ихже не леть есть человеку глаго́лати.[68] Потом, когда это состояние чуть угасало, я приходил в стадию ниже исступления и снова начинал слышать своё сердце, которое говорило: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“. А после опять переставал слышать молитву. Причина же того, что молитва приходит в более низкое состояние, – сам человек».
«Восхищением обоживается главным образом мыслительная часть души, а исступлением обоживаются все три части души. Исступление охватывает всего человека, оно более всеобъемлющее, чем восхищение».
«Ты видел много дарований? Там – много смирения».
«Того, кто живёт один и по своей воле, никто не смиряет. И поэтому его мучает плотская брань».
«В покое и комфорте человек ничему не учится. Именно поэтому Бог и попустил людям искушения. Искушения учат человека. Благодать не учит человека столько, сколько учат его искушения».
«Если мы пользуемся вещами, которые нам необходимы, то мы не подпадаем под осуждение. Если же можем без какой-то вещи обойтись, а ведём себя так, словно она нам необходима, то мы достойны порицания».
«Если ты нерадив в малом, то неужели думаешь, что преуспеешь в великом?»
«Однажды два монаха поужинали, совершили повечерие, и один предложил: „Давай выпьем по стаканчику вина, чтобы рот промыть“. А другой, более духовный, ответил: „Выпив по стаканчику, мы «промоем» не рот, а повечерие“».
«В Иерусалиме – святые места. Здесь, на Афонской Горе, должна быть святой наша жизнь».
«Из уст, то есть от пищи, происходит и здоровье и немощь тела».
«Люди слушают тебя, если ты говоришь им то, что согласно с их собственными мыслями. Если же ты говоришь им что-то несогласное с их собственными мыслями, они перестают тебя слушать».
«Сюда приходят разные люди, но я не могу угодить всем. Однажды пришёл один профессор университета и начал рассказывать, что у него проблемы с женой. Когда я сказал: „В этих проблемах виноват ты, потому что не любишь её по-настоящему“, он соблазнился и ушёл. Он ждал, что я стану на его сторону и скажу, что он прав».
«Одна женщина прислала мне письмо. Я собирался его открыть, как вдруг оно завоняло. Я понял, что эта женщина ходила к колдунам».
Насельник Великой Лавры старец Ефрем рассказывал, что в прежние времена один из монастырских эпитропов[69] велел келарю, вопреки традиции, на престольный праздник в честь святого Афанасия не давать подвижникам в благословение масло, потому что его было мало и могло не хватить для монастыря. Тогда келарь осенил себя крестным знамением, дал всем подвижникам масло, а в сосуде оно всё равно осталось.
И
Старец Иаков, насельник скита святой Анны, которого все звали Иаковакис,[70] был родом из малоазийского города Вриула. Он пришёл, чтобы стать монахом, в каливу иеромонаха Саввы-духовника к старцу Онуфрию. Говорят, что отец Иаков спорил со своим старцем, намереваясь совершать по 2 000 поклонов в день, а старец ему не разрешал. Когда пришло время, старец Онуфрий решил постричь своего послушника в монахи. Приготовились к постригу, пришли отцы из соседних келий, и старец решил обсудить с послушником его будущее монашеское имя. Послушник хотел, чтобы его назвали Анастасием, а старец собирался дать ему другое имя. Они не пришли к согласию, постриг так и не состоялся, послушник ушёл от старца и пошёл в скит святой Анны, в каливу Рождества Христова, к старцу Иосифу, певчему с острова Митилини. Там он был пострижен в рясофор и получил имя Иаков. Отцы этого братства были иконописцами, и отец Иаков тоже научился писать иконы. Однажды он начал ругаться с одним из своих духовных братьев, и тот сильно ударил отца Иакова по голове доской, предназначенной для иконы. Доска раскололась, и, говорят, после этого отец Иаков стал немного не в себе. Два этих события стали своего рода «печатями» его жизни, и он часто повторял: «Из-за какого-то имени я потерял монашескую жизнь» и «Икона раскололась, а вот голова не раскололась». Он повторял эти слова очень часто. Кто знает боль его души и его плач от того, что он осознал своё прельщение в двух вышеупомянутых случаях?..
Как бы то ни было, правда то, что отец Иаков проводил очень жёсткую, лишённую утешений жизнь. Он терпел холод, голод и совершенно не заботился о себе. Он бродил по афонским тропинкам босоногий, неся обувь под мышкой, и на вопрос, почему он босиком, отвечал: «Если обувь надевать, она испортится». Однажды отцы чуть ли не силой заставили его помыться и надели на него новую одежду. Отец Иаков сбросил с себя эту одежду и упросил, чтобы ему вернули его рваные тряпки.
Обычно старец ходил с непокрытой головой. Волосы его спутались в один колтун. Но у него был непрельщённый взгляд. Его абсолютно не занимало, наблюдал ли кто-то за ним, и когда с ним начинали говорить, обычно ничего не отвечал.
Однажды на престольный праздник скита святой Анны старец взял на трапезе свою порцию, вышел во двор соборного храма, вывалил пищу на землю, встал на четвереньки и начал есть пищу с земли как животное. Он совершал это юродство неоднократно.
