь в изгнании, ссылке, непонимании, будучи оклеветан и презрён. Никто, кроме монастыря Дохиар, который принял изгнанника, о нём не заботился и им не интересовался. Старец был забыт всеми. Он испытал боль в своей земной жизни, смирися до зела.[167] Он очень много потрудился ради своей обители и подвизался в жизни монашеской. «Святый Бог», как говорил сам старец, по Своему праведному суду и по Своей милости да даст ему в Своём Царстве то место, которого он достоин.
Благословение его и молитвы да будут с нами.
Аминь.
21. Таинственный затворник Иродион
Подвизавшийся на Капсале старец Иродион (в миру Иоанн Манду́ф) родился в 1904 году в местечке Ордасе́ст (Румыния). Его родителей звали Пётр и Елена. Иоанн приехал на Святую Афонскую Гору и стал монахом в принадлежащей монастырю Дионисиат келии Введения во храм Пресвятой Богородицы. Затем жил в разных келиях, главным образом на Капсале. 28 октября 1964 года он поселился в каливе святого великомученика Димитрия на Капсале. Последние годы своей жизни старец проводил затворнически: сурово, без утешений и в совершенном одиночестве. Возле его келии в скале была выдолблена ёмкость для воды. Когда однажды в эту цистерну упала крыса и пить эту воду стало опасно, отец Иродион всё равно не ходил за водой в другое место, и воду стал приносить ему сосед – старец Макарий. У отца Иродиона не было запасов, он не покупал пищи, не занимался рукоделием и не возделывал огородов, но Бог, Который питает птиц небесных, питал и его.
Когда к келии отца Иродиона приходил посетитель, старец приоткрывал дверь, высовывал голову и начинал говорить. Старец знал румынский, русский и греческий языки. Он часто «нёс ахинею», например, говорил, что ему дана власть над солнцем и над дождём. Но в этом несвязном многословии находилось нечто, за что цеплялся ум посетителя, поскольку это нечто, открывавшееся в словах старца Иродиона, было сугубо личное, имевшее отношение непосредственно к слушателю.
Уходя от старца, некоторые недоумевали: «Что это за тайна, которая называется “отец Иродион”? Кто он: пророк, сумасшедший, прельщённый или кто-то другой? В любом случае, всех, кому приходилось побывать у старца Иродиона Капсалиота, три вещи глубоко впечатляли.
Во-первых, его тихое и радостное лицо, аскетически бледное и прозрачное, оттенка жёлтой айвы. Несмотря на то, что было неумытым, грязным и исцарапанным, оно не отталкивало, напротив, вызывало симпатию.
Во-вторых, вне всякого сомнения лежало великое самоотречение старца. Будучи на девятом десятке жизни, он часто жил вообще без пищи, потому что в его полуразрушенной каливе не было съестных запасов. Войти в каливу можно было через множество дыр и проломов в стене. Кроме этого, в дождь келию старца заливало водой через прохудившуюся крышу, а никакой печи или другого отопления в каливе не было. Невозможно по-человечески уразуметь, как старец остался в живых в трудном 1986 году, когда была очень суровейшая зима и температура опускалась очень низко, учитывая и то, что он никогда не надевал обувь и ходил у себя в келии босиком. Кровати или чего-то подобного в келии тоже не было. Отец Иродион всегда стоял на ногах или чуть-чуть опирался на край ящика с разными вещами, годными только на помойку. Ноги отца Иродиона от многого стояния распухли и стали несгибаемыми – словно колонны. Под большим пальцем одной ноги старца была большая рана – размером с грецкий орех, которая не заживала. Из раны вытекала зловонная жидкость, но эта рана была забита землёй и её не было видно.
Когда отец Иродион был молодым монахом, в одной из келий на Провате[168] случился пожар. Старца несправедливо обвинили в том, что пожар случился по его вине. Мало того, что обвинили – некоторые миряне-рабочие очень сильно избили его за это. И когда позднее старца спрашивали, почему зимой он не разводит огонь, тот отвечал: «Чтобы не сжечь Капсалу».[169] Возможно, старец сам наложил на себя такую епитимию – никогда не разводить огонь.
Если старца спрашивали, что он делает, когда ему холодно, он отвечал: «Еду на Синай и греюсь.