По утрам отец Евфимий совершал утреню и заканчивал её поздно. Часто монастырский эпитроп,[176] который ездил вместе с ним в Салоники, терял терпение и начинал стучать в дверь, чтобы старец поскорее заканчивал и они успели бы сделать необходимые дела. Однако старец не спешил: для него важнее были духовные обязанности. Не завтракая, они вместе с эпитропом выходили из конака и отправлялись по делам.
Когда вечером, уставшие и обессиленные, они возвращались на конак, то эпитроп обычно не мог дождаться, пока сварится ужин. Он на скорую руку ел немного хлеба и какой-нибудь фрукт. Однако старец Евфимий терпеливо готовил пищу и ел только за трапезой. Помимо трапезы старец никогда ничего не ел – ни в монастыре, ни вне его.
Обедать в кафе или таверну игумен не ходил никогда. Он говорил, что монаху это не приличествует. Однажды по настоянию эпитропа отец Евфимий вместе с ним пошёл пообедать в кафе, однако когда они ели, было видно, что старец очень расстроен. Если на конаке не было пищи, отец Евфимий разбивал несколько грецких орехов – это и был его ужин.
Однажды отец Евфимий взял в банке для нужд монастыря около миллиона драхм. В те времена (в 1986 году) это была внушительная денежная сумма. По всей вероятности, за игуменом следили: как только он вышел из дверей банка, какой-то человек выхватил у него из рук старую сумку с деньгами и умчался на мотоцикле. Старец успел только крикнуть ему вслед: «Погоди, зачем ты их забрал? Ведь это же монастырские деньги!»
Вечером отец игумен абсолютно спокойно рассказал о происшедшем эпитропу и ничуть не казался расстроенным. Отправившись спать, он тотчас уснул, как будто ничего не случилось. Вероятно, старец много молился о грабителе.
Будучи в Салониках, старец не рассеивался и не глядел по сторонам. Он был внимательным монахом, поэтому смог сохранить доброе духовное устроение. Возвращаясь в монастырь, он тут же начинал исполнять обязанности седмичного иеромонаха, поскольку в те годы священников в монастыре было мало. После утомительного путешествия, входя в монастырские ворота, отец игумен прямиком направлялся в церковь, надевал епитрахиль и начинал вечерню. А на следующий день на Божественной Литургии во время чтения Евангелия его голос постепенно менялся от умиления и глаза наполнялись слезами. Выезды в мир не изменяли старца, поскольку он имел трезвение и выезжал не по собственной воле, а по необходимости. «Безмолвник, исходящий из келии телом, но не исходящий словом на беседы, бывает кроток, и весь – дом любви».[177]
Старец чувствовал умиление, читая на воскресной вечерне акафист святому великомученику Георгию.[178] Когда старец не совершал Литургию, то стоял в стасидии на клиросе. Слушая канон на утрене, на каждом тропаре он осенял себя крестным знамением и делал поклон. Ему очень нравилось читать и петь. Отец Евфимий читал Псалтирь, каноны, часы, делая это медленно и чисто, без спешки. Когда на противоположном клиросе не оказывалось чтеца, он безропотно сам читал всё. Старец не придирался к монахам из-за их недостатков и никого не осуждал, но всегда был мирен и молчалив.
Поскольку в те годы зографская братия происходила из разных монастырей Болгарии, они не соблюдали строгий общежительный чин. Старец, если его об этом не просили, не вмешивался в их личную духовную жизнь. Он относился к братии с материнской любовью, однако в двух случаях был непреклонен: строго запрещал разговаривать в церкви и, если два брата находились между собой в ссоре – убеждал, чтобы до начала утрени они помирились.
Игумен следил за тем, чтобы богослужения совершались по чину и с благоговением, без сокращений. Однажды по ошибке уставщика на утрене забыли прочитать один из канонов Пресвятой Богородице. Несмотря на то, что отцу Евфимию очень хотелось спать, он вместо того, чтобы отдыхать после утрени, пошёл читать упущенный не по его вине канон. Вдвоём с одним из монахов они вычитали этот канон в приделе, посвящённом Пресвятой Богородице.
Да и как сон мог не бороть старца, который постоянно шёл с одного послушания на другое и спал совсем немного, а некоторые ночи не спал вообще? Часто случалось следующее: возвращаясь из Салоник, игумен, отслужив как седмичный иеромонах вечерню, шёл замешивать тесто и до поздней ночи выпекал просфоры. После этого он готовился к служению Божественной Литургии и, совсем не сомкнув глаз, направлялся в церковь. Естественно, что при таких трудах и бдениях старцу всегда хотелось спать. Однажды он перевозил на тракторе сено и, уснув за рулём, вместе с трактором упал в реку. Это был второй раз, когда явилась ему Пресвятая Богородица. Она спасла старца, так что у него не оказалось даже царапины, и предупредила: «Крайности ни к чему. Если бы Я не пришла, знаешь, что бы с тобой было?!»