Старец приносил отцам скита дрова, а они давали ему в благодарность что-то съедобное. Очень часто пищу старец вываливал себе за пазуху под подрясник, а когда ложился спать в каком-нибудь подвале, приходили мыши и крысы и, пока он спал, поедали пищу с его груди. У старца не было постоянного места жительства. Он спал то в одном доме, то в другом, то в подвалах, то в каких-то сараях, то в маслохранилище Нового скита, то в скитской усыпальнице среди костей усопших отцов, а то и прямо под открытым небом. Однажды старец лёг спать во рву, который использовался для полива растений. Когда отцы начали поливать огород, отец Иаков мокрый вскочил и убежал.
Вызывало удивление, как зимой на сильном холоде и среди сугробов старец мог спать на улице, в то время, как отцы мёрзли, разжигая огонь в келиях. Старца много раз видели спящим в снегу: лежит в сугробе, присыпанный снегом, и храпит. Однажды в феврале кто-то из братий видел, как старец купается в каменной цистерне, куда собирается дождевая вода. Несколько раз зимой старец вплавь добирался от карульской пристани до скита святой Анны.[71] Отцы относились к отцу Иакову с большой симпатией, как к больному человеку. Особенно хорошо к нему относился отец Герасим Песнописец, который сострадал отцу Иакову и помогал ему, когда тот приходил в его келию. Юродства старца отцы считали результатом страданий, которые он терпел из-за удара по голове и неудачного начала монашеской жизни. Отцы относились к нему с состраданием, но не как к юродивому ради Христа. Они даже приводили пример отца Иакова молодым монахам, чтобы показать, какое несчастье может произойти с человеком, который начинает монашеский путь в своеволии и непослушании.
Однако, иногда отец Иаков открывал отцам какие-то тайны их жизни или говорил о том, что им предстоит делать.
Однажды отец Феодосий из монастыря святого Павла с ещё одним монахом пошли в Новый скит. По дороге они встретили Иаковакиса, и тот сказал им, ради чего они идут.
Однажды в конце Божественной Литургии отец Иаков сказал иеромонаху: «Ты разговариваешь на Божественной Литургии. А ещё батюшка!..» Иеромонах растерялся, так как отец Иаков не мог его ни видеть, ни, тем более, слышать. Конечно, обычный сумасшедший таких вещей говорить бы не стал.
В молитве старец Иаков получал извещение о каких-то вещах, потом шёл к отцам и говорил, что произойдёт, но напускал такого туману, что сразу они не понимали. Однажды паломники ожидали катер, чтобы на следующий день уплыть из скита святой Анны, и не знали, прекратится ли шторм. Старец Иаков сидел возле них и часто повторял: «Будет хорошая погода, будет хорошая погода…» И действительно, на следующий день на море наступил штиль.
В другой раз какие-то отцы поднимались по лестнице от морской пристани в скит святой Анны. Дикей[72] сказал: «Кто знает, кто это такие?» А старец Иаков повторял: «Ну вот, опять из Симонопетра, опять из Симонопетра…» И на самом деле, когда отцы поднялись, оказалось, что они из монастыря Симонопетра.
Два отца, которые жили в одной каливе, по зависти и действию лукавого стали ссориться между собой и были немирны. Старец Иаков рано-рано утром постучал в дверь их келии, и когда они открыли, то увидели, что старец уже уходит, приговаривая: «Мирствуйте, мирствуйте…»
Другим отцам, которые начали готовить изысканные блюда, старец однажды постучал в дверь, и когда они открыли, без остановки говорил: «Ну, такую монашескую жизнь я тоже люблю, тоже люблю…»
Однажды старец встретил на скитской дороге монаха, который ушёл из своего монастыря. Хотя старец, без сомнения, не знал ни этого брата, ни его бегства из монастыря, сказал ему одно слово: «Эгоизм!..» Старец имел в виду, что эгоизм был причиной того, что брат покинул монастырь.
Старец Иаков совершал и другие юродства. Он помогал некоторым старым и немощным отцам. Он собирал с дороги навоз в подол своего подрясника, а потом прямо из подола кидал его через забор в их огороды. Так старец юродством прикрывал своё доброе дело.
В 1981 году накануне праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы два отца встретили старца Иакова босоногим на тропе от Великой Лавры к Керасье. По холоду, босой, старец шагал по камням и скалам, и при этом был абсолютно здоров. Он был голодный, очень уставший и притворялся юродивым. Старец не согласился взять ничего из того, что они предлагали ему.
Свидетельство насельника монастыря святого Павла: «Отец Иаков приходил к нам в монастырь, однако не производил впечатления сумасшедшего человека. Он обычно отвечал очень разумно. Когда он оставался ночевать, то не ложился спать в комнате. Однажды, идя к нам, он вброд перешёл реку и насквозь промок. Я дал ему сухую одежду, и он переоделся. Однако, уходя из нашего монастыря, он опять пошёл вброд через реку и перед тем, как в неё войти, снял сухую одежду, оставил её на берегу, надел свою мокрую и полез в воду».