— Ах так… Вы утверждаете, что получили договор весной?
— Да, весной.
— Странно… Совсем странно. Свежие чернила… Ну, хорошо. Не буду вас мучить.
Константину Семеновичу и в самом деле стало жаль эту женщину. Стоило только взглянуть на покрытое красными пятнами ее лицо, которые не могла скрыть даже пудра, как можно было понять, что она переживала, и даже больше: что совесть будет мучить ее до тех пор, пока она сама не придет и не признается в своем поступке.
— Константин Семенович, меня же директор не спрашивала, когда ей подписывать… Я маленький человек… что мне прикажут, то я и делаю.
— А я вас ни в чем и не обвиняю, Мария Васильевна. Просто у меня имеются сведения, что Самуил Григорьевич каким-то путем узнал о наших намерениях прекратить аренду… И вот поторопился оформить договор. Теперь нам их не выселить. Но откуда он узнал? Не могли же вы ему сказать. Правда?
— Я? — деланно удивилась Мария Васильевна. — Я не помню… Нет. Я же ничего не знала… Вы же мне ничего не говорили.
— Хорошо… Но только… Кто же мог проговориться? Острова, например… Она не могла узнать? Как вы считаете? Кто-нибудь из уборщиц…
— Не знаю. Ручаться я не могу…
Константин Семенович теперь нисколько не сомневался, что секретарь была в сговоре с артелью. Документ был подписан совсем недавно, задним числом и без участия Марии Васильевны не мог попасть в папку. Значит, она и предупредила о выселении.
Всё складывалось удачно. Если бы Самуил Григорьевич не показал завхозу договор, трудно было бы настаивать на быстром выселении артели. Нужно было бы писать, хлопотать… Волокита могла затянуться на год, если не больше. А потом? Как бы он доказал, что договор подписан задним числом? Но почему Самуил Григорьевич показал договор? На что он рассчитывал? Вероятно, хотел поразить сроком. Действительно! Недели не прошло после их встречи и документ «нашелся». В таком же темпе надо и действовать. Надо сейчас же ехать…
Прежде чем покинуть школу, Константин Семенович зашел в штаб школьного патруля. Там было оживленно. Три мальчика стояли возле стены и с интересом наблюдали за происходившим. Один был около стола, за которым сидела Моника и писала. Тут же находились Клим и Артем Китаев. При виде директора все замолчали.
— Продолжайте, товарищи! Я не буду мешать, — сказал он, оставаясь у двери.
— Пиши, Моня… Метлу он отобрал у Васьки.
— Ну и отобрал! А какое тебе дело… — плаксиво говорил мальчик, стоявший у стола. — Мы же играли…
— Ничего себе, игра! Лупит всех направо и налево! — сказал смеясь Артем.
— Кого я лупил?
— А что ты делал — работал? — спросил Клим.
— У меня же лопаты нет…
— Пиши, Моня! — приказал Клим. — Сколько ему дадим? Десять очков хватит?
— Хватит! — в один голос согласились Моника и Артем.
— А что очки… Какие очки? За что?
— За то, что нарушал порядок. Мешал работать.
— А к чему очки? Какие-то очки…
— Дальше будет видно… Вот наберется побольше, тогда узнаешь. Не обрадуешься! Маме твоей жаловаться мы не будем, не беспокойся. Мы сами приведем тебя в порядок! — многозначительно пообещал Клим. — А очки — это для учета. Понял?
— Да что вы на самом деле!.. за что? Что я такого делал?
Мальчик был озадачен не на шутку. Десять таинственных очков получены за озорство, и это пугало.
— Если бы тебя огрели метлой, тебе бы понравилось? — спросил Артем. — Ну, отвечай. Что ты, язык проглотил? Хочешь, огрею?
— Попробуй только.
— Ага! Значит, не нравится? Тебе не нравится, а другим, по-твоему, нравится? Такой поступок мы называем плохим. Понял?
— А кто вы такие?
— Тебе же сказали: школьный патруль. Ну, всё! Иди и помни про очки.
Озорника выпроводили из комнаты.
— Константин Семенович, а что с этими делать? — спросил Клим, показывая на трех мальчиков, стоявших у стенки. — Под ногами путаются, а работать не желают, да еще смеются. Дразнят тех, кто работает.
— Почему вы не хотите работать? — обратился к ребятам Константин Семенович.
— А что мы… Кто нас нанимал? — дерзко ответил один.
— Сейчас каникулы!
— Нас не имеют права заставлять! — выпалил пухлый, румяный мальчик.
— Тогда зачем вы сюда пришли?
— Просто так!..
— Просто так? — нахмурившись переспросил Константин Семенович. — Покажите руки. Ну! Протяните руки!
Мальчики неохотно вытянули руки. Они догадались, что перед ними новый директор, и явно струсили.
— Ладонями вверх! — потребовал Константин Семенович. — Видите? — обратился он к патрулю и презрительно бросил: — Сырые…
Затем перешел к столу:
— Пускай уходит на все четыре стороны. Запишите фамилии и особый значок…
Всё это Константин Семенович придумал, что называется, на ходу, но самым удивительным было то, что Клим, Артем и Моника сразу поняли его. На лицах у них появилось такое гадливое выражение, словно они увидели что-то очень противное.
