Старец избегал давать советы. «Имут Моисея и пророков[194]», – говорил он. Когда у него спрашивали совета, он отвечал: «Неужели я, отче мой, буду Вам советовать? Я недостоин. Каждый сам знает, как ему устроить своё спасение». Ко всем старец обращался «на Вы», включая самого последнего послушника. Он отличался природной вежливостью и благородством, каждому собеседнику он говорил: «Будьте добры» и остроумно оправдывал своё поведение: «Видите ли, у меня в деревне были две соседки, которых звали Евгении.[195] Я не могу их обидеть».
Старец Георгий очень любил богослужение. Он приходил до «Благословен Бог наш…», а уходил после отпуста. Никогда не присаживался в стасидию, всегда стоял на ногах – в своё время игумен Афанасий дал ему заповедь не садиться на Божественной Литургии.
Как-то раз один старый прозорливый игумен видел, что после повечерия через стену монастыря внутрь запрыгивают бесы. Этот игумен говорил братии после повечерия: «Быстро по келиям, братия, быстро по келиям». Пономарь монастыря святого Павла, молодой монах, услышав эту историю, боялся ходить с колокольчиком и будить братию и зажигать лампады в церкви. Однако, спускаясь в церковь, он всегда заставал там отца Георгия, который приходил в храм ещё до начала первого звона. Отец Георгий сидел в на́ртексе[196] и молился по чёткам. Присутствие старца утешало пономаря, и однажды он спросил его, почему тот приходит в церковь так рано. Отец Георгий по секрету рассказал следующее: «Когда я был молодым монахом, то два-три раза опоздал на службу. Я говорил себе: “Пусть закончится полунощница, я очень устал”. Тогда во сне я увидел преподобного Павла с посохом, который сказал мне: “А ну-ка, поднялся и быстро спустился в церковь! Или я сломаю посох о твою спину! Горе тебе!”»
Отец Георгий отличался строгой акривией. После повечерия он никогда не пил воды и ничего не вкушал. В храме после службы он прикладывался к иконам последним со словами: «Я свою очередь знаю, знаю… Иду прикладываться последним, чтобы оказаться первым». Он, конечно же, не верил, что будет первым, но этими словами прикрывал своё смиренное действие. Принимая из рук священника антидор или подходя под помазание на всенощном бдении, старец от благоговения не поворачивался к нему спиной, а отходил, оставаясь лицом к священнику.
Во время богослужения старец удостоился увидеть святителя Нектария Эгинского. «Я увидел архиерея в полном облачении, как он выходит из Царских врат. На моё недоумение внутренний голос ответил мне: “Это святой Нектарий!” Я подбежал к нему и положил перед ним земной поклон, испрашивая его благословения: “Благослови меня! Мы в монастыре совершаем в твою честь всенощное бдение!” Святитель перекрестил меня, и видение исчезло».
В другой раз старец рассказывал следующее: «Я стоял в нартексе, а братия выходила из храма после службы. Я увидел нечто странное. Одни монахи были облачены во всё монашеское: рясу, скуфью, куколь и схиму. На других не хватало куколя, на третьих – и скуфьи, на четвёртых – схимы… Кто-то был без рясы, а некоторые были вообще только в мирских одеждах. Тогда я услышал у себя над ухом голос: “Тебе открылось, что́ каждый из монахов получил на службе, в таком виде он с неё и выходит”».
Старец любил монашеское Предание, он избегал мирских вещей и технических удобств. Когда он был антипросопом, Священный Кинот обсуждал возможность прокладки автомобильных дорог на Святой Афонской Горе. Вероятно, это было незадолго до празднования 1000-летия Святой Горы. Отец Георгий был против прокладки автомобильных дорог на Афоне и не подписал этот документ. Он видел очень далеко. Старец и ещё весьма немногие монахи хорошо понимали, что дороги разрушат Святую Афонскую Гору, однако их не послушали. Отец Георгий, увидев, что дорогу подводят и к его обители, ушёл из монастыря святого Павла и полтора года подвизался в Керасии.[197] Но один духовник посоветовал ему: «Ты поступил по совести, уйдя, однако советую тебе возвратиться в свою обитель, потому что может случиться так, что тебе осталось жить немного. А я видал несчастных монахов, умирающих вдали от обители своего пострига».
Отец Георгий вернулся в свой монастырь и увидел, что помимо той, уже проложенной, дороги, появляются и другие. Тогда он сказал себе: «Я из своего монастыря не уйду, однако на Святой Горе никогда не сяду в автомобиль, потому что я не согласен с прокладкой дорог. Ведь они разрушают Святую Афонскую Гору!» Слова старца не расходились с его делами. Когда он выезжал в мир по разным монастырским поручениям, то садился в автобусы и автомобили, однако, живя на Святой Горе, не сделал этого ни разу. Когда члены Духовного собора и эпистаты должны были по монастырским делам подниматься в лес на высокие горы, то старец отправлялся туда на пару часов раньше на муле. Когда он был антипросопом, из Дафни в Кариес он всегда шёл пешком. Такой он отличался акривией. Этой акривии он научился от «старушонки», как он ещё называл «Добротолюбие», чтобы другим не было понятно, что он читает.
