Когда немецкая оккупация закончилась и опасность миновала, отец Георгий вернулся в родной монастырь на прежнее послушание – огородника. Он говорил: «Я пережил тяжёлое время, однако такой душевной радости я больше никогда не испытывал. Это было благословение преподобного Павла и великомученика Георгия, которые меня спасли».
Один из спасённых отцом Георгием союзников был сыном высокопоставленного человека из Новой Зеландии. Как только война кончилась, этот человек приехал в монастырь отблагодарить отца Георгия, которого называл своим спасителем. Отец Георгий ответил:
– Это не я. Это Бог спас и тебя, и меня.
Новозеландец хотел вручить старцу мешок, полный золотых монет:
– Эти деньги, геронда, шлёт мой отец, присоединяя к ним всю свою любовь.
– Я в деньгах не нуждаюсь, я всё это оставил в миру.
– Тогда возьми их для обители.
– Наш монастырь в новозеландских деньгах не нуждается, – улыбнулся отец Георгий и денег не взял.
Позднее правительство Новой Зеландии прислало отцу Георгию благодарственную грамоту как человеку, оказавшему их стране огромную услугу.
Спустя ещё некоторое время старцу прислали орден из Великобритании и хотели дать ему ежемесячную пенсию золотыми английскими фунтами. Однако всё присланное старец отправил обратно. «То, что я сделал, я сделал для своей Родины», – повторял он. Также многие другие люди, которые были спасены отцом Георгием, благодарили его, хотели отплатить ему чем-то материальным, но старец не принимал абсолютно ничего – несмотря на то, что годы были тяжёлыми по причине нищеты и бедствий, обрушившихся на страну.
Отец Георгий какое-то время вёл подробный дневник, в котором день за днём описывал свои злоключения. Если бы он был опубликован, то несомненно стал бы бестселлером. Но однажды, совершив монашеское правило, отец Георгий бросил этот дневник в печку. «Все эти книжки – дело не монашеское», – объяснял он свой поступок.
Несмотря на то, что отец Георгий был человеком малограмотным, он справлялся с серьёзными поручениями на благо монастыря святого Павла, и справлялся великолепно. Как-то по поручению игумена он отправился в банк и взял там деньги для монастыря, не имея при себе ни паспорта, ни удостоверения личности. «Зачем вам паспорт? Вот он я!» – объяснил он изумлённым банковским служащим. В другой раз отец Георгий взял из банка золотые монеты и положил их в старую грязную монашескую сумку, сверху прикрыл эти монеты старой майкой и на обычном рейсовом автобусе повёз их в монастырь. Когда кондуктор стал настаивать, чтобы отец Георгий положил сумку в место для багажа, тот ни в какую не соглашался. «Дамы же не сдают свои сумочки в багаж! – горячился отец Георгий. – Вот и я – монах – имею при себе сумочку».
Каждый год монастырь посылал отца Георгия в Каликратию[190] для того, чтобы купить пшеницу для обители. В какой-то год в Каликратии пшеницы не оказалось, и отец Георгий был вынужден поехать в Фессалию.[191] Он сел на рейсовый автобус, который направлялся в Ла́рису. Вскоре на одной из остановок в автобус вошла женщина и села рядом с отцом Георгием. Помысл стал говорить отцу Георгию: «Взгляни на неё», – и тут же последовал такой диалог с помыслом:
– Ну и зачем на неё смотреть?
– Как зачем? Как зачем? Чтобы знать, с кем путешествую!
– Нет, не надо на неё глядеть. Ведь Евангелие что говорит? Если поглядишь на женщину с вожделением, уже прелюбодействуешь с ней в сердце своём.[192]
– Да ладно!.. Что будет, если я брошу на неё всего один взгляд? Можно подумать! Что, от этого будет конец света?! Да может, она вообще моя родственница?
Они ехали от Салоник до Ла́рисы несколько часов. Всё это время отец Георгий ни разу не повернулся, чтобы взглянуть на соседку. Он не заговорил с ней, не поздоровался. Когда они добрались до Ларисы, старец подождал, пока женщина выйдет из автобуса, и только после этого, опасаясь увидеть её хотя бы со спины, поднялся с сидения. Отец Георгий пошёл покупать пшеницу, и вот тогда Бог его вознаградил. Он пережил неописуемое состояние: «Я почувствовал такое необыкновенное радование и веселие! Если нечто подобное люди испытывают в раю, то большего мне не нужно. И это не было кратковременным, а продолжалось несколько дней! Я уехал из Ларисы, вернулся в монастырь, но радость не оставляла моей души».
Отец Георгий был наделён многими талантами, и его душа была сильной. Во всём, за что бы он ни брался, был великолепен. Вполне естественно, что он преуспел и на монашеском поприще, продвинулся духовно. Огромную пользу старец получил от советов добродетельного игумена монастыря Григориат Афанасия. Его советы он чтил почти так же, как Евангелие, и соблюдал их буквально. Как-то раз игумен сказал ему: «Письма не пиши никому и никогда. Для тебя мир закончился». И действительно, оказывая послушание, отец Георгий во всю свою жизнь не написал ни одного письма. Поскольку некоторое время он нёс послушание на монастырской пристани, многие паломники его узнавали, присылали письма и поздравительные открытки. Старец, не открывая корреспонденцию, отдавал её одному брату со словами: «Посмотри, что там… Если хочешь – сам им ответь».
