– Пение открывает рот, горло… все. – И проведя рукой от губ вверх к звездам, она нарисовала в воздухе букву S. – Что-то заклинило. Я не понимаю почему. Но знаю, как возобновить заклинившие роды.
А что еще было делать? Клуб последнего автобуса выполнял ее указания. Они пели. Два неглубоких вдоха, выдох из диафрагмы. Пели животную песню без слов; в заряженном, ненадежном воздухе чувствовалось нарастающее давление. Мост легонько завибрировал, а через несколько тактов застонал. Пылали человеческие легкие, руки, но автобус не двигался. Дэнни, Умберто, Бен, Марла, Ивонна, Вэлери, Фатима, Жюльет, навалившись на него, выдыхали, как один организм. Фатима улыбалась и показывала. Почти незаметно покатились колеса.
Толкайте! Толкайте!
Фонтан искр. Маленькие огненно-рыжие петушиные гребни на синих нитях.
Фатима обернулась к Дэнни и Ивонне:
– Почему вы не идете к вашей машине?
– Я не хочу умирать! – крикнул Дэнни.
– Поставьте ее на заднюю скорость, – мягко сказала Фатима.
Они с Ивонной обменялись взглядами.
– Длинная ночь, – выдохнула Ивонна.
Потом еще долго будут спорить; половина будет утверждать, что Время оттаяло само по себе и все их маневры не имели к этому отношения. Другие были уверены, что их спасло как раз единое мускульное усилие. Хотя какое именно? Пение? Толкание?
– Все возвращайтесь на свои места! Точно как сидели!
Это предложила Марла, любительница орхидей. Почкосложение – так называется строго симметричное расположение лепестков в бутонах. Благодаря ему канализируется энергия пробивающегося сквозь землю цветка. Все члены Клуба последнего автобуса сидели в задней его части, будто участники школьной экскурсии на привале – как у Данте. Вэлери запрокинула голову и завыла. Наконец главный ключ вернул мотор к жизни, и тот взревел.
А потом колеса заскрипели и покатились, от ускорения внутри все вздымалось. Туман раздвинулся, обнажив подвижную воду. По небу пролетел ястреб. Упала звезда. Машина «Скорой помощи» подала назад и помчалась на следующий вызов. На реке застыли новорожденные тени. Одна из них лениво поплыла следом за 19-м автобусом. Влюбленные подростки в салоне, страшно фальшивя, продолжали радостно петь. Мелкая рыбешка, проплывая под мостом, перерезала распластанную тушу отражения автобуса.
Вэлери мчалась по Бёрнсайду под сверкавшей целлофаном луной. Время перевалило за 20:49. Знаки таятся в ткани дня, в ткани жизни, ожидая, пока про них вспомнят. В памяти у Вэл всплыл крошечный велосипед. Где-то спал ребенок, и красная кровь струилась по телу, а вовсе не вдоль дороги.
Будто возвращалась к жизни затекшая нога.
Пока Вэл вела автобус, сочетания мгновений, как в калейдоскопе, запузырились в ее теле, остро, болезненно: мать, лежащая на полу, белый скальпель рождения Тика, Фредди, смеющийся до слез над обжигающе горячим кофе, запах тлеющей резины, ее годы, скрученные, словно на диаграмме. Теперь в реальных огнях своего города она могла рассмотреть освещенные вестибюли домов, остовы лодок в порту, кемпинги, пустые гостиницы, бабочками рассевшиеся вдоль реки. Оставленный ими мир был тем же, в который они вернулись: подрагивающий, мокрый от дождя, сочный, замусоренный, живой.
Будут ли они общаться на той стороне моста? Посылать друг другу открытки из отпуска? Создадут ли группу в ватсапе? Вряд ли. Вэлери уже чувствовала, как все отдаляются друг от друга. Почасовая и оклад. Юго-запад и северо-восток. Люди, имеющие работу, дом, цель, и люди вроде Бена. Кто-то забудет, едва переехав реку, кто-то не сможет отрешиться от воспоминаний. И все же у них был один ночной кошмар. Загадочное выпадение из времени. Вэлери затормозила в ожидании зеленого света. Завтра на маршруте она увидит Бена, он будет без конца колесить между Гейтуэем и Маунт Скоттом. Может, они заговорят об этом, и из-за масок тембр голоса покажется искаженным. Загорелся зеленый свет. Вэлери уже начинала сомневаться.
Если бы хотелки были лошадкамиДэвид Митчелл
– И без вида на море? За девятьсот-то фунтов в неделю? Турагент непременно об этом узнает.
Она фырчит.
– Зато, ваше величество, пентхаус полностью в вашем распоряжении. Джакузи. Сауна. Мини-бар.
Она набирает код, проводит картой, загорается зеленый огонек. «Дом вдали от дома». Звякают засовы, и дверь открывается. Обычная, средней паршивости камера восемь на четырнадцать футов. Толчок. Письменный стол. Стул. Шкафчик. Грязные окна. Видали и получше. Видали и похуже.
За мной закрывается дверь, и я вижу двухъярусную кровать, сверху лежит какой-то мерзавец. Араб, индус, азиат – что-то такое. Он рад мне не больше, чем я ему. Колочу в дверь.
– Эй, дежурная! Камера занята!
Что толку?
– Дежурная!
Чертова тетка ушла.
Прогноз на сегодня: весь день тяжелые облака.
Бросаю сумку на кровать.
– Великолепно.
Смотрю на азиата. Вроде на ротвейлера не тянет, но разве можно быть в чем-то уверенным? По ходу мусульманин.