— Эй, вы… сырые! Как ваши фамилии? — спросила Моника и, записав, поставила против фамилий галочки.
— Уходите домой и скажите вашим нянечкам, чтобы они вам вытерли носы… Намазали тут! — громко сказал Клим, распахивая дверь. — И чтобы я вас больше не видел!
— А если мы придем работать?.. — неуверенно спросил первый.
— Никаких разговоров! Работайте дома, ложками из тарелок.
Мальчики ждали, что их, как обычно, будут уговаривать, упрашивать, доказывать, иначе говоря — воспитывать, и они приготовились к сопротивлению. И вдруг получилось совсем не так. Никакой вины за собой они не чувствовали, но слово «сырые» показалось им очень обидным.
— Константин Семенович, мы решили пока оценивать очками, — объяснил Клим, выпроводив лодырей за дверь. — За нарушение порядка очки… В зависимости от поступка.
— Прекрасно. А дальше?
— А дальше мы еще и сами не знаем… Что-нибудь придумаем!
— Наберется сто очков, будем судить! — выпалил Артем.
— Нас пока немного, — продолжал начальник штаба. — Но мы не торопимся принимать.
— Ну что ж… Всё правильно. Очки ваши мне нравятся. Это своего рода замечание, потом предупреждение, и так далее… В конце концов количество перейдет в качество. Действуйте, товарищи. Школьники знают, что у нас организован школьный патруль?
— Да-а! Сразу всем стало известно. Многие просятся!
— Клим, я ухожу по делам. Вы остаетесь за меня.
— А разве в школе никого нет из старших? — с испугом спросил тот.
— Есть Ирина Дементьевна, но она занята. Порядок на вашей ответственности.
— Ах, ну да… порядок! — с облегчением сказал Клим и улыбнулся. — Порядок будет в полном порядке, Константин Семенович!
39. Кошмарное дело
Комиссар был у себя, и Константину Семеновичу даже не пришлось ждать.
— Заходи, заходи! — приветливо встретил он бывшего сотрудника. — Здравствуй. Садись, рассказывай, как живешь, что нового?
— Пока ничего интересного нет. Всё в проектах. Правда, нащупали одну форму работы… Школьный патруль.
— Школьный патруль! На манер комсомольского?
— Да. Что-то вроде.
— Уже интересно. Ну и как?
— Ребятам понравилось. Не знаю, что будет дальше, но взялись они с огоньком, с выдумкой… Ну, что еще? Строим свой стадион, ремонтируем, чистим. Честно говоря, я не ожидал, что они с такой охотой возьмутся за дело. Не все, конечно, но большинство…
— Недооценил?
— Возможно. Коллектива прежде не было, и дети приходили в школу, как в какое-то «казенное» учреждение, куда нельзя не ходить. Отбыли положенное время и расходились по домам. Школу не любили…
— Так-то оно так, но не забывай, что они вертятся среди взрослых. В семье, например: Видят, слышат, читают.
Зазвонил телефон. Начальник управления, поморщившись, снял трубку.
— Извини, — сказал он Горюнову. — Я слушаю! Кто? Здравствуйте, Ольга Васильевна. А в чем дело? Я помню. Он приходил ко мне на прием в прошлый четверг… Отказал. Нет. Есть законы, есть правила… Верно! Все правила имеют исключения, но в данном случае они неприменимы… А я вам вот что скажу: на свете существуют мать, сестра, жена и невеста. Других женщин нет… Не спорю. Вы женского рода, и для мужа вы жена. Для остальных — не женщина, а знакомая, сотрудница, товарищ, коллега… Пускай моя теория несовершенна, но я смотрю на вещи так…
Чем дальше, тем вежливей говорил комиссар. Константин Семенович понял, что какая-то сердобольная и влиятельная особа просила прописать в Ленинграде кого-то, отсидевшего свой срок заключения. Осужден был этот человек за изнасилование или что-то такое в этом роде. Горюнов знал, что комиссар совершенно нетерпимо относится к таким преступлениям.
— К величайшему моему сожалению, я ничего сделать не могу. Только в установленном порядке. До свиданья!.. Вот, слышал? — сердито сказал он, вешая трубку. — Я бы у таких ходатаев отбирал партийные билеты. Без разговоров! Немедленно! Для них, видишь ли, законы не писаны. Ну да ладно, давай выкладывай свое. Ты ведь пришел не просто языком почесать…
Константин Семенович достал договор с артелью и коротко рассказал о создавшемся положении, о первом посещении подвала, о планах организации производительного труда и о том, что произошло сегодня, вплоть до разговора с секретарем школы.
— Что делают жулики! — проворчал комиссар. — Хитрецы, комбинаторы… Но в данном случае строго судить их нельзя. Корыстных, личных целей здесь нет. Они ведь наверно считают, что если не выпустят свои клипсы, то пострадает экономическая мощь Советского государства.
— Да, но у меня создается очень сложное положение. Если придется занимать под мастерские комнаты, то значит вторая смена… А это, в свою очередь, отразится на продленном дне…
— Не расстраивайся. Выведем на чистую воду, и думаю, что выселим. Как пробки выскочат! Давай адрес бывшего директора. Запросим Сочи. Там есть дельные работники. И оставь свой телефон… Я позвоню.
— По горячему следу…
— Не беспокойся! Откладывать не будем. Я прослежу.