Как-то раз после повечерия старец отправился перегонять ракию в келию, которая называется Патити́рия. Отец Евфимий трудился вместе с монастырскими работниками до самого рассвета. Со смирением отец игумен спросил эпитропа, придёт ли кто-нибудь из монахов, чтобы их заменить, но эпитроп рассудил, что пусть лучше останется сам игумен с рабочими, чтобы те не злоупотребили только что изготовленным продуктом. Около трёх часов ночи игумен Евфимий привёз ракию в монастырь и поместил сосуды в погреб, затем надел рясу, куколь и отправился в церковь. Пономарь, спускаясь стучать в монастырское било, видел это, и, когда кто-то из отцов осуждал игумена за то, что тот дремлет на службе (сам отец Евфимий на эти обвинения ничего не отвечал), вступался за него. Отцы, слыша эту историю, восхищались самоотречением и смирением старца.
В другой раз надо было срочно найти какой-то документ в монастырском архиве, игумен проискал его всю ночь, совсем не спал и нашёл его только под утро. На следующий день он отправился в монастырь Симонопетра, чтобы снять с найденного документа ксерокопию. Отцы этой обители предложили старцу отслужить Божественную Литургию, и он, с радостью приняв их предложение, стал готовиться к службе, проведя и следующую ночь без сна. Отец Евфимий совершал Божественную Литургию просто, смиренно и от сердца. Он служил безупречно и много молитв знал наизусть.
По отношению к каждому человеку старец проявлял любовь, не делая различий ни по национальности, ни по общественному статусу. Знавшие его люди – от полицейских в Зографе до членов Конституционного суда в Афинах – в один голос говорят о его смирении и любви. Например, господин Кириак Кескесиа́дис, много лет служивший в Зографе полицейским, вспоминал:
«Старец ни разу не отказался помочь полицейским или рабочим. Мы с ним дружили, и часто я приходил в игуменскую. Нередко во время разговора он клевал носом – он ведь ходил на все послушания и тянул на своих плечах все монастырские работы, и это при том, что у него не было помощников. На губах у старца всегда была улыбка, и ни на кого он никогда не раздражался.
Однажды я пошёл поохотиться в прилегающий к монастырю лес и оказался в густых зарослях, в расщелине у одного из потоков. Когда стемнело, я вдруг услышал, что кто-то приближается: трещали ветки и слышался шум. Это не был кабан, поскольку отсутствовал характерный для кабанов запах. Я посветил фонарём, крикнул и услышал, как треск стал подниматься вверх к дороге. Я подумал, что это может быть какой-нибудь преступник, и побежал за ним. Догнав его, я увидел, что это старец Евфимий. Он уже садился в машину. Я спросил его:
– Что же ты ничего не отвечал?
– Испугался, – ответил старец, – я ведь не знал, что это ты.
– А что же ты там искал внизу? – снова спросил я.
– Особую траву, чтобы положить её в бочки с вином. Я знал, что она там растёт, – ответил старец».
Зографский игумен отец Евфимий
Господин Георгий Сидеро́пулос, таможенный служащий, рассказал следующее:
«На Афонской Горе я служил с 1977 года. А с 1987 по 1992 год я служил в таможенном отделении монастыря Зограф. Перед тем как переехать в Зограф насовсем, я приезжал сюда как паломник и встречался со старцем. Я знал его как истинного монаха, человека молитвы. Он был игуменом, хотя его принимали за отшельника-аскета. Старец любил всех: и братию, и паломников, и рабочих, он часто сам прислуживал им на трапезе и в архондарике. Он всегда выглядел уставшим, но ни разу не отказался принять человека для исповеди или беседы. У него было много терпения и доброты, он никогда ни на что не жаловался.
Когда меня перевели в Зограф, здание, в котором размещался таможенный пост, было в ужасном состоянии. Старец проявил о нас заботу и просил потерпеть, одновременно присылая нам монастырских рабочих, чтобы они производили необходимые работы. Я видел, что он трудится везде: в церкви, в архондарике, в саду и огороде. Когда была необходимость, он даже садился за руль автомобиля, чтобы перевезти к пристани паломников или братию.
Однажды мы обсуждали, где взять рыбу к приближавшемуся престольному празднику монастыря. Я предложил старцу выехать в Салоники и купить рыбу там, однако он попросил меня забросить в море сети. В тот вечер мы поймали 80 килограммов рыбы, которой хватило на праздничную трапезу.
Как-то зимой был сильный снегопад, и снега навалило больше метра. Паломники, которые находились в монастыре, были обеспокоены, как они попадут домой. Старец сказал: “Расчистим тропинку”, – и первый с лопатой стал раскидывать снег, за ним последовали и другие отцы. Так мы расчистили тропинку, по которой паломники смогли дойти до пристани.[179]
Когда я приходил к старцу Евфимию в игуменскую, то видел, что для отдыха он не ложился на кровать, а дремал, сидя на стуле. Я спросил его:
– Почему бы тебе не прилечь поспать?
– Монах должен всегда находиться в готовности и бодрствовать, – ответил старец. – Ведь он не знает, когда Господь призовёт его – либо к Себе, либо на послушание здесь.