Также игумен Афанасий сказал ему как-то: «Монах должен наплевать на свою кровать», – имея в виду, вероятно, что место, где монах спит, должно быть в небрежении. Отец Георгий говорил, что и этот совет он исполнял с буквальной точностью…
И ещё один совет старца Афанасия отец Георгий выполнял буквально: «Не зажигай лампы. Ложись пораньше спать и как можно раньше вставай на монашеское правило». Духовник сказал это отцу Георгию всего один раз, и этот совет он исполнял всю свою жизнь буквальным образом. Лампы он не зажигал никогда.
Также старец Афанасий посоветовал отцу Георгию никогда не мыть тело водой. Отец Георгий выполнил и это. Исполняя послушание старцу, с того дня он вообще перестал мыться. Отец Георгий говорил: «Когда я жил у себя в деревне на острове, плескался словно дельфин! Ух, я так любил купаться! А с того дня, как пришёл в монастырь, я в море ни разу не вошёл». Также он говорил: «Ну, а с веником и половой тряпкой мы уже много лет как поругались».
При таком образе жизни ноги старца стали подобны ногам черепахи, они были словно покрыты чешуёй. Его голова выглядела так, будто старца взяли за шиворот и окунули в ведро с угольной пылью. Но при этом его тело оставалось чистейшим, от него вовсе не пахло. Однако необыкновенно грязный и неопрятный вид старца отталкивал людей. Отец Георгий был похож на драгоценный алмаз, сознательно брошенный в грязь. Этого старец хотел сам. Он делал всё это ради подвижничества, ради смирения, ради того, чтобы его презирали. Он пытался избегать всяких почестей. Руки он тоже никогда не мыл. Когда в поварне монастыря святого Павла на стену прикрепили сосуд с жидким мылом, то старец с любопытством спросил, что это за жидкость, и нажал на кнопочку. Как только ему сказали, что это мыло, он тут же отдёрнул руку, как от огня, и стал вытирать её о подрясник, громко и с удивлением повторяя: «Мыло!.. Ты только погляди: мыло!»
Новую одежду старец не надевал никогда. Он говорил: «Рабом одежды не буду. Монахом не делают ни ряса, ни монашеский постриг, но желание небесного и божественное жительство». Однако, выезжая в мир по монастырским делам, старец слегка приводил себя в порядок, чтобы никого не соблазнить. Когда же он был не в миру, а в монастыре, до его одежды невозможно было дотронуться. Майку под рясой он никогда не менял. Когда одна майка истлевала на его теле, то надевал сверху другую. Также у него был один порванный подрясник, который он «заштопал» толстой проволокой так, что её было видно. Если старцу были нужны шаровары (когда его собственные истлевали), он шёл к верёвке, где сушилось братское белье, и выбирал самые старые шаровары. Если они оказывались длинны, он обрезал их перочинным ножиком и тут же надевал на себя. Подобным образом старец Георгий поступал, когда ему была нужна обувь. Из тех башмаков, что стояли у дверей братских келий, старец выбирал себе пару по ноге. Потом он показывал башмаки брату, которому они принадлежали, и весёлым и радостным тоном торжественно объявлял: «Ну что же, Бог да простит брата, который потерял эти башмаки!» Когда один из братии, отец Герасим, ругал его: «Что ж ты творишь, отец Георгий? Может быть, ты это мои башмаки надел?!» – отец Георгий делал вид, что обижался, и говорил: «Ты что, отец Герасим?! Хочешь сказать, что я вор?»
Отец Георгий «вытворял» всё это для того, чтобы всегда носить только старую одежду и обувь. Он знал, что отцы могут легко пойти в рухольную[193] и попросить себе необходимое. Способ, с помощью которого старец «одевался и обувался» был прекрасным, радостным и скрывал в себе духовную и монашескую глубину.
Отец Георгий не заботился ни о чём внешнем, включая деньги. Когда он нёс послушание на пристани, то упокоил старость одного монаха, после смерти которого нашли 70 золотых монет. Ни одной монеты старец себе не оставил, всё отдал в монастырь.
Один из насельников монастыря святого Павла подшучивал над отцом Георгием:
– Отец Георгий, моя учительница говорила, что чистота – это половина благородства!
– Ваша учительница, отец мой, говорила это для людей мирских!.. А вот авва Исаак говорит совсем другое, – моментально парировал старец.
Отец Георгий постоянно читал «Добротолюбие». Он называл эту книгу «большой брошюрой», потому что у него было только сокращённое издание. Также он много читал авву Исаака Сирина. Эти две книги он всегда имел при себе и свои слова подтверждал цитатами из аввы Исаака и других отцов.
Одному монаху старец говорил: «У меня была одна подруга. В трудные моменты я с ней советовался и никогда об этом не пожалел». Он имел в виду книгу «Добротолюбие». Несмотря на то, что старец окончил только начальную школу, он знал целые главы «Добротолюбия» наизусть. Его экземпляр книги от постоянного чтения распался на отдельные страницы.