Одно время старец страдал от грыжи, он отправился в монастырь Ватопед, чтобы поклониться там Честному Поясу Пресвятой Богородицы. Он усердно помолился, и Матерь Божия его исцелила. С тех пор и до самой кончины старец каждый год ходил в Ватопед на престольный праздник Честного Пояса Пресвятой Богородицы. Знакомые ватопедские отцы делали всё возможное, чтобы доставить старцу покой, а он отказывался и от келии, и от кровати, шёл в церковь и сидел в одной из стасидий нартекса. Путь от Дафни до Ватопеда и обратно старец проделывал пешком по горным дорогам,[198] и совершал это паломничество до 1997 года, когда ему исполнилось 87 лет, в следующем году он отошёл ко Господу.
После того как в пекарне монастыря поставили тестомес, старец больше туда не входил. Он сделал исключение единственный раз, когда игумен благословил его помочь новому брату-пекарю, у которого не получался хлеб. Старец зашёл в пекарню и с первого взгляда понял, что́ брат делал не так. Дав ему совет, старец тут же вышел.
В келии отца Георгия были три вещи: часы, миска для еды и подрясник, до которого из-за грязи невозможно было дотронуться. Старец не разрешил проводить в его келию электричество и ставить паровое отопление. У него была печь-буржуйка, которая топилась дровами. Стены его келии были чёрные от копоти, поскольку он оставлял дверцу печки открытой и глядел на огонь. Старец предпочитал из подвала носить к себе дрова на верхний этаж, наотрез отказавшись от парового отопления. Он был против технических новшеств, против мирского духа и неоправданного для монаха комфорта. Всё это старец считал разрушительным.
Несмотря на то, что старец был человеком энергичным и трудолюбивым, он очень любил безмолвие, говорил: «Лучший спутник моей души – это одиночество». Когда старец был антипросопом и жил в Кариес, в одну из зим там 27 дней держался необыкновенно густой туман – настолько густой, что не было видно дерево, которое росло в нескольких метрах за окном. Но любитель безмолвия, отец Георгий не огорчился из-за таких погодных условий. Он считал их благословением и говорил: «Это были лучшие дни моей жизни. Я сидел в келии и молился по чёткам».
Один из монахов, нёсших вместе со старцем послушание в Священном Киноте Афонской Горы, свидетельствует:
«Из всех антипросопов афонских монастырей на меня произвёл наибольшее впечатление отец Георгий – антипросоп монастыря святого Павла. Он был очень хорошим монахом и человеком молитвы. Когда он был эпистатом, то выходил из кабинета, где сидели все эпистаты, и молился по чёткам в соседней комнате. Когда старца звали поставить подпись под каким-то документом, он приходил, подписывал и снова уходил, чтобы продолжить свою молитву. Он отличался рассуждением и благородством. По вопросам, с которыми не соглашалась его монашеская совесть, отец Георгий не ругался, не настаивал на своём и не стремился, чтобы его мнение возобладало».
Однажды, когда старец нёс послушание на монастырской пристани, к нему пришли три немца с просьбой принять их на ночлег. Они заблудились, идя в Дионисиат, а ворота монастыря были уже закрыты. Старец принял их, накрыл им стол, позаботился о них наилучшим образом, а утром немцы, поблагодарив его, ушли. Несмотря на то, что старец столько претерпел от оккупантов, он всё забыл, потому что был истинным учеником Распятого Господа, Который на деле учил нас любить и врагов.
Отец Георгий заботился о том, чтобы на пристани, где имелся свой домовый храм, время от времени совершалась Литургия. Однажды старец пригласил на Литургию игумена Андрея и отца Герасима. Как только Божественная Литургия закончилась, он сварил отцам кофе, а сам отправился к пирсу, чтобы проверить донки. Старец был уверен в том, что на донки попалась рыба, потому что просил об этом великомученика Димитрия, в честь которого освящён храм на пристани. «Вчера я положил перед святым великомучеником поклон и просил его угостить нас рыбкой», – сказал он, спускаясь к морю. И действительно, с одной из донок он вытащил довольно приличного окуня, длиной в две ладони. «Глядите-ка: святой Димитрий угощает вас обедом», – сказал старец, поднимаясь к отцам. Отцы восхитились его верой. Он испёк рыбу на углях, братья прославили Бога и поблагодарили святого.
Старец Георгий был человеком радостным и лёгким в общении. Обычно он украшал речь своими замечательными шутками и непереводимой игрой слов. Однажды старца некто из братии прервал грубыми словами: «Ты что, не понимаешь, что ты несёшь, дурак?!» Старец смиренно отвечал: «Большое Вам спасибо, отче, больше таких глупостей я говорить не буду».
Один человек хотел похудеть, и старец дал ему следующий совет: «Я пропишу Вам замечательное лекарство. Оно называется “неподвижные челюсти” – точно похудеете!»