— Да я, знаете ли, как-то не замечал…
— Вам нравится этот запах?
— Я привык.
— Дома вы тоже ходите в этой спецовке? — строго и вежливо продолжал спрашивать Константин Семенович.
— Не-ет… дома я переодеваюсь, — неуверенно протянул Садовский.
Грубить и огрызаться в этом учреждении он не решался, хотя на языке и вертелась пара крепких фраз.
— Так. Значит, дома вы переодеваетесь и моетесь.
— Я не понимаю, к чему такой разговор, товарищ следователь. Ну я, конечно, виноват… Признаюсь.
— Не понимаете? Хорошо. Попробую вам объяснить. Если вы не подумали о том, что ваша грязная спецовка малоприятная вещь для других людей, то это значит, что на других людей вам наплевать. Других людей вы не уважаете… Или еще причина. Вас вызвали в угрозыск, вы чувствуете, что разговор будет неприятным и умышленно надели эту спецовку. Да еще и бензином ее смочили. Нате, мол, вам, такие-сякие, нюхайте, чем рабочий класс пахнет…
— Ну как можно… что вы говорите…
— А третьего варианта нет, гражданин Садовский. Некоторые люди на вашем месте надевают выходной костюм. Да, да! Этим они показывают свое уважение к государственному, учреждению, куда приходят, и к людям, которые там работают.
— Хорошо. В следующий раз и я так буду делать, — покорно согласился Садовский.
— Теперь скажите мне, пожалуйста, детей своих вы тоже не замечаете? Привыкли к ним, как вы выразились, и не замечаете… вроде бензина.
— Это вы про Кольку спрашиваете?
— А дочь? Ведь у вас и дочь есть?
— Есть и дочь.
— Зовут ее Людмила. Так?
— Так вы про кого спрашиваете? Про сына или про дочь?
— Пока что разговор идет о вас.
— Про меня? А что я? У меня всё в ажуре. На талоне одна дырка. Могу предъявить. Права у меня с собой.
— Подождите! — остановил его Горюнов. — Вы не только шофер, но еще и отец… Или вы забыли об этом? Чтобы водить машину, нужно знать технику, нужно иметь права, а чтобы воспитывать детей, ничего такого не нужно. Так?
— Ну вот еще… Новое дело, — недовольно пробормотал Садовский. — Какие там права… Они будут шкодить, а я отвечай. Не выйдет это, товарищ следователь! А в крайнем случае спрашивайте с жены. Это ее дело! Она воспитывает! Я не касаюсь.
— Вот как! Вы не воспитываете детей! А когда сына бьете, это как называется?
— Сына бью? А кто это вам сказал?
— Догадаться нетрудно.
— Ну и бью. А что особенного? По-вашему, и поучить нельзя?
— Значит, воспитанием всё-таки занимаетесь.
— Какое же это воспитание… Так, для острастки иногда… под горячую руку.
— Вернее, под пьяную руку!
Садовский с удивлением посмотрел на следователя, погладил себя несколько раз по шее, словно на ней был тугой воротничок, и пожал плечами.
— Чудно́! Откуда вам это всё известно… Колька, что ли, наболтал? Только он не из таких. Из него и слова не вытянешь. Говорят, он куда-то в ларек забрался, подлец!
— Сын у вас очень хороший.
— Хороший?
— Да. Любознательный, отзывчивый, смелый… Прекрасный мальчишка.
— А попал в угрозыск. У вас он, что ли, ночевал?
— Если отец его так воспитывает…
— Я-а? Да вы что… совсем за дурака меня считаете?..
— Хуже! — сурово сказал Константин Семенович. — С дурака и спрашивать нечего. Вы не дурак, а безответственный человек. Это хуже, чем дурак.
— Например? Какие у вас факты, что я безответственный?
— Посмотрите на свою спецовку.
— Далась вам эта спецовка!
Посылая вчера повестку Садовскому, Константин Семенович не предполагал, что Коля быстро сознается, раскается и с детской доверчивостью ответит на все вопросы. У сильно испорченных детей обычно бывает трудно добиться признания. Мальчик не оправдывался, не жаловался, не сказал ни одного плохого слова о своей семье, об условиях, в который он живет, но Константин Семенович понял, почему Коля не считает свой поступок позорным.
Кража! А что в этом особенного? Не надо попадаться. Не пойман — не вор. Да, он знает, что за это наказывают, если поймают. Ну и что? Ну, пошлют в колонию. Там тоже ребята. Там хорошо кормят, одевают. И там даже интересней, чем дома. А что ему жалеть! Школу не жалко. Семью не жалко…
Все эти слова были сказаны мальчиком во время откровенного разговора со следователем.
Каждый раз, допрашивая малолетних преступников и размышляя о причинах детской преступности, Константин Семенович вплотную подходил к пониманию чего-то важного, а может быть, и главного, и каждый раз оно ускользало, терялось в другом, второстепенном: влияние улицы, семья, дурная компания, романтика, распущенность и очень редко — нужда…
Из беседы с Колей Константин Семенович неожиданно для самого себя ухватил и понял то главное, что давно искал. В Колиной жизни не было перспективы. Занятия в школе были для него обязательной и очень скучной повинностью: слова, слова, слова… И за этими словами не было ничего интересного. Мальчик не мечтал, не горел чем-то таким, что, с его точки зрения, самое увлекательное, заманчивое и что должно случиться завтра, через неделю или хотя бы через полгода, если хорошенько постараться. А если нет перспективы, то ему действительно нечего жалеть.