– Я напрямки из Уондсворта, – говорю ему. – Типа перевели на карантин. В одиночку. Сокамерник цепанул вирус.
– У меня положительный тест, – отвечает азиат. – Делали в Белмарше.
Белмарш – тюрьма категории А. Поди, терроризм?
– Нет, – говорит азиат, – я не сочувствую террористам. Нет, я не молюсь в сторону Мекки. Нет, у меня нет ни четырех жен, ни десяти детей.
Не могу отрицать, именно это я и подумал.
– А видок у тебя не аховый.
– Я бессимптомно. – Он видит, что я его не понимаю. – Выработались антитела, поэтому я не заболел, но вирус у меня есть, и я могу его передать. Тебя в самом деле не стоило здесь селить.
Вот тебе раз. Типичный косяк минюста. Тут есть кнопка аварийного вызова, и я ее нажимаю.
– Я слышал, дежурные перерезали провода, – говорит азиат. – Исключительно в целях спокойствия.
Верю.
– В любом случае, может, уже и поздно. Я про вирус.
Он закуривает самокрутку.
– Наверно, ты прав. С днем рождения, блин, меня.
В трубе булькает вода.
– У тебя сегодня день рождения? – спрашивает он.
– Просто такое выражение.
День второй. Пого Хоггинс, с которым я сидел в Уондсворте, храпел, как реактивный самолет «Харриер». Азиат, Зэм, спит тихо, и я высыпаюсь. Когда нижний люк открывается для подноса с завтраком, я уже готов, стою на коленях, чтобы привлечь внимание разносчика.
– Эй, друг.
Усталое, как черт: «Ну что еще?»
– Для начала, нас тут законопатили двоих.
Вижу кроссовку «Найк», голень и колесо тележки.
– У меня по разблюдовке иначе.
Судя по голосу, большой черный чудила на букву «м».
Зэм тоже подходит к окошку.
– Как ты слышишь, твоя разблюдовка врет. Нас надо изолировать. В одиночных.
Большой черный чудила пытается захлопнуть люк ногой, но мне хватило времени попытаться урвать еще одну упаковку с завтраком.
– Да, попытка не пытка.
Люк с грохотом захлопывается.
– Ешь, – говорит Зэм. – Я не голодный.
На упаковке изображен поросенок с выноской «Две сочные свиные сосиски!».
– Что, свинина не кошерно?
– Я очень мало ем. Это одна из моих главных суперспособностей.
Я глотаю сосиску. Она ни разу не сочная и ни разу не свиная. Предлагаю Зэму крекеры и просроченный йогурт. Он опять говорит «нет». Ну, меня-то дважды просить не надо.
Прогноз на сегодня: облачно, с прояснениями.
Ящик у нас – раздолбанная коробка с дерьмом, но сегодня малость ловит 5-й канал. Шоу Рикки Пикетта. Должно быть, повтор: все набились в студию и дышат микробами друг друга. Сегодняшняя передача называется «Мама увела у меня парня». Я обычно смотрел Рикки Пикетта с Кили, когда она была беременна Джем. Раньше похрюкивающие, повизгивающие, вырывающие друг у друга куски рохли казались мне забавными. Теперь нет. У самых убогих, у самых жалких есть то, чего у меня нет. И они даже этого не знают.
День третий. Мне погано. Мерзкий кашель. Попросил большого черного чудилу позвать врача. Тот сказал, что занес меня в список, и опять выдал нам один завтрак и одну упаковку с обедом. Зэм уступил мне. Сказал, нужно поддерживать силы. Я ни разу не выходил из камеры. Ни тебе прогулок, ни душа. Я-то думал оттопыриться на карантине, а тут так же хреново, как в одиночке. Ящик порадовал нас получасовыми новостями по Ай-ти-ви. Премьер-министр Дрочила кричит: «Будьте бдительны!» Президент Живучий Гений кричит: «Пейте антисептик!» Половина Америки все еще считает его даром божьим. Ну и страна! Немножко про то, как в локдаун выживают звезды. Я не знал, плакать или смеяться. Потом ящик вырубился. Я пару раз отжался, но у меня опять начался кашель. Мне до зарезу нужен не только воздух. Попрошу большого черного чудилу прибарахлиться для меня спайсом. В кредит, по двойной цене, должно прокатить. На обед принесли порошковый суп из бычьего хвоста. Скорее уж из сучьего. Я его выпил и тут увидел на краю раковины эту крысу. Огромная коричневая сволочь. Отгрызет тебе палец на ноге и не поперхнется.
– Видишь миссис Крысу? Рассекает, как будто она тут хозяйка.
– Она и есть тут хозяйка, – откликнулся Зэм. – В некотором смысле.
Я бросил в нее кроссовкой. Не попал.
Только когда я встал, миссис Крыса рванула в дыру под парашей. Я заткнул дыру несколькими страницами «Дейли мейл».
Возня меня вымотала.
Я закрыл глаза и поплыл куда-то вниз.
Прогноз на сегодня: пасмурно, к вечеру дождь.
Вспоминал Джемму, последний раз, когда Кили привела ее в Уондсворт. Тогда ей было пять. Сейчас семь. Снаружи время может идти быстро или медленно. Здесь только медленно. Смертельно. Джем принесла в Уондсворт новенького Маленького пони, который Кили подарила ей на день рождения, сказав, что от меня. На самом деле дешевая подделка, но Джем не возражала. Она назвала его Черничным чертиком. Сказала, вообще-то он хороший, только немножко непослушный, так как писает в ванну.