Ну, а как у других детей?
Безусловно, есть семьи, и их немало, где родители понимают, что дети должны жить не только для далекого будущего, но и во имя каких-то близких, понятных детскому опыту идей, каких-то увлекательных дел…
Вопрос был ясен. Ничего нового Садовский-отец сказать не мог, но Константину Семеновичу хотелось, чтобы этот человек, раз уж он его вызвал, задумался о своей ответственности и понял, что влияние родителей на детей происходит иногда помимо их воли и желания.
— Где вы работаете, гражданин Садовский? — спросил он.
— На автобазе райпищеторга.
— Развозите продукты по магазинам?
— Точно так.
— А много вам перепадает из этих продуктов?
— Как это «перепадает»? — явно собираясь обидеться, спросил Садовский.
— У хлеба не без крох, как говорят. Не будете же вы уверять меня, что никогда, ничего, ни капли…
Шофер пристально посмотрел в глаза следователю и неожиданно прозрел. Вместо недоумения на лице появилось понимающее, снисходительное выражение.
— А-а… это точно. Это вы правильно! — согласился он. — У хлеба не без крох. Бывает, конечно, но только самая малость. Если директор магазина сочувствует или на базе излишки…
— Спишут что-нибудь, — в тон ему подсказал Константин Семенович.
Садовский засмеялся и закивал головой:
— Вот, вот. Это точно. Вы здесь в курсе. Смешно было бы отрицать. В нашей работе всякое может случиться. Конечно, и шоферу кое-что перепадет… но только самая малость. Крохи! — охотно заговорил он. — А что делать? Заработки у нас сами знаете какие? А потом я вам вот что скажу, товарищ следователь… На торговых работников часто как смотрят? Берёт человек — говорят «берёт». А если не берёт — всё равно говорят «берёт». Разве не так? Вот я и считаю, что уж лучше брать. Не так обидно. Будь ты честный, порядочный, идейный, так сказать, — всё равно не поверят.
— Значит, вы оправдываете такое отношение к государственному добру?
— Что значит — оправдываю! Я говорю, как оно есть… Конечно, если человек от жадности начинает хапать сверх всякой меры… Таких оправдывать нельзя. Таких надо сажать.
— А что значит сверх всякой меры?
— Ну… когда чересчур.
— А в чем выражается эта мера? Можете вы это точно определить?
— Нет, конечно, это трудно определить, — после короткого молчания сказал шофер. — Но я полагаю, что если человек начинает прихватывать сверх потребностей.
— Потребности бывают разные, — перебил его Константин Семенович. — К тому же потребности имеют свойство расти. Сегодня человек удовлетворяется малым, а завтра ему хочется большего.
— Точно, точно…
— Как же тогда определить эту меру?
Садовский задумался. В самом деле, если оправдывать кражу по самой необходимой потребности, то нужно определить и норму. Ну, а если определить норму и разрешить… то это уже не будет называться кражей…
— Ваша дочь работает тоже в торговой сети? — спросил Константин Семенович.
— Да. Она продавщица.
— У нее вы тоже воспитали такое отношение к товару?
— Какое такое? Ничего я ей не воспитывал.
— Подождите, не горячитесь. И обижаться тут нечего. Дома вы вели разговоры на эту тему… И тоже так вот, со смешком?
— Ну и что?
— Иногда привозили домой незаконно списанные продукты… Самую малость, как вы сказали. А что вы говорили при этом? Вот, мол, ребята, ешьте. Отец честно для вас заработал и купил. Так?
— Ну?
— Так или не так?
— А я не понимаю, куда вы всё гнете, товарищ следователь. Статью мне, что ли, хотите пришить?
— Ничего я вам пришивать не собираюсь. Я хочу, чтобы вы поняли одну простую вещь, — медленно начал Константин Семенович. — С самого раннего возраста дети видят, что делают их родители, слышат, о чем они говорят. Родители для детей всегда были, есть и будут примером. Во всяком случае до тех пор, пока дети не станут мыслить самостоятельно или пока кто-то другой не начнет влиять на них сильней. Вам это понятно, гражданин Садовский? Как вы смотрите на жизнь, так будут смотреть и ваши дети. Вы с самого начала определяете линию их поведения, или, другими словами, даете им закваску для дальнейшей жизни. Почему ваш сын или дочь должны относиться к социалистической собственности иначе, чем вы?
— В школе-то им говорят, как это всё надо… — неуверенно возразил Садовский.
— В том-то и дело, что там только говорят, а вы наглядно, на примерах это воспитываете.
— Да ничего я не воспитываю, — со вздохом сказал Садовский. — Вообще-то вы правильно подметили насчет прав. Это точно! Чтобы машину водить, надо права получить. Учиться надо. Правила уличного движения строго спрашивают… А насчет воспитания детей мы, можно сказать, совсем неграмотные. Даже ликбеза не проходили.
— Кто это «мы»?